Сделав несколько замечаний насчет голубей, Джеп вдруг завел разговор с Эндрю о прежнем вопросе.

— Вы знаете, господин землемер, — сказал он, — какие индейцы, как они необразованны и невежественны.

Вот например. Бесследный никак не может понять, что земля круглая и вертится; он просил меня спросить вас об этом.

Землемер не принадлежал к числу ученых. Он слышал и читал в разных книгах об истинах, открытых наукой; но не мог усвоить их и полностью понять; и поэтому руководствовался во всем только природным здравым смыслом.

— Ты знаешь, Джеп, — ответил он, — что весь мир так думает; по крайней мере я никогда еще не слышал, чтобы этому кто-то противоречил.

— Так вы думаете, что это правда? — спросил вдруг индеец.

— Должно быть, правда, так как весь мир утверждает это. Ты знаешь, что бледнолицые читают много книг и поэтому они гораздо умнее краснокожих.

— Как же вы заставляете человека ходить на голове?

Землемер посмотрел во все стороны и, видя, что никто не мог его услышать, сделался откровеннее и, приблизившись, как человек, который хочет открыть какую-нибудь тайну, сказал:

— Говоря откровенно, Сускезус, на этот вопрос отвечать достаточно. Говорят, что это так, следовательно, должно быть правда; я и сам часто спрашиваю себя, если земля действительно на протяжении ночи опрокидывается, почему же я не падаю с постели.., да, в природе есть много непонятного, Сускезус, совершенно непонятного.

Это последнее объяснение, без сомнения, показалось индейцу наиболее удовлетворительным, потому что он прекратил задавать свои вопросы, а землемер переменил тему разговора, как будто не желая дать своим товарищам времени на размышления о том, стояли ли они на голове или на ногах.

— Я слышал, Джеп, что вы оба с Онондаго были при кровопролитии, случившемся здесь в окрестностях еще до революции, в прежнюю войну с французами? Я говорю о том, как межевщик по имени Траверз был убит со всеми своими работниками.

— Совершенная правда, господин землемер, — ответил негр, качая с важностью головой. — Я был здесь с Сускезусом. Тогда мы в первый раз услышали запах пороха. Французские индейцы бродили в окрестностях большими толпами; они вдруг напали на господина Траверза и его людей и не оставили клочка волос на их головах. О! Я так четко помню это происшествие, как будто это случилось только вчера.

— Ну, а тела? Имели вы возможность похоронить их?

— Конечно. Питера, слугу господина Тэн-Эйка, похоронили вблизи хижины господина Корни, в четырех или пяти милях отсюда, а межевщика со всеми людьми похоронили возле источника, немного дальше в ту сторону. Кажется, я не ошибаюсь?

Онондаго покачал головой, потом показал пальцем совсем в другую сторону, показывая тем, до какой степени Джеп ошибается. Я часто слышал об этих ужасных событиях, в которых были замешаны в молодости мой отец и даже мать, но я не очень хорошо знал обстоятельства, чтобы полностью понять услышанный мной теперь разговор. Кажется, землемер знал о них тоже по рассказам, но ему очень хотелось посетить место, где были похоронены жертвы. Он не видел еще хижины убитого межевщика, потому что, занимаясь разделом прежних больших участков земли на меньшие для облегчения продажи их, он до сих пор не удалялся от центра, в котором начал работу. Новый его помощник должен был прибыть дня через два, и поэтому, посоветовавшись с двумя своими товарищами, землемер решил на другой же день найти могилы убитых, чтобы сделать на них приличные надписи.

Вечер был тих и прекрасен. На закате солнца я пошел к Урсуле и застал ее одну в приемной комнате ее гарема.

Но к счастью, там не было тех, которые бы могли помешать мне войти, даже старая негритянка была еще занята на кухне. Меня приняли без замешательства и, устроившись у порога, я заговорил с хозяйкой домика, сидевшей в комнате на стуле и занимавшейся вышиванием.

