Наемник повернулся и вскинул длинноствольный пистолет, готовясь продать свою жизнь как можно дороже. Он мог детально разглядеть геллионов, несущихся на него: дикие лица, вопящие и визжащие от наслаждения, собранные по кускам доспехи, краденые украшения. По всему было видно, что эта банда настоящих отморозков, оппортунистов и падальщиков, с какими он когда-то водил компанию. Горько было думать, что он должен погибнуть от клинков подобных небесных пиратов.

Таким образом, Харбир мог отлично видеть, как внезапно откуда-то сверху обрушились потоки осколков и врезались прямо в летящих геллионов. Наездники разлетались на куски, как зрелые фрукты, скайборды взрывались под яростным обстрелом. Геллионы остановили атаку и разлетелись кто куда, словно листья на ветру.

Наверху показались три «Рейдера», полные кабалитов, и плавно опустились, окружив беглецов. Харбир распознал символы на их носах и ощутил почти осязаемое облегчение. Они были под защитой Белого Пламени.

Глава 11. ДВОР СЛОМЛЕННОГО КОРОЛЯ

Ларайин проснулась в незнакомом холодном месте. Сознание вернулось постепенно, по пятам за ним пришло понимание, где она находится, а следом хлынула паника. Она хотела свернуться в клубок и исчезнуть, сбежать, умереть, сделать что угодно, лишь бы не оставаться здесь. Но она не могла. Тяжелые круглые оковы врезались в плоть и сковывали ее, как животное. Мрачный, но мелодичный голос заговорил где-то вблизи:

– Физическое сдерживание всегда лучше альтернатив. Мы могли бы просто отключить контроль над мышцами и запереть тебя внутри собственного неуправляемого тела, но это менее эффективно. Примитивная часть мозга, животная часть, с которой, как я уверен, ты хорошо знакома, лучше всего активируется физическими ощущениями. Ужас, запертый внутри, чрезмерно пассивен, хотя, конечно, он тоже может играть свою роль. Теперь открой глаза, иначе мне придется отрезать тебе веки, а я не хочу этого делать. Если ты откроешь глаза, то, обещаю, это тебе не навредит.

Глаза Ларайин невольно распахнулись, и она обнаружила прямо перед собой лицо, как будто явившееся в кошмаре. Мертвенно-белая фарфоровая кожа, туго натянутая на острые нос и подбородок, впалые морщинистые щеки и высокий лоб. Между худыми щеками растянулась улыбка, невероятно похожая на акулий оскал. Глаза казались совершенно черными ямами, в которых виднелись только несколько случайных отблесков света, спасшиеся из их голодных глубин.

– Вот так-то лучше, – сказал кошмар. – Я – мастер Беллатонис, и ты в моей власти. Мы с тобой будем творить такие чудеса, что наши имена будут помнить и через многие эпохи. В моих руках ты, милая, уподобишься своей драгоценной Ише, что создает новую жизнь.

Лицо на миг уставилось куда-то вверх, и Ларайин с трепетом проследила за его взглядом. Над ней свисало что-то вроде двух шкафов со стеклянными передними стенками. Один был пуст, в другом находился красный от крови скелет, покрытый клочьями плоти, как будто его объели падальщики. Ларайин никогда не боялась мертвецов, ведь смерть была частью жизненного цикла. Но, когда труп зашевелился и захлопал бескожими руками по хрустальной крышке, она закричала, как перепуганный ребенок. Беллатонис издал мрачный смешок.

– Строго говоря, мы, скорее, восстановим старую жизнь, – признал он. – Не обращай внимания на архонта Крайллаха. Он просто очень ждет, когда мы начнем.

Губы Ларайин зашевелились, как будто она пыталась что-то сказать. Гемункул снова перевел взгляд на нее.

– У тебя есть вопрос, милая моя? – сказал он с обезоруживающей вежливостью. – Или, может быть, просьба? Я дам тебе что угодно, но, боюсь, за исключением свободы.

– Почему вы это делаете? – спросила она с детской наивностью. Только самое черное сердце не дрогнуло бы от ее невинности. Беллатонис обладал чернейшим из сердец, но даже его ответ звучал на удивление незлобиво:

– У разных личностей разные причины, дорогая. Кто-то хочет возродить утраченную славу, кто-то – изменить существующее положение вещей, кто-то хочет навредить другим. Что же касается меня, то я делаю это по наиболее личной из всех причин – потому что мне это нравится, и потому что я могу.

