- Захира Бадриевна, - густо, с юмористической ноткой в голосе представился он (то есть она, конечно!), - можно просто Зара. А это мой Игорек…
Тут произошла небольшая заминка: не рассчитавшая своих габаритов веселая гостья несколько секунд безуспешно пыталась извернуться таким образом, чтобы пропустить вперед себя «Игорька», застрявшего, видимо, где-то сзади; подвигала локтями, оглянулась вправо, влево, рассмеялась, махнула рукой - и, деликатно потопав ногами о половик (мама, в панике: «Только не смейте разуваться, Зарочка!.. Не смейте разуваться!..»), втиснулась в проем кухни, позволив нам, наконец, увидеть воочию того, о ком мы все эти дни слышали так много интересного.
Прославленный чудо-ребенок, державшийся и впрямь с редким достоинством, неторопливо расстегнул «молнию» своей дутой, серебристого цвета куртки и стянул с головы черную лыжную шапочку, открыв такую же, как у матери, жгуче-пиковую масть. Он оказался еще и кучерявым, - не знай я, что это «Игорек», решила бы, что передо мной девчонка. Пиковая десятка?.. Нет, валет пик, он ведь старше меня почти на год…
Мама так и заахала: «Ах, какой хорошенький! Глаза-то, глаза!» Потом озадаченно взглянула на Захиру Бадриевну:
- Надо же, - заметила она, по-моему, немного бестактно, - он у вас еще совсем мальчик, я бы даже решила, что он младше Юлечки. А мне всегда казалось, что южные народности…
- У него был русский отец, - пояснила Захира Бадриевна. Мама успокоилась. Тот, о ком шла речь, продолжал спокойно стоять у двери, терпеливо дожидаясь, пока взрослые закончат свои пересуды.
Тем временем я, почти не таясь, с жадным интересом разглядывала будущих родственников: Игорек показался мне так себе - пиковый валет без особых примет; зато тетя Зара…Что ни говори, думала я, а вкус у дяди Оси отменный: уж его-то жену я точно узнаю в любой толпе безо всякого овеществления! Мало того, что она огромна, как грузовик «Белаз», - у нее еще и усы растут!.. Небольшие, конечно: пикантные такие усики. Но заметные. В мгновение ока гостья завоевала мою симпатию, пополнив маленькую личную коллекцию VIP-персон - это были те, кого я встречала в школе или во дворе: сосед, очкастый мальчик с целиком обожженной правой стороной лица; неправдоподобно тучный директор школы; его антипод, анорексически-худой юноша, почти скелет, что вот уже несколько лет вел у нас общественно-полезный труд; безногий однорукий инвалид, катающийся вокруг дома на трехколесной дощечке… - словом, люди, благодаря своим физическим изъянам легко узнаваемые, с которыми я могла смело здороваться по имени без риска попасть впросак.
- Надо же, какая хорошенькая девочка!.. - это уже тетя Зара, смущенная и польщенная сыновьим успехом, решила соблюсти приличия.
Тут вдруг я поймала на себе пристальный, чуть насмешливый взгляд Игорька, который, оказывается, все это время, пользуясь суматохой, беззастенчиво на меня пялился. По скромности своей я было заподозрила, что это всего-навсего любопытство естествоиспытателя (наверняка ведь Оскар Ильич уже наболтал ему, что я, мол, отмечена сложным и редким дефектом психики, так же как и нам все уши прожужжал «удивительной красотой» Игорька, которую я, увы, не могла оценить по достоинству!). Но миг спустя, когда я вновь украдкой на него глянула, он улыбнулся так откровенно и плотоядно, что у меня больше не осталось сомнений: мама старалась не зря, мои распущенные кудри и накрашенные ресницы оч-чень понравились названому братцу…
- Давай сюда куртку, Игорек, - ласково сказала мама. - Вы тоже раздевайтесь, Зарочка. Ой, куда бы ее повесить?.. Помоги, Ось…
- Вот на ось ее и повесь, - сострил папа, выходя из туалета с глянцевым журналом в руках. Шутка осталась незамеченной - взрослые в эту минуту увлеченно оттаптывали друг другу ноги, ища местечка для вещей; один лишь вундеркинд слегка усмехнулся, но тут же поспешно придал своему лицу выражение снисходительного равнодушия.
