На сыртах Центрального Тянь-Шаня подушки обычно имеют высоту 20-30 сантиметров и от полуметра до полутора метров в поперечнике.

Достигнув определенной величины, подушка начинает отмирать в центре. Получается кольцо. В середине такого все разрастающегося живого кольца может возникнуть другая подушка, в ней третья и так далее; с Течением времени образуется ряд концентрических окружностей из растений-подушек, которые постепенно разрастаются, раздвигаются, как круги по воде от упавшего камня. Только движение этих растительных кругов идет медленно и продолжается столетиями и даже тысячелетиями.

Если же подушка растет на открытом месте, на плато, где непрерывно дуют ветры, то отмирание ее происходит с той стороны, откуда дуют постоянные ветры, а нарастание – с противоположной. Получается подкова, «бархан» с крутой и высокой отмершей наветренной стороной и пологой живой подветренной.

Медленно двигаются по плато сыртов эти живые волны, защищая свои молодые зеленые склончики остатками отмерших частей подушки.

Все, что не может сопротивляться и противостоять непрерывному воздействию ветра на сыртах, гибнет. Мелкие растения, не могущие выносить вымораживающего дыхания ветра, прячутся в глубокие трещины почвы, а почва на сыртах вся покрыта трещинами. Как голубыми бордюрами, сплошными каемочками цветков горечавок отмечены нередко на большом протяжении все трещины в почве сыртов. Обычно растения таких трещин – крошечные крупки и горечавки – едва достигают двух-трех сантиметров в высоту. Все они состоят только из крошечной розетки листьев и небольших стебельков с цветками – это растения-карлики. Они спрятаны в трещины, притаились за камнями, плотно прижали свои листья к земле, так как земля теплее окружающего воздуха.

Многие из этих мелких растений, боящихся ветра, поселяются под защитой подушек.

Иногда внутри большой подушки, под ее защитой, развивается масса менее ветровыносливых растении. Получается целая клумба, где под прикрытием подушковидных растении, как в крепости, растут другие, менее стойкие растения.

В продолжение всего лета мы изучали растительность сыртов. Но вот начала желтеть трава, чаще плясали в воздухе белые мухи, резче стал ветер.

В один прекрасный день нас собрал Даниил Николаевич.

– Вот какое дело. У нас все кончилось. Работу мы кончили, фураж кончили, продовольствие кончаем, кончаются и деньги.

Но теперь вопрос – как идти назад. Через Заукучак? Это самое быстрое (три дня пути до Пржевальска), самое разумное и самое неинтересное. Второй вариант пути – на Алма-Ату, это дольше, 10-12 дней пути и уже рискованно, но гораздо интереснее. Последнее – идти через весь Центральный Тянь-Шань в Фергану, это уже самое долгое (20 дней пути) и, по-видимому, почти нереальное, на такой маршрут у нас нет ни продовольствия, ни времени, ни денег, ни возможностей. Это уже авантюра, потому что мы рискуем застрять здесь, если перевалы закроются.

В начале сентября на тропе, уходящей вниз по Кум-Теру, растянулся наш караван. Мы все-таки шли на Фергану.

Навстречу с высокогорных пастбищ тянулись стада баранов, косяки отъевшихся коней, качались на вьюках собранные юрты, котлы, кошмы и всякий скарб, ехали разряженные киргизки в невероятно громоздких белых головных уборах, ребята на конях и ишаках. Колхозы торопились спуститься вниз с летних пастбищ до закрытия перевалов.

Все шли вниз с гор, а мы уходили в самое сердце Центрального Тянь-Шаня, чтобы пройти вдоль всего Нарына и, поднявшись по его нижнему притоку Алабуге, на другом конце .Тянь-Шаня, и перевалив через перевал Яссы в Ферганском хребте, выйти в Ферганскую долину. До перевала предстоял путь более четырехсот километров по горным тропам.

Погода была скверная, старики киргизы зловеще предсказывали ранние снегопады и закрытие перевалов.

Но мы не могли не пойти на риск. В кои-то веки представилась возможность пересечь весь Центральный Тянь-Шань.

Покинув сырты – эту страну ветра и растений-подушек,- мы пошли по постепенно понижающейся долине. Скоро вместо подушечников нас окружали высокогорные степи.

