Коллекция на тахте отвлекла на время наше внимание от кончины Дж. Капусто. Михалу пришлось рассказать, откуда взялась коллекция, что он и сделал, коротко упомянув о скупщике краденого месье Шарле, не вдаваясь в подробности, каким образом склонил упомянутого скупщика продать ему монеты по себестоимости. Зато Михал честно и откровенно признался: приобретя от Шарля монеты, он добавил их к тем, которые еще находились в футляре у Капусты, а футляр без ведома Тересы сунул на дно ее чемодана, надеясь, что она в спешке не заметит футляра и не обратит внимания на несколько потяжелевший чемодан. Не до коллекции было Михалу Ольшевскому — надо было продумать, как нелегально провезти через границу сахарницу Станислава Августа. О своей контрабандной деятельности Тереса узнала только по эту сторону границы, когда они с Михалом ехали в такси из варшавского аэропорта Окенче на квартиру мамули.

Но вернемся к главной теме. Взволнованно, сумбурно, перебивая друг друга, поведали наши посланцы о страшной гибели преступника и нашего конкурента Джона Капусто. Вместе с ним погибла и последняя надежда на то, что удастся отыскать наши фамильные сокровища. Слабым утешением явилась сама нетипичная, можно смело сказать — уникальная кончина.

Вот тогда Люцина и произнесла свое категоричное «Не верю!»

— А я верю, — возразила я, — и поверю в самые невероятные явления, связанные с фауной. С тех пор, как на варшавском ипподроме в одном из забегов вместе с лошадьми финишировал кот, я поверю всему на свете!

— Как это кот? — изумилась тетя Ядя.

— А вот так — самый обыкновенный кот. Да вдобавок в цветах конюшни Козенице, черно-рыжий. Мчался, как дьявол, того гляди, всех коней оставит за собой. Козеницкий жеребец как раз шел в хвосте, возможно, кот решил спасать честь конюшни. Это видели тысячи людей.

— Ив кота не верю! — упорствовала Люцина, но уже с меньшей энергией.

Я обиделась.

— Хочешь, дам тебе телефоны людей, которые вместе со мной наблюдали это явление? Позвони, убедись! Правда, мы так и не знаем, кто тогда пришел первым, потому что смотрели только на кота. Хоть сто телефонов дам!

— Я тоже! — подхватил Михал Ольшевский. — Сто не сто, но телефон цирка в Париже, где произошло это прискорбное событие, могу дать — звоните, проверяйте! Я на всякий случай записал. Не потребуете же вы, чтобы в доказательство я вам прихватил зуб тигра…

— А что, он сломал об Капусту зуб? — поинтересовалась мамуля.

— Насчет зубов не скажу, кажется, не сломал. Во всяком случае, после этого тигра я и в кота поверю!

— А что вообще кот делал на ипподроме?

— Живет он там. Мышей ловит, — объяснила я. — И не один. Видела я там как-то кота в цветах конюшни Либартово, в черно-белую клетку. Вернее, кот не был в клеточку, просто черно-белой раскраски, а в клеточку — лошади. Вернее, не лошади, а жокеи…

— Ну уж в лошадей в клеточку я ни в жизнь не поверю! — с жаром произнесла Люцина.

— И напрасно! — с торжеством парировала я. — Когда разыгрываются дерби, зады лошадям причесывают в клетку! Знаешь, щеткой зачешут шерсть раз в одну сторону, раз в другую. Издали смотрится прелестно! А у двух лошадей и вовсе в звездочки!

— Господи спаси и помилуй! — в ужасе произнесла Тереса. — Лошади в звездах, коты в клеточку, а тигр сожрал Капусту! Сумасшедший дом! С вами и сама ненормальной станешь!

Как бы то ни было, но кони с котами заставили Люцину поверить и в парижского тигра. Наверное, до нее дошло — тигр животное крупное, кровожадное, опасный хищник, и даже дрессированный может повести себя непредсказуемо. Но думаю, главным аргументом был не тигр, а проклятие, тяготеющее над нашим родом.

— Надо же! — удивлялась Люцина. — Аж тигр понадобился, чтобы мы, не дай Бог, не разбогатели! Рок преследует нас, и неизвестно, что он может выкинуть. В конце концов, тигр способен слопать человека всего, без остатка…

— Да нет же!;— воскликнул Михал. — Кое-что все же осталось, я все время пытаюсь вам рассказать, а вы знай о конях да котах! Глядите, что мы нашли в кармане Капусто.

