Мадлен резала мясо, когда появился Жером. Последовал всеобщий обмен поцелуями, еще немного — и мне бы тоже перепало.

— Запчасти я вам заказал, — сообщил Жером. — Обещали отправить их самолетом, но придется доплатить. Я взял на себя смелость согласиться, но, если для вас это проблема…

— Все в порядке. У меня страховка от всех рисков, к тому же машина на гарантии. Моя секретарша полагает, что мне даже возместят расходы на проживание у вас.

— Черт побери! — не сдержалась Сара, вызвав приступ всеобщего смеха.

— Мы можем пересмотреть условия, — предложил я.

— Нет-нет! Уговор есть уговор. Это послужит мне уроком: в следующий раз буду предусмотрительнее.

— Между прочим, мама, никто не гарантирует, что он будет, этот самый «следующий раз». Если только…

Она замолчала.

— Адель! Пожалуйста, не продолжай!

— Ну почему… пара-тройка гвоздей на дороге… пролитое масло…

— У тебя криминальный склад ума.

— Ты называешь меня преступным элементом из-за проколотой шины или помятого бампера?

— Кто украл яйцо, украдет и крыльцо.

— Колесо пробил, старичка прибил?

Новый взрыв хохота был прерван появлением Антуана Трамбле и телефонным звонком.

Я услышал дружный хор голосов:

— Это мама.

— Это бабушка.

— Это Альбертина.

Из чего заключил, что это мадам ла Дигьер.

Адель сняла трубку и включила громкую связь.

— Как поживают мои девочки?

Девочки поживали хорошо, просто отлично, ведь судьба послала им нечаянного гостя — очаровательного человека, который занял ее комнату и заплатил за «постой» наличными. Сара взяла трубку, нимало не смущаясь, доложила Альбертине о неожиданном пополнении бюджета и поинтересовалась:

— А как твои успехи?

— Мы с мсье Фонтаненом неразлучны. Мсье Лонжен и Дестай пали духом.

Я вытаращил глаза. Наверное, не мешай им веки, они бы и вовсе выпали из орбит. Через пару минут, в течение которых трубка переходила из рук в руки, я уяснил: госпожа ла Дигьер отправилась в Виши за богатым женихом.

— Лонжен и Дестай — пустой номер, — объявила Шарлотта. — Я пошарила в Интернете: маленькие предприятия, устойчивые, но скромные. Фонтанен — другое дело: он стоит от пятнадцати до двадцати миллионов евро.

Кухня наполнилась радостными возгласами, думаю, госпожа ла Дигьер вынуждена была отодвинуть трубку от уха.

— И ты только теперь нам об этом сообщаешь?

— Мама имеет право узнать обо всем первой.

— Мне в любом случае не подходит ни тот, ни другой: у Лонжена жирная кожа и усы, а Дестай ведет непримиримую борьбу с циррозом.

— Цирроз — вещь хорошая, помогает быстро получить наследство, — прокомментировала Адель.

— Мама, только не говори, что из любви к дочерям ты не смирилась бы с жирной кожей.

— Ну разве что в самом крайнем случае!

Стоит ли говорить, как сильно я был удивлен.

Шарлотта между тем продолжала:

— Луи Фонтанен. Владел множеством предприятий. Все они процветали. По слухам, два года назад продал все и провел блистательную операцию на бирже.

Госпожа ла Дигьер понятия не имела о биржевых подвигах Фонтанена, но знала другое: жена претендента, на которого она сделала ставку, уже лет десять как умерла. Он с головой ушел в работу, чтобы побороть горе. Это очень понравилось дочерям Альбертины — они хотели для матери человека глубоко чувствующего, но не теряющего головы. Он расширил дело, взял на себя массу обязательств и твердым шагом направлялся к полному переутомлению.

— А потом вдруг осознал свой возраст и ужаснулся.

— Так сколько же ему лет? — раздался хор голосов.

— Шестьдесят пять.

— Было два года назад?

— Да. Значит, сейчас — шестьдесят семь.

— А как у него со здоровьем? Зачем он ездит в Виши?

— Воспоминания детства.

В наступившем молчании я уловил оттенок разочарования.

Альбертина уточнила: Фонтанен приезжал в Виши в погоне за воспоминаниями. Когда он был маленьким, его мать ежегодно приезжала на этот курорт, в заботах, как она говорила, о цвете лица. Она заставляла его пить омерзительную тепловатую минеральную воду, беседуя с неким любезным господином (одним и тем же из года в год). Фонтанен пытался отыскать в своей памяти ответ на мучивший его вопрос: не стал ли тот любезный господин причиной развода его родителей.

— Развод? Дурной пример. Мне это не нравится, — объявила Адель.

Решительно, она была самой — не побоюсь этого слова — циничной из них.

— В семьях с деньгами, где кто-то разводился, наверняка цепляются к каждому слову в брачном контракте.

