Майнер, похоже, изо всех сил надеется на то, что срок ему дадут условно. В его деле нет больше ни единого намека на какие-либо проявления насилия, и он искренне утверждает: «В будущем я намереваюсь неукоснительно соблюдать законы. Я искренне раскаиваюсь. Алкоголь искорежил мою жизнь». Его жена, Эми Вулф Майнер, говорит: "Если человек способен извлечь урок из своего опыта, то Фред именно такой человек. Я не меньше его ответственна за то, что он купил эту бутылку. Мы решили, что никогда никаких бутылок больше не будет. С этого момента в нашей семье вводится «сухой закон».

Можно заключить, что при поддержке жены и своих хозяев Фредерик Э. Майнер вполне способен реабилитироваться. Руководство и надзор ложатся на отдел по делам об условно осужденных. Данное руководство будет включать в себя надзор за выполнением распоряжения о запрещении употребления спиртного, за строгим соблюдением духа и буквы закона, что в особенности касается правил уличного движения, регулярные отчеты официальному лицу из нашего отдела; курс лечения в наркологическом центре и тому подобные мероприятия, которые суд сочтет необходимым добавить к данному списку.

Алекс С. Лайнбардж, окружной офицер по вопросам условного осуждения".

Я положил рапорт обратно в папку и поставил ее под литеру "М". Несмотря на скрупулезность, он не дал ответов на вопросы, вертевшиеся у меня в голове. Например, на тот, что задал мне Форест: не могло ли так случиться, что непреднамеренное убийство было на самом деле умышленным? Существует ли связь между первым и вторым трупами и между обоими трупами и Фредом? И самый важный и сложный из всех: что за человек Фред Майнер?

Составленный без какого-либо намека на воображение отчет Алекса Лайнбарджа ни на йоту не раскрыл человеческий характер. Для Алекса существовало лишь два цвета: черный и белый. Раз и навсегда решив для себя, что Майнер — белая душа, он пренебрег предательскими мазками серого, которые могли бы придать характеру Фреда некоторые реальные черты. У меня было такое чувство, что Майнер, несмотря на тщательно выписанную биографическую справку, был третьим мужчиной, чью личность предстояло идентифицировать еще одним «мистером Никто».

Я поднял телефонную трубку и позвонил в похоронное бюро. Сайфель только что ушел оттуда. Он был четвертым.

Глава 11

Я услышал, как он, перескакивая через две ступеньки, поднимается по лестнице и открывает дверь. Адвокат дышал, словно спринтер, пришедший к финишу первым. Его глаза стеклянисто поблескивали, а лицо было каким-то оплывшим, будто с ясного калифорнийского неба на него обрушился огромный камень опыта и изо всей силы саданул по голове.

— Вы не имели права так со мной поступать. — Он сделал неудачную попытку сказать эту фразу легко. — Эта комната. Это лицо. Я тепличная особь и не могу с утра пораньше знакомиться с покойниками.

— Вы узнали этого человека?

— Похоже на то. Могу даже сказать, что фактически уверен, что видел его. Но из адвокатов, знаете ли, выходят плоховатые свидетели...

Я прервал его словоизвержение:

— Садитесь и рассказывайте.

— Да-да, разумеется. — Его взгляд прошелся по выцветшим стенам и остановился на цветном драже на столе Энн. — Послушайте, старина, могу я здесь чего-нибудь выпить? У меня в глотке пересохло.

Я указал на холодильник.

— У нас здесь только вода.

— И очень хорошо. Моя мать называет ее «вином Адама». — Он трижды наполнил и опустошил бумажный стаканчик. — Но как, черт побери, вы узнали, что я видел этого, парня? — спросил он, стоя спиной ко мне.

— Это не имеет значения...

— Неужели маленькая славная Энни?

— Мы теряем время. А теперь давайте-ка садитесь и рассказывайте. — Я открыл дверь в свой кабинет и впихнул его внутрь.

Он хмуро зыркнул на меня и прошел к стулу. Его рот все еще был влажен от воды, а коротко стриженные волосы ощетинились; он производил впечатление лукавого и опасного существа: походил на животное, попавшее в незнакомый лес.

Его узкие губы презрительно скривились.

