После того как Арним убедился в 1873 г. в Берлине, что его шансы занять мое место еще не столь высоки, как он полагал, он попытался пока восстановить прежние добрые отношения. Он посетил меня, выразил сожаление, что мы разошлись из-за недоразумений и интриг других, и напомнил о тех отношениях, которые когда-то были между нами и к которым он стремился. Слишком хорошо осведомленный о его происках и о серьезности его нападок против меня, чтобы дать себя обмануть, я говорил с ним совершенно открыто, упрекнул его, что, ошибочно предполагая стать моим преемником, он установил связи со всеми враждебными мне элементами, чтобы пошатнуть мое политическое положение; я заявил, что я не верю в его примирительное настроение. Он покинул меня, пустив слезу с присущей ему легкостью. Я знал его с его детских лет.
Мой официальный процесс против Арнима был спровоцирован его отказом подчиниться официальным инструкциям[349].
На судебных заседаниях я ни разу не касался того факта, что деньги, полученные им для защиты нашей политики во французской прессе — от 6 до 7 тыс. талеров, — он использовал для того, чтобы в германской прессе нападать на нашу политику и на мою позицию. Главным его органом, в котором он с возрастающей уверенностью в победе нападал на меня, была «Spener'sche Zeitung». Газета эта, дышавшая на ладан, продалась ему. Здесь он делал намеки на то, что будто бы только он один знает средство, как победоносно довести до конца борьбу с Римом[350], и что лишь мое ничем не оправданное честолюбие не допускает к кормилу правления такого превосходящее [меня] государственного деятеля, как он. Мне он никогда не высказывался о своем Arcanum [таинственном средстве]. Последнее заключалось в выдвинутой отдельными канониками[351] идее о том, что в результате решений Ватикана[352] римскокатолическая церковь изменила свою природу, стала другим правовым субъектом и потеряла права собственности и договорные права, приобретенные ею в прошлом. Я обдумывал это средство раньше Арнима, но не считаю, что оно оказало бы на исход спора более сильное воздействие, чем основание старокатолической церкви[353], право на существование которой логически и юридически было еще более понятно и обоснованно, чем рекомендованный отказ прусского правительства от своих отношений с римской церковью. Число старокатоликов показывает размеры того воздействия, которое этот шахматный ход мог бы оказать на количество сторонников папы и неокатолицизма. Еще меньше пользы я ожидал от предложения графа Арнима, высказанного им в одном из опубликованных донесений, о том, чтобы прусское правительство послало на собор «Oratores» для обсуждения вопросов догмы. Я подозреваю, что Арнима навела на эту идею иллюстрация на заглавной странице написанной Паоло Сарпи «Истории Тридентского собора», на которой изображено это собрание, и два человека,
сидящие за отдельным столом, названы «Oratores Caesareae Majestatis». Если моя догадка верна, то графу Арниму следовало бы знать, что на церковной латыни того времени «orator» обозначал посланника[354].
Судебным процессом против Арнима я преследовал лишь одну цель: добиться удовлетворения поставленного мной в служебном порядке и окончательно отклоненного Арнимом требования выдать определенную и, несомненно, официальную часть документов посольства. Мне как начальнику важно было только защитить официальный авторитет. Осуждения Арнима я не добивался и не ожидал, а, наоборот, после приговора решительно высказался бы за его помилование, если это последнее было юридически допустимым при положении, созданном заочным осуждением. Меня толкала не личная месть, а — если дать этому укоризненное определение — скорее бюрократическое желание ущемленного в своем авторитете начальника доказать свою правоту. Если уже на первом процессе осуждение на девять месяцев тюрьмы было, по моему мнению, чрезмерно строгим, то приговор на втором процессе — к пяти годам каторги — был возможен только потому, что, как справедливо заметил сам осужденный, обычный уголовный суд не в состоянии с полным пониманием оценить грехи дипломатии в международных сношениях. Это осуждение я только в том случае счел бы соответствующим, если бы подтвердилось подозрение, что осужденный использовал свои связи с бароном Гиршем и замедлял исполнение данных ему инструкций в целях биржевых спекуляций. Судебный процесс не только не привел этому доказательств, но и не пытался этого сделать. Предположение, что [Арним] лишь из деловых соображений уклонился от выполнения точного указания, все же оставалось возможным в пользу Арнима, хотя я не могу ясно представить себе ход его мыслей в данном случае. Упомянутое подозрение не было, однако, мною высказано, хотя оно было известно ведомству иностранных дел и придворному обществу благодаря сообщениям и путешественникам из Парижа и циркулировало в этих кругах. Наша дипломатическая служба много потеряла от того, что необычайная способность Арнима к этой службе не сочеталась у него с такой же надежностью и добросовестностью.