— Ты слишком торопишься, Адель!

— Фонтанен уже три дня тебя кадрит, пора ему решиться и сделать тебе предложение.

— В нашем возрасте не «кадрят», несчастная! Завязывают знакомство, ухаживают.

— В том, что говорит Адель, есть доля истины. Он не должен тянуть слишком долго: денег тебе хватит ровно на шесть дней, — заметила Сара.

Разговор продолжила Шарлотта:

— Если ничего не выйдет, ты сумеешь вернуть одного из отставленных?

— Вы законченные маленькие чудовища. Я с ними — сама любезность и делаю вид, что знать не знаю, по какой причине они больше не сопровождают меня на прогулке.

— Причина стоит миллион евро.

Я не пуританин и не ханжа, но услышанное меня ошеломило. Я с содроганием слушал, как бабушка обсуждает с дочерьми, внучками и служанкой — ибо Мадлен принимала активное участие в разговоре — самого богатого из претендентов, которого собирается завлечь в свои сети. Впрочем, я почти сразу себя одернул: эта женщина не лицемерит, то, о чем другие умалчивают, она делает открыто. Мы с улыбкой смотрим на юных девиц, с пылкой страстью окручивающих пятидесятилетних толстяков, реже — на дам, подтянувших себе все возможные места, которые берут на содержание молодых любовников. Я холостяк идейный, но, будучи, что называется, лакомым куском, нередко становился объектом определенных знаков внимания, от которых — иногда с сожалением — вынужден был защищаться.

«Уж не записался ли ты в лицемеры?» — спросил я себя.

— Ему известно, как тебя привлекают его деньги?

— Он знает, что я вдова и живу на небольшую пенсию.

— Он наверняка задается вопросом, почему ты не вышла замуж второй раз.

— Он открыто меня об этом спросил, хотя сформулировал очень изящно: странно, что такая женщина… — эпитеты опущу — как я, не замужем.

— И что ты ответила?

— Правду. Сказала, что за мной ухаживали, но руку и сердце не предлагали, и что я достаточно старомодна, чтобы находить это оскорбительным.

— Отлично. Более чем недвусмысленное предупреждение!

Вскоре следившая за часами Шарлотта объявила, что разговор начинает влетать в копеечку, и дамы нежно распрощались.

— До завтра.

Мадлен подала Антуану мясо, и, как только он доел, все принялись за клубнику.

— Вы, кажется, архитектор? У этого дома необыкновенной красоты перекрытия.

Я интуитивно предположил:

— Из каштанового дерева?

— Да. Как вы догадались?

— Не знаю. По совершенству форм. Дом чудо как хорош!

Антуан — человек практический, предприниматель, объяснил, что крышу необходимо отремонтировать до зимы.

— Да ведь лето только началось.

— Даже если я не возьму денег за свою работу, ремонт обойдется чудовищно дорого: вам известна цена качественной черепицы?

— Он прав, — вступила в разговор Шарлотта. — Кроме того, мы не хотим, чтобы он не брал денег за свою работу.

— Полная глупость. Заплатите потом.

— Когда потом? Мы уже задержали уплату налога на недвижимость.

— Виши, — изрекла Адель. — Ничего другого нам не остается.

Эта реплика вернула разговор к обсуждению господ Фонтанена, Лонжена и Дестая. Покончив с десертом, Мадлен с девочками убрали со стола и встали к мойке, чтобы вымыть посуду. Вручную — отсутствие машины меня не удивило. Я решил, что пора удалиться.

На этот раз я ненадолго задержался в галерее, которую здесь называли большой гостиной. Удивительно, как мог я сразу не заметить красоты ее пропорций! Очевидно, разнервничался из-за машины, да и обветшало здесь все куда сильнее, чем в комнате, которую отвели мне, и в кухне. Идеальные пропорции помещения напомнили мне об Экуанском[3] замке. Обычно приводят в пример зеркальную галерею Версаля — грандиозную, роскошную, но слишком пышную — олицетворение величия, а не шедевр архитектуры. В Зеркальной галерее подданные приветствуют короля, жить там никто не станет. Неудивительно, что в «Ла Дигьер» галерею называют большой гостиной. Я мысленно убрал со стен обои «либерти», на мой взгляд, совершенно здесь неуместные, покрасил в нужный цвет — подойдут и бледная охра, и светло-серый, — расставил кресла, рояль, возможно, арфу, и оказался в машине времени. Дамы в длинных платьях прогуливались туда-сюда, несколько господ играли в триктрак при свете свечей, другие стояли вокруг бильярдного стола из дорогого дерева. Потом я попытался представить эту галерею в современном убранстве, но у меня ничего не вышло, мы отвыкли от подобных помещений. Устроить здесь и столовую и гостиную значило изуродовать ее. Возможно, Адель права и большую гостиную лучше вообще не трогать.