Содрогание ужаса пробежало, подобно электрическому току, по рядам Береговых братьев.

— Это безумие, Медвежонок! — вскричал Монбар.

— Брось, брось! — с живостью вмешались несколько флибустьеров.

— Братья, — ответил Медвежонок с бледной улыбкой, — благодарю вас за участие, но я твердо решился. Впрочем, будьте спокойны, я играю наверняка; человек этот заранее осужден; страх уже одолел его, одна гордость еще поддерживает его силы. Я согласен, однако, дать ему последнюю возможность спасти свою жизнь: пусть он публично сознается в своих преступлениях и смиренно попросит у меня прощения. С этим условием я готов простить его.

— Никогда! — вскричал буканьер в порыве неудержимого бешенства. — Твоя жизнь или моя, пусть будет так! Один из нас лишний на земле и должен исчезнуть. Сыграем же эту партию, и будь ты проклят!

Он бросил кости, отвернувшись. Крик ужаса раздался в толпе.

На верхней грани каждой кости было по пяти очков.

— Да, до победы рукой подать, — капитан равнодушно пожал плечами, собирая кости, — но не торопись торжествовать; ты ближе к смерти, чем полагаешь.

— Да играй же, наконец! — вскричал буканьер задыхающимся голосом, дико тараща глаза в невыразимой тоске.

— Братья, — заговорил Медвежонок все с тем же полнейшим хладнокровием, — это Суд Божий. Чтоб доказать, что человек этот безвозвратно осужден Божественным правосудием, я не коснусь стакана; один из вас бросит кости вместо меня.

— Не я! — вскричал Монбар. — Не стоит испытывать терпение Всевышнего!

— Ошибаешься, брат; напротив, этим воочию будет доказано Его могущество и правосудие. Бери кости и бросай.

— Клянусь честью, я не сделаю этого!

— Прошу тебя, брат. Монбар колебался.

— Да бросай же кости, разве ты трусишь? — повторял безотчетно Пальник, съежившись, точно тигр, готовый прыгнуть на добычу, судорожно ухватившись за край стола и с неподвижным, диким взглядом.

Медвежонок почти насильно вложил стакан с игральными костями в руку Монбара.

— Бросай без страха, — сказал он.

— Да простит мне Господь! — пробормотал Монбар и бросил кости, отворачиваясь.

В ту же минуту раздался пронзительный, нечеловеческий крик, чья-то рука внезапно дернула Медвежонка назад, грянул выстрел, и пуля со зловещим свистом засела в одной из балок потолка.

Все это совершилось так быстро, что крик отделяло от выстрела всего лишь одно мгновение.

Когда флибустьеры опомнились от оцепенения, в которое повергло их это неожиданное событие, они увидели буканьера, поваленного на стол и удерживаемого, несмотря на его сопротивление, могучей рукой Прекрасного Лорана; в своих судорожно сжатых пальцах Пальник держал дымящийся пистолет.

Когда упали кости, наверху каждой оказалось по шести очков.

На счастье Медвежонка, двое охраняли его: пленница-испанка, которая храбро дернула его назад, невзирая на риск сделаться жертвой своей преданности, и Прекрасный Лоран, который внимательно следил за малейшим движением буканьера и отвел дуло пистолета Пальника.

Монбар сделал знак, требуя молчания. Воцарилась тишина.

— Вы все были свидетелями того, что произошло, братья, — сказал Монбар.

— Да, да! — закричали флибустьеры в один голос.

— Стало быть, вы признаете вместе со мной, что мы имеем право судить убийцу?

— Разумеется, — ответил за всех Тихий Ветерок, — его надо судить, и немедленно.

— Хорошо, братья; к чему же вы присуждаете этого человека после его гнусного покушения?

— К смерти! — единодушно отозвались присутствующие.

— Таков ваш окончательный приговор?

— Неизменный! — опять вскричали в один голос Береговые братья.

— Так приготовьте лодку, чтобы отвезти его на Акулий утес.

Несколько человек выбежали исполнять приказание.

Напрасно упрашивал Медвежонок, чтобы несчастному по крайней мере дозволено было застрелиться; флибустьеры остались неумолимы.

Через несколько минут крепко связанного Пальника перенесли в лодку, которая удалилась от Пор-Марго, неся на борту караул из десяти флибустьеров с Монбаром во главе, который сам хотел исполнить приговор.

