— Неужели вы хотите сказать, что маджонг будет преследовать нас до самого окончания обучения?
— Для тех, у кого откроется «Глаз орла» — да. До самого окончания. Остальным придётся заниматься в маджонг — классах, только уже других, и проходить дополнительные медицинские процедуры даже после того, как они станут действительными пилотами.
— О!…
— Желаю тебе и в этом стать первым. А пока за сегодняшние успехи в маджонге назначаю два часа дополнительных занятий после окончания дневного цикла.
— Принял! — по-уставному ответил Джокарт.
«Эффект дельфина»… «Глаз орла», — вертелось у него в голове во время лекции по классификации своих и вражеских звездолётов. — «Тьфу ты, гадость какая»!
После назначенной двухчасовой отработки, когда время Крепости, оно же — общее время Солнечной, приближалось к шести и искусственный свет в учебном центре скоро должен был потускнеть, имитируя сумерки, Джокарт решил посетить видеозал.
Разнообразить вечерние часы в Крепости можно было всего несколькими способами. И Джокарт уже знал, что некоторые ему не подходят. Так, чтение книг или прослушивание их аудиовариантов только приближало его полуночную депрессию, граничащую с психозом. Вопреки бытующему мнению, что полугодовой срок, а уж тем более — два года, достаточное время для излечения душевной боли, Джокарту казалось, будто она становится сильнее. Может быть, всему виной — монотонность распорядка курсантской жизни в Крепости? Когда с подъёма и до шести, до окончания всех отработок, натягиваешься, как струна, и находишься все эти часы в таком состоянии. А затем, когда отработки заканчивались, струна рвалась, лопалась, и прежние тяжкие думы накатывали с неизбежностью морского прилива, достигая апогея к полуночи. Джокарт убрал подальше все сохранившиеся семейные фотослайды. Это помогало, но не намного. С восьми до десяти, то есть до вечернего построения и отбоя, он посещал трек, гоняя на гравискутере, до изнеможения тренировался в СВЗ, ходил на дайвинг в специальный глубоководный бассейн Крепости…
Дайвинг был рекомендован всем курсантам, но почему-то, кроме Джокарта, мало кто появлялся в бассейне. Он и не стремился в эти часы обрести компанию. Скорее наоборот… Ведь это была его боль. Его борьба с самим собой и собственными воспоминаниями.
А чёрная вода расслабляла. С аквалангом на спине и маленьким фонариком в руках Джокарт мог погружаться на допустимую глубину в тридцать метров. Иногда ему хотелось глубже… Много глубже… Дольше. И было почти наплевать, что — вот она! — «красная отметка», что воздуха — впритык для всплытия, даже если не учитывать декомпрессионные остановки. Однажды он сорвался.
Это случилось только один раз, когда техник «Чёрного колодца», как называли глубоководный бассейн Крепости, чудом успел вытащить курсанта, и Джокарт неделю провалялся в барокамере, испытывая отчаяние от своего малодушия. Отчаяние и страх.
«Я не такой… Отец! Ты учил меня быть сильным! Мать поддерживала тебя в этом, а брат стремился во всём походить на меня… Я смогу. Я справлюсь. Просто мне тяжело… Больно и тяжело. Ну почему, почему меня не было рядом с вами? Почему у Альвареса не получилось? Почему?» — беззвучно и без слёз рыдал Джокарт, пока медицинские машины выводили из вен многочисленные тромбы, а целые стада микророботов латали изнутри сосуды…
Оператор медицинских машин осуждающе качал головой. Он-то знал, каково бы пришлось Джокарту, не заполучи крепость годом раньше трофейный вспомогательный корабль Бессмертных, битком набитый регенерационной техникой. Микроботы были творением врага. К счастью, людям и раньше удавалось приспосабливать некоторые технологии Бессмертных под свои нужды.
Если бы только Джокарт мог знать, с какой из них ему придётся столкнуться в будущем! Если бы мог…
Разговор со штатным психологом был недолгим Курсанту был назначен небольшой курс лечения антидепрессантами и высказано пожелание поскорее начать думать о своей потере как об уже свершившемся факте, к которому, как говорится, ни прибавить, ни убавить.
Именно благодаря психологу, который наблюдал подобные случаи депрессии не первый раз, Джокарта не отчислили с лётных курсов как суицидальную личность. И теперь, погружаясь в «Чёрный колодец» или тренируясь в зале повышенной гравитации, он не забывал обещание, которое дал, в первую очередь, себе самому, в присутствии старших офицеров и куратора учебной группы.