Какое впечатление все это производило на дипломатические круги, видно, между прочим, из нижеследующего письма статс-секретаря фон Бюлова от 23 октября 1874 г.:
«В «Kreuzzeitung» помещена сегодня гнусная корреспонденция, явно самого графа Арнима, написанная на мотив: «Что же я сделал дурного? Ничего, я лишь спас от нескромности послов и канцеляристов чисто личные дела; я давно отдал бы их, если бы ведомство иностранных дел не вело себя так неделикатно и грубо». Трудно во время следствия отвечать на такие лживые измышления и извращения. Пока что «Weserzeitung» поместила вчера очень полезную заметку относительно содержания некоторых из недостающих документов. Вчера меня посетил фельдмаршал фон Мантейфель, главным образом, чтобы осведомиться насчет causa [дела] Арнима. В весьма подходящем случаю тоне он высказал свое убеждение, что иначе нельзя было действовать и что он сочувствует рейхсканцлеру и дипломатии, которым приходится вести дела при таких условиях. Так как он, впрочем, знает Арнима с юных лет и достаточно натерпелся от него в Нанси, где он служил не то под его начальством, не то вместе с ним, то для него катастрофа не была неожиданностью. Арним — это человек, который в каждом случае спрашивал только одно: какую пользу или какой вред это принесет лично мне? Буквально то же самое говорили мне лорд Одо Россель в качестве итога своего римского опыта, и Нотомб, помнящий его по Брюсселю. Больше всего меня удивило, что фельдмаршал несколько раз возвращался к тому, что летом 1872 г. Арним начинал конспирировать против вашей светлости, а летом 1873 г. старался зондировать в этом отношении почву у него, Мантейфеля, и что в результате своей позиции против Тьера он был одним из главных виновников падения последнего и вытекающих отсюда всех вредных политических последствий[355]. О последнем вопросе Мантейфель говорил с большим знанием фактов и людей и намекнул на влияние, которого Арним сумел добиться тогда на высочайшую инстанцию путем интриг против республики и за легитимистскую традицию. В день падения Тьера Арним обедал вместе с несколькими видными орлеанистами[356] во время обеда он получал из Версаля бюллетени и встречал их с радостным одобрением. Это было поддержкой для партии; без нее она, быть может, не имела бы морального мужества совершить coup d'Etat [государственный переворот] 24 мая[357]. В том же духе мне говорил Нотомб, что Тьер заявил ему прошлой зимой об Арниме: «cet homme m'a fait beaucoup de mal, beaucoup plus meme que ne sait ni pense Monsieur de Bismarck» [ «этот человек сделал мне много зла, гораздо больше, чем думает и знает господин фон Бисмарк»]».
349
Граф Гарри Арним (1824–1881) в 1874 г. был отозван Бисмарком с поста чрезвычайного посла во Франции и вскоре предан суду по обвинению в сокрытии и присвоении дипломатических документов, похищенных им из канцелярии посольства в Париже. Он был осужден берлинским судом на трехмесячное тюремное заключение, увеличенное в результате апелляции до девяти месяцев. За уклонение от ареста против Арнима было возбуждено дисциплинарное преследование. Государственный дисциплинарный суд в Потсдаме 27 августа 1876 г. приговорил Арнима к увольнению со службы, что влекло за собой лишение титула и пенсии. Арним издал брошюру, в которой разглашал секретные документы, делал резкие нападки на Бисмарка. Он вновь был предан суду по обвинению в государственной измене, оскорблении величества, имперского канцлера и министра иностранных дел, т. е. Бисмарка. Заочным решением (Арним находился за границей) Арним был приговорен к пяти годам каторги.
350
Под «борьбой с Римом» (т. е. с римско-католической церковью) подразумевается «культуркампф».
351
Каноник — сан, даваемый католической церковью священникам в виде награды.
352
Имеется в виду состоявшийся в Ватикане 8 декабря 1869 г. — 20 октября 1870 г. церковный собор. В силу постановлений Ватиканского собора папе приписывается непогрешимость, и его определения отныне не нуждались в подтверждении со стороны собора. Ватиканский собор признал верховенство церкви над государством. Эти политические притязания католицизма и папы вызвали протесты со стороны правительств Франции и Австро-Венгрии.
353
Старокатолическая церковь — часть римско-католической церкви, отколовшаяся от нее после Ватиканского собора в знак несогласия с принятыми на этом соборе решениями. Старокатолическая церковь ставила перед собой задачу восстановления старого вероучения и устройства церкви. Это движение возникло в Германии и пользовалось особой благосклонностью Бисмарка в годы «культуркампфа» как движение, направленное против римского папы и усиления его политической роли.
354
Книга Паоло Capnu «Istoria del Consiglio Tridentino» («История Тридентского собора») вышла в Лондоне в 1619 г. и посвящена Тридентскому собору католической церкви (1545–1563 гг.), заседавшему в городе Триенте (лат. — Тридент). Именование дипломатических представителей в средние века ораторами берет свое начало из практики древней Греции. Греческие города-государства еще в VI в. до н. э. в качестве посланников направляли своих лучших ораторов. Это объясняется тем, что задача посланников состояла в том, чтобы защищать интересы своего города перед народными собраниями чужих городов или союзов.
355
Адольф Тьер (1797–1877), душитель Парижской Коммуны, стоял во главе французского правительства с февраля 1871 г. Вынужден был уйти в отставку 24 мая 1873 г., так как в глазах монархического большинства Национального собрания Франции он казался недостаточно решительным в борьбе с буржуазными республиканцами. Приход к власти нового президента, Мак-Магона, имел с точки зрения Бюлова те «вредные последствия», что Мак-Магон был ярым католиком и всячески поддерживал католическую церковь в ее борьбе против проводившегося Бисмарком «культуркампфа».
356
Орлеанисты — монархисты, требовавшие восстановления на французском престоле династии Орлеанов (отсюда их название), свергнутой революцией 1848 г.
357
24 мая 1873 г. Тьер под давлением орлеанистов вынужден был подать в отставку.