А приговор был ужасен.

Акулий утес, находящийся в открытом море в шести лье от берега, выступал на несколько футов над поверхностью воды, но волны полностью покрывали его во время прилива.

Человека, осужденного неумолимым, но справедливым флибустьеров, бросали без оружия и без пищи на этой скале, где он должен был ожидать смерти в жестоких пытках, душевных и телесных.

Вот какая участь предстояла Пальнику.

За час до восхода солнца, когда начинался прилив, к пристани причалила лодка; Монбар и его товарищи вышли на берег с холодным спокойствием людей, исполнивших свой долг.

Судя по всему, в это время буканьер уже завершил свой земной путь.

ГЛАВА III. Каким образомкапитан Железная Голова употребил богатство, выигранное у прежнего хозяина

Шоковая, но давно предвиденная развязка странной партии между двумя непримиримыми врагами оказала потрясающее воздействие на толпу, собравшуюся в гостинице «Сорванный якорь». Береговые братья, которые с жадным любопытством следили за поражающими перипетиями страшной игры, глядели теперь на капитана с робким удивлением.

Д'Ожерон, губернатор Черепашьего острова и французских владений на Санто-Доминго, вошел в залу, раскланиваясь с присутствующими, которые почтительно снимали перед ним шляпы, и сел посреди предводителей флибустьеров.

Бертран д'Ожерон был человек широкой души и замечательного ума. Он задался опасной, почти недосягаемой целью возвращения в лоно большой человеческой семьи возмутившихся детей, которых отторгла от нее пылкость их нрава и жажда свободы. Свое призвание он исполнял с редким самоотвержением.

Хотя флибустьеры скорее терпели, чем действительно принимали каждого вновь назначенного королем губернатора в своей среде, но тем не менее любили и уважали д'Ожерона, он был для них ровней, а не начальником, никогда не вмешивался в их дела, если не случалось чего-нибудь особенно важного, но и тогда ограничивался одними советами и убеждениями с людьми, которые никогда не желали терпеть ни малейшей узды.

Случайно извещенный о том, что произошло в «Сорванном якоре», он поспешил прийти туда — не помешать исполнению приговора, произнесенного над буканьером, но предупредить новые вспышки насилия.

Губернатор был встречен восторженными приветствиями, перед ним поспешно и почтительно расступились.

Сев за стол, он наклонился к Медвежонку и шепнул ему несколько слов, которых не мог слышать никто из посторонних.

— Не беспокойтесь, — ответил тот, — у нас одна цель; я постараюсь исполнить ваше желание.

Тогда капитан обратил к присутствующим и голосом, который сначала слегка дрожал от внутреннего волнения, но мало-помалу становился все тверже, произнес:

— Береговые братья, флибустьеры с Черепахи, буканьеры с Санто-Доминго и жители Пор-Марго, несколько минут назад вы присутствовали здесь не при страшной партии между двумя людьми, которых разделяла непримиримая вражда, но при Божьем суде. Я был только орудием гнева Господня; безотчетно побуждаемый действовать, как вы тому были свидетелями, я ни минуты не сомневался в успехе. Условия, предлагаемые мной, все что я говорил, — все служит тому доказательством. Итак, я не имею никакого права на богатство, которое выпало мне на долю, и с радостью отказываюсь от него; надеюсь, вы одобрите мое решение. Мы львы, а не шакалы; если мы бросаем золото без счета в сумасбродных и веселых оргиях, то это потому, что золото — цена нашей храбрости, нашей отваги, потому что мы купили его ценой нашей крови.

Неистовые рукоплескания заглушили громкий голос капитана.

Когда опять водворилась тишина, он продолжал с улыбкой на губах:

— Нашему уважаемому губернатору, отеческая заботливость которого всегда бодрствует над нами, я приношу сердечную благодарность за то, что он удостоил нас своим присутствием и тем придаст законную силу моему решению. Вот в чем состоит оно: золото, что лежит на столе, и все состояние Пальника, которое я выиграл, господин д'Ожерон потрудится разделить поровну между беднейшими из нас, без различия звания, пусть они будут буканьеры, флибустьеры или простые обыватели. Дай Бог, чтобы это назначение очистило выигранное мной богатство от грязи, которой оно запятнано! Знает ли кто-нибудь, сколько вербованных было в собственности у Пальника?