И Михал разложил на столе небольшой измятый клочок бумаги, буквально выхваченный из пасти тигра.

— Вот, именно об этой бумажке говорил Болек. По его словам, Шарль раскололся и выложил, что Капусто собирался отправить в Польшу надежного человека за сокровищем. И тот по этой бумажке найдет клад. Значит, это, надо полагать, не столь уж сложно. Так что смотрите и думайте!

Чудо, что мы не разорвали бумажку. Каждой хотелось первой взять ее в руки, первой начать думать. Закончилось тем, что бумажка осталась лежать на столе, а мы, сталкиваясь лбами, склонились над ней.

На бумажке от руки, наскоро была набросана карта. Очень примитивная. На ней угадывалась дорога, мостик через речку и вроде бы дерево. У мостика нарисован маленький крестик, от дерева шла пунктирная линия, поворачивающая вдруг под прямым углом, а на ее конце три небольших кружочка, из которых два белых, а третий закрашен черным. И еще на карте были проставлены цифры. В начале дороги — цифра 4, у мостика — 3, а около пунктирной линии — 67. И это все.

— Я лично наработалась достаточно! — решительно заявила Тереса. — А теперь вы попробуйте поработать головами, если, конечно, они на это годятся.

— Когда-то по такой карте мы вычислили Тоньчу, — напомнила тетя Ядя. — Может, и на этот раз что-нибудь вычислим?

— Так ведь у нас больше не осталось фамильных поместий, — с горечью произнесла мамуля.

Марек холодно заметил:

— Та карта, с Тоньчей, была картой настоящей, кусок немецкой штабной карты. А это неизвестно что. Свободное творчество…

Михала переполняли надежды и энтузиазм.

— Ну так что! — вскричал он. — Думать-то мы можем! Нет закона, который разрешает думать только над штабными картавей! Ну, проше паньства! Смотрим! Думаем!

Я стала думать вслух:

— Речка течет, дорога через мостик ведет, у дороги стоит часовенка, и неподалеку дерево растет. Наверное, большое, заметное. Ог дерева делаем шестьдесят семь шагов, сворачиваем под прямым углом. И там есть какие-то три одинаковые вещи. Наш клад вот в этой, замазанной.

Все молча смотрели на меня, потом Люцина ехидно сказала:

— Прекрасно! Едем прямо к этой, замазанной!

И тут всех прорвало! В невообразимом гаме, самых дурацких предположениях, оскорблениях и нечленораздельных выкриках, во всем этом столпотворении мы и не заметили, куда подевалась бумажка. Спохватились — нет ее. Кинулись искать, под стол заглядывали, друг дружку обвиняли в том, что сунула в карман, на четвереньках всю комнату облазили — нет ее. И только после часа бесполезных поисков обнаружили, что карту спокойно изучает сидящий в своем кресле, в углу отец. Он всю жизнь питал пристрастие к географическим картам и много времени проводил над их изучением — без всякой практической надобности, просто из любви к искусству.

— Не понимаю я, зачем он так шел, — бормотал отец.

— Зачем сворачивать под прямым углом? Напрямки ведь короче.

Столпотворение в комнате угасло, как будто кто в него водой плеснул. Даже мамуля удержала готовые вырваться оскорбления по адресу супруга, похитившего драгоценную карту. Отец был прав! Если Капусто пошел не напрямки, а свернул под прямым углом — значит, там, на местности, было какое-то препятствие. И если мы отгадаем — какое, найдем ключ к разгадке.

Посыпались предположения. Препятствием могли оказаться: канава с водой, болото, забор, заросли колючего кустарника. Тетя Ядя высказала предположение — там паслось стадо коров, которых покойник просто-напросто мог бояться. Я стояла за крапиву.

— Ну вот, видите, сколько придумали! — радовался Михал. — Еще немного — и догадаемся!

— Ты бы, сынок, лучше собрал мелочь с тахты, — посоветовала ему Люцина. — Того и гляди, кто-нибудь на нее усядется, и опять придется искать по всей комнате.

Мамуля выдала Михалу наволочку с подушки-думки, и Михал послушно принялся складывать в нее бесценную нумизматическую коллекцию. Старый футляр Капусты мы признали недостойным такой чести.