Святые отцы, стоящие у кормила католической церкви, мудры и предусмотрительны, они не оставят грешнику возможности обменяться хоть словом с девушкой, которая стала его любовницей. Эта греховная связь вызвала в нынешнем его приходе скандальную, весьма неприятную огласку. А девица — что ж, пусть ее ждет, и тревожится, и теряется в догадках. С этой минуты и до прибытия в Дарвин грешник будет под неусыпным наблюдением высокочтимого отца Джона, которому даны соответствующие наставления, а впредь все письма грешника из Дарвина будут вскрываться, и ему не дозволены будут междугородные телефонные переговоры. Любовница никогда не узнает, куда он исчез, и он никогда не сможет ей сообщить. И никогда уже ему не вступить в новую связь. Дарвин — город на краю пустыни, женщины там наперечет. Он дал обеты нерушимые, никто и ничто не может его от них освободить; а если сам он по слабости духа не способен держать себя в строгости, святая церковь должна сделать это за него.

Отец Ральф проводил взглядом молодого священника и приставленного к нему стража, а когда за ними затворилась дверь, поднялся из-за стола и прошел во внутренние покои. Архиепископ Клюни Дарк сидел в своем обычном кресле, а боком к нему неподвижно сидел еще один человек, препоясанный лиловым шелком и в круглой шапочке. Архиепископ был человек крупный, рослый, с великолепной гривой седых волос и яркими синими глазами, энергичный, жизнерадостный, большой любитель посмеяться и хорошо поесть. Посетитель, напротив, оказался маленьким, худеньким, из-под шапочки падали редкие черные пряди, синевато темнели чисто выбритые щеки и подбородок, на худом землистом лице аскета — большие черные глаза. Судя по виду, ему могло быть и тридцать лет, и пятьдесят, а было тридцать девять — тремя годами больше, чем преподобному Ральфу де Брикассару.

— Садитесь, отец Ральф, выпейте чаю, — радушно пригласил архиепископ Дарк. — Я уж подумывал, не придется ли спросить свежего. Ну что, дали вы этому молодому человеку на прощанье подобающие наставления, чтобы вел себя получше?

— Да, монсеньор, — коротко ответил отец Ральф и подсел третьим к чайному столу, заставленному всякой всячиной: тут были тонюсенькие сандвичи с огурцами, пирожные, покрытые белой и розовой глазурью, горячие, только из печи, булочки с маслом, в хрустальных вазочках — варенье и взбитые сливки, серебряный чайник, сахарница и сливочник и эйнслиевские чашки тончайшего фарфора с изящным золотым узором.

— Подобные случаи весьма прискорбны, дорогой архиепископ, но даже мы, служители Господа нашего, всего лишь люди и не чужды слабостей, — сказал посетитель. — Я глубоко сожалею об этом молодом человеке и сегодня вечером стану молиться о том, чтобы впредь он был тверже духом.

Голос его звучал мягко, он слегка шепелявил, явственно чувствовалось чужеземное произношение. Родом он был итальянец, по церковной иерархии — архиепископ, папский легат в Австралии, звали его Витторио Скарбанца ди Контини-Верчезе. Он играл весьма деликатную роль связующего звена между церковными властями Австралии и высшим нервным центром католической церкви — Ватиканом, а это означало, что он — первый и главный пастырь в этой части света.

Прежде чем получить это назначение, он, само собой, надеялся поехать в Соединенные Штаты, но поразмыслив, решил, что и Австралия прекрасно ему подойдет. Страна эта гораздо меньше если не по размерам, то по численности населения, зато гораздо более католическая. В отличие от других государств, где говорят по-английски, здесь католиков не считают людьми второго сорта, и если кто-то исповедует католическую веру, это ничуть не мешает ему стать преуспевающим политиком, промышленником или судьей. И это страна богатая, она щедро пополняет церковную казну. Пока он в Австралии, можно не опасаться, что о нем забудут в Риме.