Разговор начался о голубях и о нашей прогулке в лес, а потом постепенно перешел к нашему настоящему положению, к прошедшему и будущему. Рассуждая о намерении Эндрю посетить могилы, я добавил:

— Мне случалось слышать только намеки на эти печальные события, больше я не знаю никаких подробностей. Родители мои, неизвестно почему, не любили говорить об этом.

— События эти хорошо известны всем в Равенснесте, — ответила Урсула, — их рассказывают часто и притом так, как обыкновенно говорят в отдаленных поселениях о чем-нибудь удивительном, то есть к истине примешивают много лжи.

Мы взаимно пересказали друг другу все услышанное нами, и рассказы наши были довольно похожи, с той только разницей, что у меня в памяти остались более мрачные черты, между тем как Урсула вспомнила то, что очень тронуло ее.

— Ваш рассказ немного отличается от моего, хотя оба они должны быть справедливы, так как вы сами слышали все рассказанное теперь вами от главных действующих лиц, но вы пропустили некоторые подробности о любви и браке, которые у нас к этому прибавляют.

— Так расскажите же мне эти подробности, потому что я никогда еще не был так расположен говорить о любви и браке, как теперь!

Я сделал ударение на последнем слове.

Урсула покраснела, закусила губу и с минуту хранила молчание. Я заметил, что рука ее дрожала; но давно привыкнув к своему необыкновенному положению, она скоро взяла себя в руки. Начало смеркаться, и темнота, царствовавшая в хижине, осененной густыми деревьями, помогла ей скрыть волнение, овладевшее ею. Между тем, под влиянием настоящего положения, я говорил, хотя и без подготовки, но с таким жаром, что уже не мог остановиться. Я чувствовал необходимость высказать мои чувства яснее и только ожидал удобной минуты.

— Я хотела сказать, — заметила Урсула, — что, по словам здешних поселенцев, причиной брака родителей ваших была помощь, оказанная вашим батюшкой при защите дома Германа Мордаунта, который прежде хотел отдать дочь свою за одного английского лорда. Но к чему повторять все эти глупые рассказы?

— Для меня они очень важны, потому что касаются моих родителей.

— Я уверена, что все это сплетни, которые обыкновенно распространяют о семейных делах. Впрочем, если вы хотите непременно знать все, то говорят еще, что ваша матушка была раньше влюблена в молодого лорда, но потом отдала руку генералу Литтлпэджу, и союз их был один из самых счастливых.

— Рассказы эти не отдают должной справедливости моей матери, в них нарушена истина. Я знаю от бабушки моей, что привязанность ее дочери к моему отцу началась еще в детстве, с тех пор, как он великодушно защитил ее от другого мальчика, хотевшего ее обидеть.

— Ах, тем лучше! — вскрикнула Урсула с чувством, поразившим меня. — Я не допускаю, чтобы женщина могла любить два раза. Потому что мне так нравится другой рассказ о том, что одна подруга вашей матушки, потеряв жениха своего в ту ночь, когда было нападение на Равенснест, не захотела уже никогда выходить замуж, чтобы остаться верной его памяти.

— Не звалась ли она Уаллас? — спросил я с живостью.

— Да, Мэри Уаллас, я всегда буду любить это имя. В моих глазах, господин Литтлпэдж, ни одна женщина настолько достойна почтения и любви, как та, которая до смерти остается верной первым своим чувствам при любых обстоятельствах в жизни.

— Ив моих глазах тоже, милая Урсула! — сказал я с волнением.

Но я не буду передавать здесь всего, о чем я говорил тогда Урсуле. Она за несколько недель так овладела моим сердцем, что если бы я и захотел забыть ее, то все усилия мои были бы напрасны. Я хладнокровно рассмотрел свое положение и не нашел никакой причины желать освободиться от власти, которую приобрела надо мной Урсула Мальбон. В ней соединялись все качества, какие только мужчина может желать найти в подруге своей жизни; бедность ее не казалась мне препятствием к нашему браку. Она была мне равна по воспитанию и происхождению, а я имел достаточное для двоих состояние. Я думал, что для того, чтобы найти в браке взаимное счастье, необходимо иметь одинаковое мнение, привычки и даже предрассудки, но что никакие другие расчеты не должны иметь значения.