— Это не повторится. Никогда. У меня есть цель, и я её добьюсь…
Не поверил ему или сделал вид, что не поверил, только пилот-инструктор, которому предстояло вести обучение Джокарта на четвёртом курсе.
Офицер с майорскими знаками отличия догнал его в пустом коридоре и рванул за шиворот, притягивая к себе почти вплотную.
— Запомни, сопляк! Солнечной не нужны пилоты — истеричные барышни, способные в любую секунду потерять голову, если на них что-то там нашло! Хочешь сдохнуть? Валяй! Но только сделай это сейчас, а не тогда, когда твоя смерть может повлечь за собой смерть другого, более достойного пилота.
Джокарт трепыхнулся, но хватка майора оказалась железной.
— Если ко времени, когда ты попадёшь в мой класс, а не вскроешь как-то по случаю вены, тебе не удастся разобраться со своими воспоминаниями, то — клянусь! — я сделаю так, чтоб тебе досталась самая вшивая работа в Крепости! И если ты не научишься подбирать сопли сейчас, потом тебе придётся пускать их всю жизнь, протирая зубной щеткой гальюны и стартовые площадки вместо робота-уборщика. О такой ли карьере ты мечтал, когда поступал на курсы и принимал присягу?!
Наверное, это были хоть и справедливые, но неправильные слова. Кощунство! Святотатство! — закричало что-то внутри Джокарта. Даже прямота и откровенность, с которой они были высказаны, не заставили его проглотить их вперемешку с горькой обидой и унижением, которое он ощутил.
— В — вы… Т — ты, с-скотина! Пошёл ты…! — срываясь на фальцет, брызнув слюной прямо в лицо пилоту, Джокарт ожидал тяжелого нокаута и мысленно успел попросить всех хирургов Крепости ничего не перепутать, когда они начнут складывать его косточки, словно весёлый натуралистичный маджонг.
Но никакого избиения не последовало.
— Хочешь кусаться? Это хорошо! Значит, не всё ещё потеряно! — усмехнувшись без всякого глумления, пилот тихонько дотронулся до его плеча, развернулся и ушёл.
Может быть, именно это осторожное, почти отеческое прикосновение, последовавшее за злыми словами, навсегда закрыли для Джокарта ту дверь в безвременье, которую он почти был готов открыть, уступая терзавшим его душевным мучениям.
Теперь от всего осталось только одно — время между отбоем и провалом в сон. Злая полночь. Время палиндромов…
…В видеозале курсантского блока было на удивление тесно Все пятьсот мест оказались забиты курсантами лётного отделения и почти квадратными фигурами курсантов школы космической пехоты. Мелькали и чёрные с голубым комбинезоны действительных пилотов… С узкой ядовито-жёлтой молнией на груди — истребительного корпуса. С ярко-красными строенными кругами — пилотов корпуса мониторов сверхдальнего действия. С чёрным силуэтом летучей мыши — означающие принадлежность к экипажу корабля вспомогательного флота, и, наконец, здесь присутствовали пилоты линейных кораблей прорыва и прикрытия, имеющих своей эмблемой изображение планеты, окруженной кольцами, в честь формирования первого земного флота линейных кораблей вблизи Сатурна.
Такого разнообразия офицеров в курсантском видеозале Джокарту ещё не доводилось наблюдать, не иначе, подумал он, будут передаваться важные новости, и все видеозалы Крепости забиты желающими эти новости услышать.
Ещё здесь находились офицеры штурмовой пехоты. Их Джокарт видел впервые, потому что офицерская казарма штурмовиков находилась на другом полюсе Крепости, но тем не менее он сразу понял, что это за люди.
Огромные, одетые в чёрные мерцающие костюмы спортивного покроя, с выпирающими из-под ткани буграми мышц и с тяжелыми, гнетущими взглядами. Вокруг них мгновенно образовывалась какая-то тёмная аура, и Джокарт заметил, как один из курсантов летной школы осёкся на полуслове и замолк, побледнев, едва рядом с ним на свободное место одним расчётливым движением, будто гигантский зверь, скользнул двухметровый офицер особой группы. На его груди выделялись странные рисунки — два десятка бесформенных белых клякс.