Затем она продолжила: “Я поймала машину от Хайат Хаус, чтобы доехать до дома, а этот парень подобрал меня и изнасиловал в своём автомобиле”.
“Боже мой”, - сказал я. “Мне очень жаль”.
Сначала я почувствовал колоссальное облегчение, потому что это означало, что не я ее изнасиловал. Но чем больше я об этом думал, тем больше я понимал, что я в значительной степени повинен в этом. Я балансировал где-то на грани дозволенного. Более того, я был способен на ещё большую низость, чем эта.
На Стрип была одна бездомная девчонка: она была молоденькая, сумасшедшая и всегда носила костюм Золушки. Однажды ночью мы сняли её и привезли к нам домой, чтобы Томми попробовал с нею переспать. Пока он был с нею в кровати, мы украли ее костюм. После того, как она покинула дом в слезах и в одежде Томми, которая висела на ней, как на вешалке, никто больше никогда не видел ее на улице.
После того, как мы отняли одежду у бездомной девочки, для нас больше не существовало никаких табу. Я даже пытался трахнуть мать Томми, но потерпел неудачу; когда его папа узнал об этом, он сказал мне: “Если хочешь, можешь рискнуть здоровьем ”. После этого, я начал встречаться с немецкой моделью, по крайней мере, по словам одного тощего немца она была моделью. У неё были фотографии, где она зависала в кругу парней из «Queen», поэтому я был впечатлен. Ее сосед сверху Фред.который всё хотел научить меня курить кокаин, очень раздражал немку, которую мы прозвали Гиммлер. Каждую неделю Гиммлер заглядывала к нам домой, и мы праздновали Нацистские Среды (Nazi Wednesdays — по аналогии с праздником Святой Среды [Holy Wednesday]). Мы маршировали по всему дому с нацистскими повязками на рукавах, вскидывали руки и орали «зиг хайль». Вместо факелов по стенам висели тараканы, которых мы поджигали с помощью лака для волос. Мы выковыривали их из трещин и сжигали вместе с их сородичами в духовке. Умирая, они вставали на задние лапки, а затем опрокидывались на спину, в то время как мы лаяли на них на псевдонемецком.
“Эй, — ругалась она своим глубоким гортанным акцентом, — это не змешно. Много миллионоф людей умерли в таких печах”.
После того, как мы расстались, я встречался с группи, у которой была узкая талия, стрижка под Шину Истон[21] и глаза с выражением «трахни меня». Ее звали Стефани, ее родители владели сетью роскошных гостиниц, и она была достаточно сообразительной, чтобы понять, что самый быстрый путь к нашим сердцам лежит через то, чтобы приносить нам наркотики и жратву. Я встретил ее в «Старвуд», когда она зависала в компании парней из «Ratt». Я любил встречаться с нею: мы отправлялись к ней на квартиру, нюхали кокс и глотали "колёса", а затем я трахал её, и это было восхитительно, ведь у меня совсем не было денег, чтобы покупать дурь, и я не мог трахнуть самого себя. (Хотя я намереваюсь сделать это в этой книге.) Она позволяла мне делать с ней всё, что угодно: в одну из наших первых встреч, она вытащила меня пообедать, и я прямо под столом трахнул её горлышком бутылки.
Однажды ночью Винс, Стефани и я болтались в «Радуге», глотая "колёса и эскарго[22] вперемешку и блюя под стол каждые пятнадцать минут. Мы были просто никакие, мы забрали ее к себе домой, и всё закончилось в кровати Винса. Мне никогда это не нравилось: Томми и Винс всегда ложились с тёлками вместе в одну постель. Я же не мог терпеть присутствие парня. Я не смог их разбудить и, в конце концов, возвратился в свою комнату, оставив их двоих в покое. Это был последний раз, когда я видел Стефании голой, так как, если вы оставили Винса в одной комнате с девочкой, у которой есть деньги и хороший автомобиль, можете считать, что всё кончено. После этого они встречались ещё достаточно долго и даже собирались пожениться, пока Винс не нашел себе более богатую девчонку, Бет, с белокурыми волосами и ещё лучшим автомобилем чем «240Z».
