В 1644 г. было еще раз приказано всем воеводам посылать отписки только до следующего города, в котором имелись ямские подставы.
Своеобразной почтовой «конторой» засечной черты стала Тула, штаб-квартира воеводы Большого полка сторожевых войск. Все гонцы привозили свою почту в городское присутственное место съезжую избу. Здесь подьячие распределяли полученную корреспонденцию: грамоты в Тулу отдавались воеводе, а бумаги в другие города раскладывались по соответствующим сумкам и тотчас же отправлялись. Все южные города посылали отписки и челобитные в Москву только через Тулу. Исключение составляла Рязань, или, как ее тогда называли, Переславль-Рязанский. Рязанский воевода сносился с Тулой лишь по делам, связанным с обороной засек, вся остальная почта доставлялась из Рязани в Москву через Коломну.
Только особо важные, особо срочные сообщения разрешалось посылать в Москву с нарочными гонцами. Это было вызвано тем, что посыльный вез, как правило, только одну грамоту. От такой «почты» государство получало только излишние расходы. Поэтому правительство строго предупреждало нарушителей установленного порядка доставки корреспонденции.
Вернемся к гонцу новосильского воеводы И. П. Турского. 3 октября 1637 г. приехал в Москву сын боярский Федор Шипилов с воеводской грамотой. И уже на другой день, даже как следует не отдохнув от долгого пути, гонец во весь дух мчался обратно. На этот раз в суме у него среди писем в различные города лежала царская грамота к И. П. Турскому, подкрепленная обещанием «государева гнева»: «И ты 6 впредь с такими вестьми нарочных гонцов к нам не посылал не о скорых делах…. чтоб в том лишнего бы расходу не было» [89].
Спустя несколько лет, 18 октября 1649 г., был выпущен специальный указ, запрещавший посылать нарочных гонцов с маловажными сообщениями 1901. Этот документ имел огромное значение для упорядочения пересылки грамот. Указ был адресован, в первую очередь, воеводам засечной черты, но со временем его действие распространилось и на другие города.
Правительство установило, что воеводы «нарочно с невеликими делы гонцов из городов посылают», а из Москвы из разных приказов каждый день уезжают «по одной дороге и в один город по два и по три гонца». И от таких посылок в Москве и в других городах не хватает ямских подвод, а от лишних прогонов «казне убыль великая». Поэтому царь Алексей Михайлович приказал воеводам и приказным людям отписки с неважными сообщениями посылать или с нарочными гонцами, едущими из других городов в Москву, или, если отписок будет много, то посылать своего гонца. Посланным с отписками следовало «давать летом по одной подводе с телегою, а зимним временем с саньми; а больше того гонцам не давать. А для Государевых великих и скорых дел» гонцам давать такие же средства передвижения, но только с проводниками. Неслужилым людям, посадским и целовальникам, везущим воеводские отписки, велено было подвод не давать, так как они ехали в Москву прежде всего по своим делам. Одновременно было указано, чтобы московские приказы прежде чем послать грамоту «не о скорых делах», сносились между собой, узнавая, не едут ли гонцы в нужные им города. Ссылаясь на то, что в 1649 г. по сравнению с прошлым годом «в ямском денежном сборе убыль многая» и в казне не хватает денег на выплату ямщикам жалования и прогонов, царь приказал гонцов других городов отпускать из Москвы «без подвод», т. е. не давать им денег на оплату обратного проезда [90].
Долгое время тульские ямщики возили гонцов до самой Москвы. Наконец, 26 мая 1638 г. воевода князь И. Б. -Черкасский написал царю: «На Туле ямщиков сорок человек, а разгоны многие. Тех ямщиков з городу не ставает. потому что лошади изгонены. А в Серпухове стану нет. И которые вести будут скорые… гонцом с скорыми вестми к тебе, государь, поспешить будет не-мочно. А в Серпухове для поспешения гонцом без прибылых подвод для скорых посылок быть нельзя». Правительство мгновенно прореагировало на это письмо. На другой же день князю Черкасскому была отправлена с нарочным гонцом ответная грамота: «По нашему указу в Серпухове для скорыя гоньбы велено держать 20 подвод с проводниками» [91]. Такое количество лошадей на серпуховском стане сохранилось до 1667 г., когда их стало 30.
