— Да у меня как у всех!

— А чего в «академке«?

— Ай! — махнула нежная рука. — Просто неохота было ликвидировать «хвост». Я и пошел в заслуженный «отпуск»… Доцент с кафедры лесозаготовок прилип ко мне как банный лист. Стал изображать из себя героя Франции. А я просто плюнул на него: взял да оформил «академку»… Но я уже сдал все предметы за четвертый курс, и, стало быть, после тех передряг прямым ходом попаду на пятый курс. Одно плохо, — добавил хлопец, — нынче преддипломную практику растянули на целых пять месяцев, и, значит, дипломчик мы уже получим в марте, не раньше.

— Да какая разница, в каком месяце ты получишь диплом? — в свою очередь развил трезвые мысли Зюзин. — Главное, ты заканчиваешь «лестех» и, следовательно, становишься полноправным инженером. А жизнь так устроена, дорогой мой, что никто у тебя и не спрашивает на работе, на какие оценки ты учился в институте. Главное, чтобы был диплом, а еще — голова на плечах. Тогда ты на своем месте, и тогда можешь смело рассчитывать на выдвижение на более солидную должность, понял?

Хлопцы вышли из пельменной весьма довольные: уральские пельмени им показались вкусными и сочными как никогда.

А вечером друзья в одной из комнат общежития закатили пир — платил за все, естественно, Зюзин.

Обыкновенная студенческая комната с четырьмя койками по углам улыбчиво глядит на ребят: они такие молодые и здоровые, что им жить да жить! Тем более, один из них — с белоснежной кожей, с тонким прямым носом и приятным румянцем на лице, в руки взял баян и довольно неплохо запел:

Еще не зачерствелая душа уютненькой комнаты еще не знает, что это и есть Володя Зюзин, довольно видный парень себе на уме. Зато она видит, с какой необыкновенной легкостью поет Володя и, кажись, вкладывает в ту песню всю свою забубенную молодость, свои мечты, надежды, да и собственную судьбу, наверное, тоже.

Песню подхватывают ребята, и вот по затаившемуся коридору разносятся волшебные звуки, полные молодости, бесшабашности и Бог весть еще чего. В руках Зюзина баян прыгает, ревет, но все равно приятно слышать его игру. Конечно, до высшего мастерства в этом деле Зюзину еще далеко, но его задушевность, возвышенность, да еще томный голос придают его песням какое-то волшебство, волнение, неподражаемое восприятие происходящего.

И в эти мгновения кажется Коле, что это их цветущая юность катится вдаль, резво вздымается в небо, спускается к вершинам гор, а после снова возвращается в долины, к людям, чтобы еще раз рассказать им, как хорошо быть молодым и беспечным.

Такая хрупкая и короткая она, эта юность… Словно черешня, что распустила цветы. В какие-то чудные мгновения, под аккомпанемент приветливого ветра, она резко набирает обороты и расцветает во всю мощь. У кого лишь внутри, у кого-то, ввиду половодья чувств, она выходит наружу, освещая своим присутствием не только владельца этого богатства, но и близстоящих людей. И Коля сейчас подумал, что его друг, Зюзин, именно относится ко вторым! В нем четко обозначены черты, чувства, свойства характера, которые выдают его за щедрого и далеко не глупого молодого человека…

Назавтра Зюзин с другом уже вел вполне серьезный разговор:

— Придется ехать в Йошкар-Олу… Думаю, там устроюсь вполне нормально. Деньги еще остались! — самодовольно прибавил Володя и похлопал по внутреннему карману. — Как ни крути, а в месяц получал сто сорок рублей… Как только устроюсь в институте, я тебе сразу же и напишу, хорошо?

Своими холеными, белыми ручками Зюзин взял стаканчик, налил туда чаю и, не торопясь, отпил глоток.

— И вообще, дорогой Коля, на жизнь нынче я смотрю несколько трезвыми глазами. — В возбужденные очи Зюзина вонзился странный блеск. — В жизни надо проявить себя, а для этого хорошенько треба потрудиться. Особенно над своей квалификацией, духовным совершенством. И еще больше в достижении успехов ставлю умение работать с людьми… Это, пожалуй, главнее, чем формулы и постулаты. Плохо, что всему этому не учат в институте. Позабивают в голову теоремы, оторванные от реалий жизни, и делай, что хошь. А вот науки, что учили б межчеловеческим отношениям, доселе не видать… Потому-то важным для меня сейчас является лишь диплом. И то только потому, что дает возможность занять более высокие посты. А что касается жизненной практики, то она все равно будет приобретаться не здесь, в стенах института, а там, на работе. Это я тебе точно говорю, Коля…

Дебелое лицо Зюзина стало серьезным, задумчивым. Видно, его мысли летали далеко-далеко, пытаясь заглянуть сквозь белесые облака на несколько лет вперед. Да разве простой человеческий мозг увидит там что-либо? Все покрыто мраком дальних времен…

— Ты-то хоть знаешь, куда мне писать? — поинтересовался Коля, подавляя острое желание уехать с другом в дальние края.

— А чего здесь сложного? — в свою очередь удивился Зюзин. — Во второе общежитие, и весь разговор. Письмо дойдет быстро и надежно.

И в эти решающие минуты ни Коле, ни Зюзину даже в голову не пришли естественные мысли по обмену домашними адресами. Все им казалось просто: и дальнейшая дружба, и бессменная переписка, и, как следствие неумолимого хода великого Времени, устройство личной жизни, наверное, тоже. Они еще не знали, что любая нелепая случайность в доставке писем может обернуться потерей друг друга, что жизненная круговерть легко их разбросает по великим просторам страны. А пока они пили крепкий чаек, обсуждали по мелочам и, кажись, были весьма рады той незабываемой встрече. Только на жилистой руке Володи по-прежнему тикали ручные часы, отмечая шаги мчавшихся вперед безвестных секунд…

1994 г.

Во дворе месяц март уже нежно щекотал пухленькие щечки молоденьких студентов, щедро осыпая их и приподнятым настроением, и дыханием приближающейся весны, и чуткими почками деревьев, еще дремотных, без разодранных корочек в бугристых местах. В порывистом ветре еще довольно четко ощущалось дыхание седой зимы, но и в его душе уже отсутствовала злоба; привычное воркованье шалуна-ветра, скорее всего студента, настраивало на лирический лад, напоминало ему о знойных днях беспечного лета, о родителях, что ждут свое чадо с большим воодушевлением. И эти отблески зарождающейся весны разом как-то легко ворвались в уютненькие комнаты институтского профилактория и прочно поселились в теле Коли Спиридонова, невысокого, но жилистого и цветущего студента-пятикурсника. Где-то в глубинных уголках сознания веселого студента бродило ощущение, что нынешняя весна принесет ему и долгожданный дипломчик, ради которого он так долго грыз несметные граниты науки, и резкие перемены в жизни, и родимые дали, что ждут своего сынка с великим нетерпением.