Я не знаю, как далеко могло бы зайти наше кровосмешение, но, так или иначе, мы достигли следующего уровня как группа, хотя мы даже не верили в то, что следующий уровень вообще существует. Проблема была в посещаемости наших концертов и поддержании молвы о нас. Однажды ночью мы даже позвали Эльвиру[23] которая согласилась представлять нас, если Коффман заплатит ей пятьсот долларов и прокатит её на черном лимузине. Чем дольше мы жили вместе, тем лучше становились наши шоу, потому что у нас было больше времени для того, чтобы выдумывать разные нелепые выходки на сцене. Винс начал отрезать бензопилой головы у манекенов. Блэки Лоулесс из W.A.S.P. перестал поджигать себя на сцене, потому что страдал от ожогов кожи, поэтому я взял этот приём на вооружение, так как мне было плевать на боль. Я был готов глотать гвозди или трахать разбитую бутылку, если это могло привлечь больше людей на наши концерты.
За сценой с Эльвирой в "Santa Monica Civic Center" на "New Year's Evil Show", 1982 год
С каждым новым выступлением наше оформление сцены выглядело всё лучше и лучше: у Мика была дюжина прожекторов, которые он купил у Дона Доккена (Don Dokken) и мониторы, которые он украл у своей бывшей группы «White Horse». У нас была грязно-белая, запачканная кровью, простыня, которую мы сняли с кровати Томми и большими черными буквами написали на ней наше название. Вдохновлённые «Queen», Томми и Винс соорудили трехъярусную ударную установку: рама два на четыре метра была покрашена в белый цвет и обтянута поверх черной тканью с установленными на ней пятнадцатью вспышками, а также черепами и барабанными палочками. Вся эта конструкция весила примерно тонну, и был жуткий геморрой — собирать и разбирать её каждый раз. Также мы сделали маленькие коробочки из разноцветного оргстекла с лампочками внутри. Всё шоу было сплошной мешаниной того, что, по нашему мнению, выглядело круто и в то же время не требовало никаких затрат. Мы красили пластик на барабанах, устанавливали канделябры вдоль всей сцены, прикрепляли головы кукол на концы барабанных палочек, повязывали какие-то платки, где только было можно, украшали наши гитары цветной лентой, обворачивались телефонными шнурами и использовали самые свирепые записи, которые мы только могли найти, чтобы раскачать толпу перед нашими выступлениями.
Когда мы полностью распродали ряд шоу в «Виски», я был в таком исступлении, что позвонил моим бабушке и дедушке и сказал: “Вы не поверите! Мы распродавали три ночи в «Виски». Мы сделали это, чёрт побери!”.
“Сделали что?.. “, — спросил дедушка. “Никто даже не знает, кто вы такие”.
И он был прав: мы распродавали шоу за шоу, но ни один лейбл не подписывал с нами контракт. Нам говорили, что наше живое выступление слишком беспорядочное, и нет ни одного шанса, что наша музыка будет когда-либо крутиться на радио или входить в чарты. Хэви-метал мертв, твердили нам; всё, что имело значение — новая волна. Если мы не звучали как «Go-Go’s» или «Knack», то мы их не интересовали. Мы ничего не знали ни о чартах, ни о директорах радиостанций, ни о новой волне. Все, что мы знали, были долбаные обшарпанные маршальские комбики, взрывной рок-н-ролл у нас в штанах и столько кокаина, перкодана, "колёс" и бухла сколько можно было только достать бесплатно.
Единственная причина, по которой я хотел записать альбом, состояла в том, что я мог таким образом производить ещё большее впечатление на девочек, рассказывая им об этом. Так что мы решили эту проблему, создав наш собственный лейбл «Leathur Records». Мы купили время в самой дешевой студии, которую только смогли найти: крошечное здание в плохом районе на Олимпик Авеню за шестьдесят долларов в час. Мику понравилось это место, потому что там был большой микшерский пульт и очень маленькие комнатки, которые, как он сказал, подходили лучше для естественной реверберации. Мик уволил звукоинженера и ввел в дело Майкла Уогнера (Michael Wagner) — общительного розовощёкого немца, который работал с метал-группой «Accept». Вместе мы выплюнули «Too Fast for Love» за три пьяных дня. Когда мы не смогли ни с кем договориться о распространении альбома, Коффман делал это сам, разъезжая повсюду в своём арендованном «Линкольне» и пытаясь уговорить магазины звукозаписей продать хотя бы пару копий. Однако в течение четырех месяцев, у нас появился дистрибьютор «Greenworld» и мы продали двадцать тысяч альбомов, что было неплохо для записи, на производство которой было потрачено шесть тысяч долларов.