- Федор Петрович, - обратился ко мне Вихорев. - Вы тут командуйте, а я пойду к народу. Надо объяснить обстановку. Политработникам частей я уже звонил.

Вихорев имел за плечами большой опыт партийно-политической работы. Он и без дополнительных указаний знал, чем заниматься в такой острый момент. Ободрить людей, воодушевить их, не допустить и минутной растерянности, показать личный пример уверенности и деловитости. Не так давно Вихорев попал в аварию на самолете По-2, лежал в госпитале. Но теперь он, забыв о болезни, работал без устали.

Мипуло уже три часа, как полки ушли на боевое задание. По расчету времени, пора бы им уже вернуться, но с аэродромов никаких известий не поступало. Начинает одолевать тревога: все ли благополучно?

И тут раздался телефонный звонок. Говорил заместитель командира 24-го Краснознаменного бомбардировочного полка по политчасти А. Калинин. Голос у него был взволнованный. Чувствовалось, что человек еще не остыл от боевого азарта и хочет быстрее поделиться своей радостью:

- Докладываю: в районе города Бяла-Подляска разгромили танковую колонну противника.

На душе повеселело. Молодец Калинин. Именно ему я ставил задачу, как ведущему группы. И вот он привел экипажи домой с победой.

- Доложите подробнее, - прошу Калинина.

- Мы обманули противника, - уже спокойно продолжал Калинин. - Сначала углубились на его территорию, затем развернулись и вышли на танковую колонну с тыла. Фашисты приняли нас за своих: открыли люки, вылезли из танков и замахали шлемами. Тут-то мы их и накрыли. Потом сделали еще заход, сбросили на колонну остаток бомб, обстреляли из пулеметов. Здорово получилось.

- Потери есть?

- Один бомбардировщик подбит, - ответил Калинин. - На обратном пути нас догнали четыре "мессера". Двух из них мы сбили.

- Передайте мою благодарность всем экипажам, - попросил я Калинина и поинтересовался, рассредоточены ли самолеты.

- Так точно, товарищ генерал, - отрапортовал он, помолчал немного и вдруг тревожным голосом заключил: - Связь кончаю. К нам приближаются немецкие самолеты...

Минут через тридцать Калинин снова позвонил.

- Налет закончился, - доложил он. - Аэродром атаковали семь "юнкерсов". Два из них сбили огнем с земли из турельных установок, два поджег какой-то наш летчик-истребитель, оказавшийся в воздухе на И-153. Все четыре бомбардировщика упали недалеко от аэродрома, догорают.

Эти вести обрадовали. Но очередной звонок крепко омрачил. Из штаба округа сообщили, что генерала Копеца нет в живых. Обязанности командующего ВВС возложены на генерала 10. Татарского, который был его заместителем.

С Иваном Ивановичем Копецем мы вместе служили в авиационной бригаде Военно-воздушной академии, вместе сражались на советско-финском фронте. В храбрости и решимости ему не откажешь, в Испании получил звание Героя Советского Союза. И вдруг...

Пытаюсь дозвониться в Минск, но связь не работает. Требую, чтобы соединили с Москвой - тоже не получается. В это время слышу над головой шум мотора. Бомбардировщик - по звуку определил я и выбежал на летное поле. Но почему один? Где остальные?

Летчик, совершив посадку, подрулил к командно-диспетчерскому пункту. Окинул я взглядом машину, и все стало ясно: правая плоскость в трех местах пробита снарядами, фюзеляж изрешечен. Рваные отверстия зияют и в остеклении кабины. Из кабины медленно вылез майор Никифоров. Вид у него был ужасный: глаза налиты кровью, лицо бледное, губы посиневшие. Он был так потрясен, что несколько минут не мог произнести ни слова.

- Что произошло, рассказывайте, - спрашиваю его, предчувствуя, что случилась большая беда.

- Побили... Всех побили, - тупо уставился он взглядом в землю.

Мне редко изменяло присутствие духа, но тут и меня взяла оторопь.

- Как всех? - переспрашиваю летчика. Подошел штурман экипажа, пригладил мокрые от пота пряди волос и добавил:

- Не всех, конечно, но многих. Сели, где попало. Кто в поле, а кто и за линией фронта.