Низкая разреженная высокогорная типчаковая степь покрывала и дно широкой долины и склоны хребтов, обрамлявших ее. Хребты раздвинулись так широко, что долина скорее походила на обширное высокогорное плато, расположенное между хребтами. По этому плато и текла небольшая река Кум-Тер.

Высокогорные степи – золотой фонд животноводства. Здесь все лето пасутся отары овец, табуны коней. Но сейчас, осенью, уже было пусто: ни одного стада, ни одной юрты – все ушли вниз, опасаясь снегопадов.

Два дня мы шли по этой однообразной степи вдоль Кум-Тера. Река, принимая небольшие притоки, становилась все более и более многоводной. И вот, в конце второго дня пути, долина сузилась, превратилась в узкое ущелье. Здесь Кум-Тер сливается с Малым Нарыном и отсюда называется уже Тарагай.

До сих пор тропа была довольно приличной, но в узком ущелье она начала плясать над рекой, то опускаясь к самой воде, а иногда и прямо в воду, то взлетая на кручу высоко по склону над бурным Тарагаем.

В этот день мы, наконец, достигли знаменитых лесов Тара- гая. На тридцать, даже на пятьдесят метров поднимались над нами огромные стройные тяньшанские ели. Их стволы были огромны и великолепны. Как колонны полутора-двухметровой толщины окружали они нас. Узкая пирамидальная крона, как у кипариса, тонкой иглой вонзалась в небо. На срезе многих поверженных великанов насчитывалось двести пятьдесят – триста годовых колец. Под елями росла трава. Здесь были огромные зонтичные, густые зеленые кусты ежи и желтоцветные молочаи, белые и желтые подмаренники.

Среди дня мы наткнулись на лесосеку. Поваленные ели лежали на склоне, распиленные на огромные бревна и очищенные от сучьев.

Когда мы дошли до поселка Нарын, то увидели на лесопилке еловые бревна, сплавленные сюда по реке. Стволы были ровные, совсем без коры и сучков. Река на своем пути обкатала их по скалам и порогам, содрала дочиста кору и сучки.

Транспортировка бревен не представляла труда. Дерево нужно свалить, разделать и спустить вниз по склону, а там уже бурное течение реки брало на себя заботу о доставке к месту использования.

В одном месте на крутом подъеме над рекой наша лучшая лошадь Карюха, несшая наиболее драгоценный вьюк с аппаратурой и дневниками, испугалась и начала пятиться. Дюшамбай совершенно напрасно вцепился в повод и тащил лошадь вперед – он не мог ее удержать. Он только загнул ей голову, и лошадь перестала видеть, что у нее сзади. Поэтому она смело пятилась назад, не видя обрыва, оступилась и сорвалась с тропы. Метров шесть Карюха летела по воздуху, пока не грохнулась навзничь, ударившись вьюками о лежащую в воде ель и не исчезла в реке.

К нашему радостному изумлению, спустя несколько секунд ее голова появилась над водой несколькими метрами ниже по течению. Очевидно, ей помогли перевернуться и поддержали на воде ящики, завьюченные с обеих сторон.

Одному из нас удалось, ныряя под лошадей на узкой тропе, кинуться вперед, сбежать к реке и обогнать лошадь, которую, крутя, несло вниз. Человек вбежал в реку и в тот момент, когда его повалило течение, успел схватить Карюху за повод. Ему кинули веревку и подтащили к берегу, а за ним выбралась и Карюха. Каково же было наше изумление, когда у Карюхи при первом осмотре не оказалось никаких повреждений. Не знаю, что было причиной: смягчили ли удар вьюк и седло, спружинила ли плававшая в воде ель, и лишь только на другой день на спине вздулась опухоль, потом открылась огромная гнойная рана. Вьючные ящики, завернутые в брезент, не пострадали совершенно.

В Нарыне мы не задерживались. Но так как Карюха на время выбыла из строя, пришлось купить какого-то облезлого верблюда и нанять погонщика для него, который сам путешествовал на быке. Этот погонщик, хромой колхозник Джума, оказался человеком неистощимого оптимизма. На любые, обращенные к нему слова он всегда отвечал: «Джюда якши» (очень хорошо). Это был человек очень смышленый и, главное, стойкий. Мы убедились в этом на последнем этапе пути.