Иллитиан оглядел выживших участников миссии на Лилеатанире. Услышав их доклад, он испытывал смешанные эмоции. Он приказал им явиться в потайной закоулок рядом с новой лабораторией Беллатониса. Как только слуги гемункула поспешно оттащили прочь плененную миропевицу, прибыл Иллитиан, чтобы выслушать рассказы агентов, пока тем лечили раны. То, что они поведали, предоставило ему богатую пищу для размышлений. Он тщательно изучил узел эмоций внутри себя и хирургически рассек его, чтобы добраться до самого главного.

Здесь было, конечно же, облегчение, в основном потому, что ему больше не надо было искать агентов или думать, кто мог их поймать. Была и гордость за то, что его план оказался успешным, и что удалось добыть катализатор, который требовался мастеру-гемункулу. Несмотря на многочисленные препятствия, этой необычной группе удалось все преодолеть, хотя во многих случаях им скорее помогла удача, чем умение. Однако чувство облегчения было подпорчено растущей тревогой.

Вызвало ее не разрушение, которому подвергся девственный мир – Иллитиана нисколько не волновало, что осквернение Мирового Храма Лилеатанира вызвало у планеты конвульсии, которые, вероятно, отбросили его тщательно рассчитанное развитие на тысячи лет назад. На самом деле он даже неосознанно гордился тем, что сыграл свою роль в этом злодеянии. Нет, его беспокоила грандиозность тех сил, которые были выпущены на свободу так быстро, будто ждали этого. Впервые Иллитиан начал по-настоящему чувствовать, насколько мощные энергии Беллатонис хотел использовать для оживления Эль’Уриака. И снова к нему вернулось эхо слов карги, предупреждающей о Разобщении. После историй о Лилеатанире опасность вдруг стала куда более реальной.

Иллитиан тихо вздохнул, тщательно стараясь сохранить спокойное выражение лица. Одна из тринадцати основ мести гласила: «однажды взявшись за дело, не бойся клинка». Иллитиан не раз советовал своим союзникам без раздумий браться за самое мощное оружие, какое только можно найти, но теперь он сам засомневался. Ему надо было чем-то занять себя, чтобы отвлечься от этой мысли, и он переключил внимание на маленькую деталь головоломки, которая не сходилась с остальными.

– А что с тем существом, которое помогло вам в Паутине? – спросил Иллитиан. – Оно видело, как вы унесли миропевицу, и при этом осталось в живых. Почему? Кто это?

– Я не знаю, как его зовут, мой архонт, – с готовностью ответил Синдиэль, слегка помедлив на титуле, как будто впервые попробовал что-то на вкус. – Я даже не знаю, мужчина это или женщина, но другие странники его знали. Когда они говорили о нем, а это было нечасто, то называли его Пестрый, как будто это было все, что нужно о нем знать.

Иллитиан подавил желание ударить отступника. Простодушная фамильярность, с которой он говорил, и явное невежество были оскорбительны, и кабалит на его месте подвергся бы суровому наказанию. Иллитиан тщательно затушил свои чувства, прежде чем ответить. Щенок неопытен, и сейчас не время переучивать его.

– Я опрошу источники, которые могут просветить меня более подробно, – едко сказал он. – А сейчас, я считаю, надо немедленно приступать к следующей фазе моего плана. Судя по этой Пестрой личности и охранникам, которые сбежали от вас в Железном Шипе, можно предположить, что тиран уже прослышал о вашей миссии. Значит, нам надо действовать до того, как Вект начнет воображать себе, что мы можем сделать с пленной миропевицей. Если он просто потребует ее в качестве дани, то план погиб. Чтобы не подвергать его дальнейшей опасности, я намерен использовать вашу группу для следующей фазы. Все вы, кроме Ксириад, не из моего кабала, и я не могу заставить вас отправиться на новую миссию, которая несомненно будет весьма опасна, но знайте, что ваше повиновение тысячекратно воздастся в случае успеха, – Иллитиан сделал паузу и поглядел на каждого агента, прежде чем продолжить. – Также вы должны знать, что отказ повлечет за собой мое вечное неудовольствие.