Если вам будет угодно, - с легкой улыбкой проговорил Патрик, - то белый конь найдется в конюшне хоть сейчас…

Герцогиня подняла голову и посмотрела на него.

Ваше высочество… могу я задать вам один вопрос?

Он кивнул.

Скажите… вы счастливы?

Очень серьезно, не удивляясь вопросу, Патрик подумал.

Да, - сказал он. – Счастлив, несомненно. Но вы же понимаете, мадам, что полное и абсолютное счастье возможно лишь на краткие мгновения? Иначе людям просто стало бы скучно жить. Так вот, таких кратких мгновений в моей жизни очень много… гораздо больше, чем всяких иных.

И вы не хотели бы ничего изменить?

Н-не знаю, - неуверенно ответил принц. – Наверное, хотел бы… много что хотел бы. Но… - он улыбнулся, - это уже та самая политика, о которой сегодня не нужно…

А вот я несчастна, - с тихим вздохом призналась Анна. – Иногда так хочется бежать от всего этого, что-то делать, что-то изменить… но что? И как? Не знаю. Хоть пираткой стать, хоть… хоть бродячей актеркой. Солнце, ветер, дорога – и свобода.

Так что же мешает? – засмеялся принц. – Пираткой не советую, а вот бродячей актеркой - хоть завтра… Я вам даже фургон найду, а играть на арфе вы умеете.

Она улыбнулась тоже.

Своим оптимизмом вы способны разогнать самую черную тоску, ваше высочество. Я подумаю над вашим предложением. А вы… не составите мне компанию? – поддразнила она.

Я подумаю, - так же серьезно ответил Патрик. – Если меня все окончательно достанет, я буду знать, к кому обращаться…

Анна засмеялась – заливисто, звонко, так, словно овладевшее ей веселье душило ее изнутри. Она смеялась, раскачиваясь в кресле, а потом смех ее перешел в сдавленный кашель, в нем прорвались рыдания. Сгорбившись, женщина закрыла лицо ладонями. Патрик вскочил, быстро распахнул окно, налил воды в опустевший бокал. У него не было опыта утешения женщин в истерике, но он часто успокаивал плачущих сестер. Опустился рядом с Анной на ручку кресла, тихонько обнял ее, погладил по рыжим волосам, нашептывая вполголоса успокаивающие слова. Герцогиня вцепилась в его руки – пальцы ее похожи были на железные тиски, и замерла, вздрагивая от слез.

Сколько-то времени прошло… сколько? Лунный луч на полу переместился к стене, в раскрытое окно потянуло прохладой. Женщина вздохнула, ослабила хватку, попыталась высвободиться. Патрик отстранился, пошевелил затекшими руками. Камзол на груди принца стал мокрым от ее слез, на щеке герцогини отпечатался узор от его пуговиц.

Простите меня, ваше высочество, - глухо проговорила Анна, залпом выпивая воду. – Я… не должна была так вести себя… с вами…

Полно, мадам, - очень ласково и устало ответил принц. – Вы всегда можете рассчитывать на меня…

Простите… Это все луна. Больше такого не повторится…

Анна сделала шаг к двери.

Я провожу вас, - сказал Патрик, поднимаясь.

Не надо! Пока еще я в состоянии дойти до своей комнаты сама. Простите, принц… И – спасибо вам.

Рванулась штора от влетевшего в открытую дверь сквозняка, гулко простучали по коридору каблуки. В комнате остался слабый аромат духов - цветочных, терпких.

* * *

Он наступил, наконец, этот день – сияющий, майский, которого во дворце так ждали. Ждали – кто с нетерпением, как малышка Изабель, кто с деловитой радостью, как Его Величество, а кто и со страхом – потому что надо все отчистить, надраить, сделать, выскоблить и приготовить, и суматоха, и всегда кто-то что-то забудет. Со стороны могло показаться, что единственный, кто оставался спокоен, - это виновник торжества. Казалось, принца не трогал ни сам факт совершеннолетия, ни пышный праздник по этому поводу, ни всеобщие хлопоты и ожидания - ничего, кроме принцессы Эвелины.

Бал был великолепен настолько, что Вета, уже привыкшая за восемь месяцев дворцовой жизни к праздникам, не могла сдержать восхищения. Она и сама не знала, что так действовало на нее – то ли выпитое искристое шампанское, то ли музыканты играли нынче как-то по-особенному, то ли просто майский вечер был особенно хорош. Не только молодежь веселилась вовсю, но даже дамы и кавалеры вполне зрелые смеялись, шутили, с охотой играли в фанты и беззаботно радовались, глядя на молодых.