- Да что случилось? Говорите же толком.

- На подходе к цели нас встретили восемнадцать истребителей, - уже спокойнее начал рассказывать штурман. - И начали наседать - атака за атакой... А защитить некому. Эх!- махнул он с досады рукой. И продолжал:

- Мы, конечно, отбивались как могли, а к немцам еще подмога подошла. Хотя бы один наш ястребок показался в небе, и то было бы легче на душе...

"Хоть бы один ястребок" - вспомнились мне слова штурмана, когда я, вернувшись в штаб, снова взялся за телефонную трубку. "Выходит, немцы - не японцы и "мессершмитт" - не И-96", -подумалось мне. На окружных аэродромах располагались две истребительные дивизии: 43-я, которой командовал Г. Захаров, и 59-я под командованием полковника Е. Туренко. Неужели не успели рассредоточить полки, вывести их из-под удара? Это же огромный урон.

Вести из частей поступали неутешительные. Там не вернулось десять самолетов, там - пять. В полдень небо огласилось заунывным гулом - курсом на Бобруйск шла колонна "юнкерсов".

- Опять летят, заразы, - зло выругался, подрулив к штабу на мотоцикле, начальник связи Денисенко. - От телефонных проводов одни обрывки остались, посекли бомбами, сволочи.

Легко было понять негодование Денисенко. Связь являлась тем нервом, который соединял нас с вышестоящим командованием, с другими частями. Кому-кому, а связистам тогда особенно доставалось.

Накануне войны на нашем аэродроме скопилось до тридцати новеньких самолетов Пе-2. Их должны были перегонять дальше, на приграничные аэродромы, но почему-то задержали. Так эти самолеты у нас и остались. Стояли они на окраине аэродрома, чтобы не мешать полетам. В сутолоке мы забыли о них и вспомнили только теперь, когда на аэродроме начали рваться вражеские бомбы. "Как же мы не подумали рассредоточить их?" - ругал я себя и свой штаб за опрометчивость.

Но вот немецкие бомбардировщики ушли на запад. Солдаты, сержанты выскочили из укрытий и бросились засыпать еще дымившиеся воронки. Я подбежал к "пешкам" (так называли в войну самолет Пе-2) и обрадовался: ни одна машина во время налета не пострадала. Немедленно собрал техников, механиков, и мы общими усилиями быстренько растащили самолеты по обочинам аэродрома.

В первый день войны немцы три раза налетали на наш аэродром, но особого ущерба не нанесли. Сгорели лишь две машины. Бомбометание производилось с большой высоты и неточно.

К ночи начали возвращаться на аэродром летчики, штурманы и стрелки со сбитых самолетов - злые, угрюмые. Вопрос один: почему их не обеспечили истребительным прикрытием? Кто тут виноват? Да я и сам толком не знал, кто тут виновен. Началась большая война, и так для нас неудачно. В первый же день мы так нелепо потеряли десятки бомбардировщиков. Чем их восполнить?

И тут я вспомнил о "пешках". Ведь их около тридцати штук. Все новенькие. Выруливай и взлетай. И тут же поймал себя на мысли: а кому выруливать? Ведь ни я, ни другие летчики с этой машиной не знакомы.

Подошел инженер дивизии И. Ф. Горохов. Разговорились.

- Эх, найти бы человека, который знал бы толк в этих машинах, - говорю ему.

- Вы имеете в виду "пешек"? - спросил инженер.

- Да.

- Так я их знаю.

- Дорогуша, - схватил я его за плечи. - Что же ты раньше-то молчал? Вот порадовал. Подбирай сейчас же самых опытных летчиков и штурманов и начинай с ними осваивать эту машину.

- А если привлекут к ответственности? Они же не наши, - высказал опасение инженер.

- Сейчас все наши, - заверил я инженера. - Беру ответственность на себя. Действуйте.

Горохов прямо-таки просиял. Ему давно хотелось прибрать к рукам эти машины, но, так как они предназначались не для нас, никому своего желания не высказывал. И вот теперь случай представился. Инженер тут же собрал "безлошадников" и повел к одиноко стоявшему на лесной опушке Пе-2.