Росс Макдональд

Три дороги

Глава 1

С веранды, где ее просили подождать, Паула могла видеть площадку для игры в гольф, которая примыкала к территории госпиталя. На фоне отдаленного холма, еще зеленого после зимних дождей, невысокого роста человек в выцветшем костюме защитного цвета гонялся за невидимым мячом. Она наблюдала за ним некоторое время и обратила внимание на то, что он необычно обращался со своей клюшкой, будто бы учился играть в гольф одной рукой.

Может быть, он еще и левша.

Она забыла об одиноком игроке, когда услышала за спиной шаги Брета. Он развернул ее к себе, сжав плечи крепко, почти до боли, и стал всматриваться в ее лицо. В его спокойных глазах она увидела затаенное сомнение. Паула замечала это всякий раз, когда приходила навестить его раз в неделю, чувствуя себя неуверенно и потерянно, как родственник, которого пригласили для опознания личности утопленника.

На самом же деле Брет не изменился, только растолстел за девять месяцев пребывания в госпитале. Это изменило форму его щек и челюстей. Старая серая униформа стала для него слишком тесной. Она никак не могла полностью освободиться от впечатления, что этот Брет Тейлор — обманщик, который ведет здоровый образ жизни вегетарианца, одевается в одежду мертвеца и преуспевает за счет ее любви к покойнику. Она поежилась в его объятиях, а он еще крепче обхватил ее. Она не имела права предаваться безумным фантазиям. Она должна возвращать его к реальной жизни. Она служит для него связующим звеном с внешним миром и не должна забывать язык этого мира. Но даже находясь в его объятиях, Паула чувствовала, как у нее холодеет на сердце от пережитого ужаса. В первые минуты их встреч она всегда как бы скользила по тонкому льду, по самому краю здравого рассудка. Она всеми силами старалась не допустить, чтобы на лице отразились ее чувства.

Потом он поцеловал ее. Контакт был восстановлен, и эмоциональное состояние уравновесилось. Потерянный человек найден, и она — в его объятиях.

Санитар, который сопровождал Брета до самой двери, напомнил о своем присутствии.

— Вы хотите остаться здесь, мисс Вест? Вечерами становится довольно прохладно.

Она посмотрела на Брета с подчеркнутым уважением, это вошло у нее в привычку. Поскольку он был освобожден от принятия серьезных решений, она разрешала ему принимать все мелкие.

— Давай побудем здесь, — предложил он. — Если тебе станет холодно, мы сможем зайти в помещение.

Паула улыбнулась санитару, и тот удалился. Брет сдвинул два шезлонга, и они сели.

— А теперь дай мне сигаретку, — попросила она.

Пачка в ее сумочке была почти полной, но ей захотелось закурить именно его сигарету. Помимо того, сигарета принадлежала ему, что само по себе было уже важно, такой поступок создавал иллюзию простоты и раскованности.

— Они всегда называют тебя мисс Вест, — заметил он, давая ей прикурить.

— Поскольку это и есть моя фамилия...

— Но ведь это же не настоящая твоя фамилия?

Какое-то время она опасалась взглянуть на него, боялась, что его сознание опять помрачилось и он ее не узнает. Но наконец спокойно и миролюбиво ответила:

— Нет, не настоящая. Я объяснила тебе, что начала работать в Голливуде под девичьей фамилией. Свою фамилию по мужу я использую только на чеках.

— Я забыл, — скромно отозвался он.

— Невозможно упомнить все. Я забывала даже номер своего телефона.

— А я забывал даже, как меня зовут. Впрочем, моя память улучшается.

— Я убеждаюсь в этом каждый раз, когда прихожу к тебе.

Как путешественник, сообщающий об открытом им новом острове, он с гордостью произнес:

— Прошлой ночью я вспомнил Кераму Гетто.

— Правда?! Это самая большая новость за неделю.

— Для меня это — крупнейшая новость за весь год. Я вспомнил все. И так отчетливо, что, казалось, все опять происходит наяву. Я увидел рисовые квадраты над гаванью при вспышке от взрыва. Вспышка была такой яркой, что просто ослепила меня.