Наконец, гости разобрались с верхней одеждой, попросту навалив ее кучей на небольшой столик, стоящий под зеркалом в прихожей (Игорек слегка скривил губы, увидев, как непочтительно погребли его куртку под огромной шубой Захиры Бадриевны и дяди-Осиным драповым пальто), и мы всей гурьбой отправились в гостиную, где нас ждал роскошно накрытый стол. С шутками и смехом раселись по местам: мы с папой - по одну сторону, Захира Бадриевна с сыном - по другую, дядя Ося - у стены, в торце, где просто никто больше не хотел садиться, а мама-хозяюшка - напротив него, у двери, откуда ей было сподручнее отлучаться на кухню за новыми яствами. Вряд ли случайным было и то, что мы с чудо-ребенком оказались vis-a-vis.
- А это наша Ю-улечка, - нараспев произнесла мама, обняв меня за плечи: она вдруг вспомнила, что не успела представить меня молодому человеку. Тот украдкой послал мне все тот же долгий, полный дерзкого намека взгляд - и чуть заметно кивнул маме: вижу, мол, что Юлечка...
- Гарри, - спокойно представился он, напрочь игнорируя «Игорька». Мама заулыбалась.
- Гарри Каспаров? - игриво спросила она. - Чемпион?..
Мальчика явно покоробило, но он тут же справился с собой: - Нет, - нарочито-вежливым голоском ответил он, - Гарри Гудилин, - и взглянул на мою бедную маму с брезгливой жалостью.
Захира Бадриевна пояснила: Гудилин - фамилия ее покойного мужа, Игорькова отца, Гарри - производное от «Игоря»… Тут мама - а за ней и дядя Ося, радующийся ее радости - пришла в полный восторг. И вправду, как остроумно придумано! Действительно ведь был такой Гарри Гудини - великий маг-иллюзионист!.. За это стоило выпить, и Оскар Ильич под общий радостный испуг выстрелил пробкой прямо в огромное трюмо, которое от удара содрогнулось и застонало, но почему-то не разбилось; взрослые с готовностью зазвенели бокалами; дядя загадочно пообещал, что Игорек еще покажет нам свои чудеса.
Впервые в жизни и мне разрешили попробовать шампанского. Я выпила целый бокал, после чего мое тело начало вести себя как-то странно - оно как бы меняло местами действие и предшествующий ему импульс: скажем, стоило мне подумать, что неплохо бы протянуть руку и взять с другого конца стола вазочку с хреном, как оказывалось, что моя рука непонятно когда уже сделала самостоятельный рейд над скатертью и как раз в эту секунду возвращается с добычей к тарелке. Это наблюдение навело меня на неприятную мысль, что, может быть, и в обычные дни части нашего тела живут автономной жизнью, и нам только кажется, что мы принимаем решения сами. Несколько раз я опрокинула бокал, и взрослые засмеялись; Гарри тоже пил шампанское и тоже, по словам Захиры Бадриевны - впервые, однако координации не терял.
Спустя пять минут, когда первая бутылка шампанского опустела, а взрослые немного расслабились, Захира Бадриевна легонько толкнула сына в бок:
- Ну, Игорек, - заговорщицки сказала она, - покажи!..
Гарри усмехнулся.
- Мама, - сказал он со снисходительным упреком. Но тут и другие взрослые, уже успевшие слегка захмелеть, накинулись на него: «Покажи, покажи!» Особенно старался раскрасневшийся дядя Ося: - Не финти, давай-давай, показывай!.. - Мальчик с вымученной улыбкой закатил глаза. Потом нарочито-тяжко вздохнул.
- Ну, ладно, - сказал он. - Нужно что-нибудь железное. Только не очень тяжелое, а то у меня силы не хватит.
Мама с готовностью сбегала на кухню и вернулась с небольшой металлической сковородой - без ручки, но с двумя симпатичными ушками: то был, кажется, подарок сослуживцев к Восьмому марта, чистенький и блестящий, ибо его еще ни разу не использовали - хватило бы разве что на одноглазую яичницу («холостяцкая», со смехом говорила мама), а наше семейство было весьма прожорливо. - О, - удовлетворенно сказал Гарри, - то, что надо. Так, все замолчали! Я должен настроиться.
Моментально наступила тишина - такая, что слышно было, как за стеной переругиваются соседи, а где-то за окном, далеко-далеко, с шорохом проносятся автомобили. Гарри настраивался. Он закрыл глаза. Его бесприметное лицо стало сосредоточенным и скорбным. Металлическое дно сковороды притягивало взоры холодным блеском; изящная бледная ладошка с тоненькими пальчиками медленно легла сверху.