— Что такое? Неужели я услышал не терпящие возражений нотки? Это что, насмешливо-холодная команда, мистер Озимандиац?

— Прекратите ломать комедию, Сайфель. Вы влипли.

— Не будьте смешным, — забеспокоившись, пробормотал он. — Что же вам все-таки наплела Энни? Зла не хватает на этих баб!

Оставив без внимания его вопрос, я сел в свое кресло и вставил в магнитофон чистую кассету. Он перегнулся через стол.

— Что это вы затеяли? Нет у вас права записывать то, что я скажу! Полицейские полномочия не в вашем ведении.

— Мой отдел имеет право выполнять следовательские функции. Я применял эту методу достаточно широко и пока что никто не возражал. Вы возражаете?

— Еще бы! Конечно!

— Почему?

— Потому, что я не готов для официального заявления. У меня был ужасный день, да еще этот труп...

— Так что вы не можете говорить без совета адвоката? Но почему бы вам самому не поработать на себя, а Сайфель?

Он напрягся и побледнел.

— Я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать оскорбления. Кстати сказать, мне совсем не понравилось, как вы со мной разговаривали утром.

— Тогда возвращайтесь в свою контору и начнем все сначала. Я пришлю вам billet-doux с орхидеей.

Он еще дальше наклонился, перенеся вес тела на широко расставленные руки.

— Думаю, вы не совсем понимаете, с кем говорите, старина. В Стэнфорде перед войной я был чемпионом в полусреднем весе. И если бы вы не были другом Энни, я бы вам сейчас уши оборвал. Но еще пара фраз в таком духе, и, клянусь, я это сделаю.

— Если вы считаете себя ее другом, тогда потрудитесь говорить о ней с уважением. Кстати, настоящие друзья зовут ее Энн...

Его правая рука сжалась в кулак.

— Вы напрашиваетесь, Кросс.

— А вы, похоже, переоцениваете себя. — Я встал, глядя не него прямо и жестко. Я видел, что это всего лишь оболочка, а внутри-то он пуст либо мягок. Даже гнев его был наигран. Лицо и рот производили движения и звуки, но их нельзя было назвать в полной мере мужскими. — Приходите на следующей неделе в городской спортзал, и я дам вам полное удовлетворение. А сейчас у меня иные заботы.

Я включил магнитофон. Катушки завертелись.

— Выключите эту штуковину! — повысил он голос. — Я отказываюсь говорить для записи.

— Чтобы потом, когда у вас будет достаточно времени, чтобы все обдумать, вы смогли изменить показания? В чем дело, Сайфель? Вы уже наполовину убедили меня в том, что причастны...

— Вы поплатитесь за это! Я заявлю на вас в суд! — Он посмотрел на крутящиеся бобины. — Если вы прокрутите пленку с этим голословным обвинением какому-нибудь лицу или группе лиц, то будете отвечать за клевету. Я предлагаю вам стереть все это.

— Пока что еще ничего не записывается. Для записи необходимо нажать вот эту кнопку. — Я нажал ее и поставил между нами микрофон. — Кросс допрашивает мистера Лоуренса Сайфеля, десятое мая, четыре часа дня. Садитесь, пожалуйста, мистер Сайфель.

— Я хочу заявить протест против записи моего заявления в настоящее время.

И все-таки он сел. Магнитофон, стоящий между нами, создавал безличную атмосферу.

— Что вы сказали лейтенанту Клиту, мистер Сайфель?

— Ничего. Я объяснил, что вы попросили меня взглянуть на тело. Ничего больше. Похоже, у него что-то не заладилось с людьми шерифа, а вы сами подчеркнули срочность дела.

— Вы опознали труп?

Он ответил без колебаний.

— Опознал.

— Кто это? Как его зовут?

— К сожалению, я не знаю его имени. Возможно, этот человек называл его, даже наверняка называл. Но память у меня слаба на имена, а виделся я с ним всего лишь раз.

— Когда? По какому делу?

— Минутку. Я смогу лучше вспомнить и объяснить все подробнее, если вы выключите эту машину.

— Это что, угроза сокрытия информации, мистер Сайфель?

— Разумеется, нет, — выпалил он прямо в микрофон. — Простой психологический фактор, и я возмущен вашими попытками задавать тенденциозные и вводящие следствие в заблуждение вопросы!