Огромная бальная зала не казалась тесной от толпы гостей, но иногда приходилось чуть ли не пробивать себе дорогу локтями. Высокие стрельчатые окна распахнули настежь в первый же час, но жар от свечей и дыхания заставлял дам усиленно работать веерами. Слуги с прохладительными напитками сновали там и тут без устали, похожие на деловитых паучков в своих серых ливреях.

Король с королевой открывали полонез, и не одна Вета от души восхищалась этой парой. Стройная, тонкая, надменная Вирджиния едва ли не превосходила ростом царственного супруга, но его величество Карл Третий казался рядом с этой хрупкой красотой величественным мужем, сильным в делах и решениях. Темные локоны королевы покачивались в такт музыке, холодное сияние серых глаз оттенялось радушной улыбкой рыжебородого короля.

Разрумянившаяся Изабель, которую в первые же минуты поспешил пригласить кто-то из иностранных гостей, совершенно очаровала своего кавалера. Долговязый, нескладный, хоть и одетый по последней моде юнец был, похоже, в полном восторге от своей дамы и в па де грас даже устроил путаницу в фигурах, чтобы не разлучаться с ней. Юная принцесса сияла улыбкой, взорами, ямочками на щеках – во всем облике ее сквозила беспечная молодость и радость жизни. То и дело Изабель искала глазами брата, и в бросаемых на нее принцем взглядах читалось откровенное ласковое обожание.

Впрочем, Патрик более увлечен был своей дамой, нежели сестрой. Ее высочество принцесса Эвелина, уже почти невеста, не отходила от принца. Вета с горечью видела, как осторожно и бережно Патрик ведет Эвелину на место после очередного танца, как склоняется к ней, улыбаясь, какой любовью светятся его глаза… сомнений не оставалось – Патрик влюблен, и, судя по всему, влюблен взаимно. Иностранная гостья тоже не обращала внимания на остальных, хотя когда Патрик – приличия ради – приглашал на танец кого-то из дам, у нее отбоя не было от кавалеров. С выражением нетерпеливой скуки Эвелина исполняла все фигуры танца и, едва вернувшись на место, нетерпеливо вертела веер, ища глазами принца. Сегодня должны были объявить их помолвку.

Принц же, как и полагается именинникам, был сегодня хорош необыкновенно и притягивал взоры всех девушек в зале. Белый, расшитый серебряной и голубой нитью парадный костюм очень шел ему, золотые волосы волнами обрамляли разгоревшееся, смеющееся лицо, серые глаза блестели. Вместе с Эвелиной, чье красное платье красиво сочеталось с черными, как смоль, волосами и очень белой кожей принцессы, они составляли на редкость красивую пару, да и танцевали превосходно. На них оглядывались.

Даже герцогиня Анна фон Тьерри обронила в их адрес вполне изящный комплимент, что само по себе было редкостью – эта леди почти никого не хвалила. Рыжеволосая гостья нынче была мрачно-насмешлива, и ее ядовитые реплики заставили погрустнеть даже добродушную Изабель… впрочем, ненадолго, маленькая принцесса редко умела грустить более пяти минут подряд. Анна фон Тьерри танцевала превосходно, тем не менее, после первых пяти танцев приглашать ее перестали – видимо, мало было желающих выслушивать колкости в свой адрес. В зеленом платье с черной вышивкой, герцогиня отчего-то похожа была на приготовившуюся к прыжку змею, и выражение ее лица вполне тому соответствовало. «Герцогиня разошлась вовсю», - обронил Ян Дейк, а Патрик лишь сочувственно улыбнулся.

Хотя мрачность фон Тьерри словно рукой сняло, когда ее пригласил на менуэт принц. Движения женщины стали изящными и размягченными, и даже выражение лица – не столь едким. Контраст с мрачно сидящей у стены змеей был столь разителен, что заставил Вету задуматься о причинах такой метаморфозы. Выводы, напрашивающиеся сами собой, девушке совершенно не понравились.

Впрочем, за герцогиней Вете наблюдать было некогда. Ее приглашали очень часто, и не приходилось, как раньше, уныло стоять у стены, наблюдая, как руки протягиваются к тем, кто стоит справа или слева – но только не к ней. Видимо, сегодня ей светила добрая звезда. Все было, словно во сне, словно в сказке, и она чувствовала себя почти счастливой.