Последний документ обнаружен среди переписки Разрядного приказа с тульскими воеводами И. Б. Черкасским и В. И. Стрешневым в 1638 г. [92]. Эти столбцы интересны тем. что почти на каждой грамоте имеются даты отправления и получения. По ним можно определить, что почта, как правило, приходила в пункт назначения через 18–20 часов и очень редко находилась в пути свыше суток. Правда известен случай, когда грамота из Разряда от 27 апреля пришла в Тулу только 25 мая, Но если внимательно просмотреть остальные бумаги, то можно выяснить, что грамота просто затерялась в приказе: в тот же день туляки получили и письма, написанные 24 мая.
С марта по июнь из Москвы в Тулу гонцы отправлялись ежедневно. С июля, когда уменьшалась вероятность татарских набегов и спешных вестей становилось меньше, почту возили через 1–2 дня. Осенью и зимой вестовщики ездили не реже одного раза в неделю
Каждый гонец вез в своей суме 10–15 писем. Только Московский стол Разрядного приказа с 24 апреля по 29 мая 1638 г. отправил в Тулу свыше 80 грамот. Ежегодно только из Москвы отсылалось не менее 2300 писем. В основном это была официальная корреспонденция.
Тульские воеводы в своих грамотах обычно перечисляли отправления в каждой из почт. Часто после перечня отписок, челобитных и других бумаг на царское имя и в приказы в них встречаются слова: «и ыных грамоток две» (иногда — «три», очень редко — «четыре»).
Что это за «ыные грамотки»? Хочется думать, что так называли частные письма. Возможно ли такое толкование непонятного термина? Попытаемся выяснить.
С самого начала следует оговорить, что в XVII в. гражданское население порубежных городов было малочисленным. Даже по переписным книгам 1678 г. в Туле посадских значилось 312 человек, в Ельце — 319, а в Ефремове, как говорится в старинных документах, «посацких не написано» [93]. Поэтому грамотки частных лиц затерялись в потоке служебной корреспонденции. И все-таки попробуем их поискать. Одну находку помогла сделать книга.
Есть любопытное издание «Грамотка XVII — начала XVIII века». Медленно переворачиваем страницу за страницей, вдыхая аромат старинной русской речи, и вдруг на глаза попадается знакомое имя на адресе одной из грамот: «отдат пожаловат грамотка в Курске Панфилю Тимофеевичу Салтыкову». Еще раз перечитаем грамотку: «Ба! Знакомые все лица!»
Брат П. Т. Салтыкова Тимофей сообщает ему на «государеву службу», что дома у него «здорово», и одновременно просит: «Да вели, государь, сказать Дмитрею Ртищеву и Труфону Батюшкову и Денису Киреевскому, что у них в домах, дал бог, здорово и хлеб яровой и ржи. добра, а сено у нас косить мешают дожди» [94]. Так это почти вся ярославская станица, ездившая «на вести» в 1641–1643 гг.! И один из них получил частное письмо.
При разборе письма Т. Т. Салтыкова могут возникнуть два вопроса.
Во-первых, каким образом житель города Дмитрова мог оказаться в Ярославской вестовой станице. Дмитровцем П. Т. Салтыков, очевидно, был по рождению. Дом его, как это явствует из писем, собранных в книге, был в Ярославле или где-то поблизости от него.
И, во-вторых, что является доказательством того, что письмо Т. Т. Салтыкова было доставлено по почте? К сожалению, нет никаких доказательств. На обороте грамотки не стоит даже обычных указаний о том, кто ее привез. В пользу того, что письмо было доставлено государственным курьером, говорит тот факт, что для городов юга неизвестны указы, запрещавшие гонцам возить частные письма. Подобные ограничения появились в России только в 60-х годах XVII в. В первой же половине века русское правительство было заинтересовано в освоении порубежных земель и, возможно, поэтому закрывало глаза на мелкие нарушения законов.
Но не всякие правительственные распоряжения можно было нарушать безнаказанно. Чаще всего с виновными расправлялись без всякой пощады.