Притом наместник Папы был человек тонкого ума, и взгляд его поверх золоченого края чашки устремлен был не на архиепископа Клюни Дарка, но на преподобного Ральфа де Брикассара, которому предстояло вскоре стать его, легата, личным секретарем. Как известно, архиепископу Дарку этот священник очень и очень по душе, но вот вопрос — придется ли такой секретарь по душе ему, папскому легату? Они высоченные, как башни, эти австралийские пастыри ирландского происхождения, ростом куда выше него; вечно приходится задирать голову, чтобы смотреть им в лицо, это очень утомительно. С теперешним своим наставником преподобный Ральф де Брикассар держится безукоризненно — легко, непринужденно, почтительно, но прямодушно, и чувство юмора у него есть. А как он освоится с наставником совсем иного склада? Обычно секретарем легата назначают кого-нибудь из священников-итальянцев, но преподобный Ральф де Брикассар вызывает в Ватикане особый интерес. Как ни странно, он и сам человек богатый (вопреки распространенному мнению, церковные власти не вправе отнять у него деньги, а сам он их в дар церкви не предлагает); более того, он единоличными усилиями принес церкви богатейший вклад. Потому в Ватикане и предложили папскому легату ди Контини-Верчезе взять преподобного Ральфа де Брикассара в секретари и присмотреться к этому молодому человеку поближе: что он, в сущности, собою представляет?

В один прекрасный день Папе Римскому придется в награду австралийской католической церкви возвести одного из ее слуг в сан кардинала, но день этот еще не настал. А пока легату следует изучить священников в возрасте де Брикассара, и несомненно, из них именно де Брикассар самый подходящий кандидат. Что ж, быть по сему. Пусть отец де Брикассар испробует, чего стоит его характер против итальянского. Пожалуй, это будет любопытно. Если б только еще он был хоть немного пониже ростом!

Преподобный Ральф с благодарностью мелкими глотками пил чай, но был необычно молчалив. Легат заметил — он съел крохотный треугольный сандвич, к прочим лакомствам не прикоснулся, но с жадностью выпил четыре чашки чая без молока и без сахара. Что ж, так о нем и докладывали: на редкость воздержан и скромен в своих привычках, единственная роскошь, которую он себе позволяет, — личный (и очень быстроходный) автомобиль.

— У вас французская фамилия, ваше преподобие, но, насколько я знаю, вы ирландец, — негромко заговорил легат. — Откуда такая странность? Ваши предки — французы?

Отец Ральф с улыбкой покачал головой.

— Это нормандское имя, ваше высокопреосвященство, очень старинное и почтенное. Я прямой потомок некоего Ранульфа де Брикассара, он был бароном при дворе Вильгельма Завоевателя. В тысяча шестьдесят шестом году он с войском Вильгельма вторгся в Англию, и один из его сыновей стал здесь землевладельцем. Семья эта процветала, пока Англией правили норманны, а позднее, при Генрихе Четвертом, некоторые переправились в Ирландию и осели в той ее части, что оказалась под английской короной. Когда Генрих Восьмой отделил англиканскую церковь от римской, мы продолжали придерживаться веры Вильгельма Завоевателя, иначе говоря, считали, что подчиняемся прежде всего не Лондону, а Риму. Но при Кромвеле мы лишились всех своих земель и титулов, и нам их уже не вернули. Ирландскими землями Карл награждал своих английских любимцев. Ирландцы, знаете ли, не без причины ненавидят англичан.

И вот мы более или менее впали в безвестность, но остались верны католической церкви и Риму. У моего старшего брата отличный конный завод в графстве Мот, и он надеется, что одна из его лошадей выиграет когда-нибудь приз Дерби или Большой национальный. Я — второй сын в семье, а, по традиции нашего рода, второй сын всегда принимал сан, если чувствовал к этому склонность. Я, признаться, горжусь своим именем и своим происхождением. Роду де Брикассаров уже полторы тысячи лет.

Да, это прозвучало недурно! Старинное аристократическое имя и повесть о неизменной твердости в вере, даже наперекор изгнанию и преследованиям.

— А откуда «Ральф»?

— Сокращенное Ранульф, ваше высокопреосвященство.

— Понимаю.

— Мне будет очень недоставать вас, отец Ральф, — сказал архиепископ Клюни Дарк, густо намазал половину булочки вареньем и взбитыми сливками и разом отправил все это в рот.