Она ужаснулась его неожиданной бледности. На кончиках волос появились крохотные капельки пота, и февральское солнце здесь было ни при чем.

— Дорогой, не говори об этом, если это мучительно.

Брет отвернулся и смотрел на лужайку, которая спускалась от веранды к долине и была залита ярким солнцем. Она подумала, что окружающий покой заставляет его потрясенный рассудок видеть в нереальном свете все, что произошло на террасах того японского островка.

Затянувшееся молчание было слишком тягостным, и она нарушила его, сказав вслух первое, что пришло на ум:

— За обедом я съела фруктовый салат. Простояла двадцать минут, пока попала в столовую. В «Гранте» готовят очень вкусные салаты.

— Они по-прежнему кладут в него авокадо?

— Да.

— Готов поспорить, что ты не съела авокадо.

— Этот фрукт всегда был чересчур сытным для меня, — радостно произнесла она. Он опять все вспомнил.

— Нам давали салат из авокадо на обед в среду или в четверг. Нет, в среду, в тот самый день, когда я постригся.

— Мне нравится твоя короткая прическа. И всегда нравилась.

Явный комплимент смутил его.

— Во всяком случае, так удобно плавать. Я еще не говорил тебе, что в четверг купался?

— Нет.

— Полагали, что я боюсь воды. Оказалось, нет. Я проплыл весь бассейн под водой. Впрочем, я быстро устал плавать в бассейне. Я бы много дал, чтобы опять поплескаться в прибрежной волне.

— Тебе этого действительно хочется? Очень рада.

— Почему?

— Ой, не знаю. Мне казалось, что ты ненавидишь море.

— Какое-то время я действительно не хотел о нем и думать, но теперь все изменилось. Во всяком случае, мне не может не нравиться Ла-Джолла.

Слезы выступили у нее на глазах от переполнившей радости. Для нее Ла-Джолла имела лишь одно значение: там они встретились.

— Помнишь тот день, когда приплыли котики? — Паула вздрогнула, произнеся слово «помнишь». Она всегда воспринимала его так, как воспринимают слово «видеть», когда разговаривают со слепым.

Брет резко наклонился вперед, его напрягшиеся мышцы на плечах туго натянули мундир. Не допустила ли я ошибку? — с ужасом подумала она. Ей было очень трудно балансировать между необходимостью мягкого терапевтического поведения и не поддающейся логическому контролю любовью к нему.

Но он ответил коротко:

— Мы должны будем вернуться в то время — и скоро. Кажется просто невероятным, что мы находимся всего в пятнадцати милях от того места.

— Я знаю, что скоро ты сможешь поехать туда. Дела идут на поправку.

— Правда, ты так думаешь?

— Ты и сам это знаешь.

— Иногда я чувствую себя совершенно нормально, — медленно произнес он. — Мне просто не терпится вернуться к своей работе. А потом в сознании возникает пробел, и мне кажется, что я откатываюсь назад. Задумывалась ли ты когда-нибудь над тем, что такое абсолютный вакуум? Когда нет ни воздуха, ни света, ни звука? Нет даже тьмы, нет даже тишины. Мне кажется, что мой рассудок сталкивается со смертью, что я почти умер.

Она положила ладонь на его напряженные пальцы, вцепившиеся в подлокотник шезлонга.

— Ты очень даже живой, Брет. Ты отлично поправляешься.

Но его мрачная напряженность пугала ее, заставляла задумываться. Что, если она уже не нужна ему? Что, если ему будет лучше без нее? Нет, такого быть не может. Доктор много раз говорил ей, что она именно тот человек, который ему нужен, что она является для него стимулом к жизни.

— Все это очень долго тянется, — сказал он. — Иногда я начинаю гадать: вырвусь ли когда-нибудь отсюда? А иной раз мне и не хочется покидать это место. Я похож чем-то на Лазаря. Он не смог обрести былого счастья, когда вернулся и попытался продолжить жизнь с того места, где она прервалась.

— Ты не должен так говорить, — резко заметила Паула. — Дорогой, ты не прожил еще и половины жизни. А болеешь меньше года.

— А у меня такое чувство, как будто это тянется с доисторических времен. — У него сохранилось достаточно юмора, чтобы улыбнуться над собственным преувеличением.