— Как вы об этом узнали? Вы мне не поверили, когда я сообщил вам об этом вчера ночью.

— Теперь я вынуждена поверить вам. В гостинице мне попала в руки лос-анджелесская газета, и в ней был заголовок... О его убийстве. — Ее веки с трудом поднялись вверх. За тринадцать часов ее темно-синие глаза претерпели внутренние изменения: они теперь больше видели, но увиденное им меньше нравилось. — Это моя сестра... Его убила Эстер?

— Она могла это сделать, но я сомневаюсь. Куда, как они вам сказали, она поехала: в Мексику, Канаду или на Гавайи?

— Они мне ничего не сказали. Карл Штерн считал, что будет лучше, если я об этом не узнаю.

— Какая вам отводилась в этом роль? Инсценировать для нее алиби?

— Думаю, да. Такова была задумка. — Она подняла опухшие глаза. — Пожалуйста, не стойте у меня над душой. Я готова рассказать вам все, что знаю, но, пожалуйста, не допрашивайте меня. Я провела ужасную ночь.

Пальцами она коснулась лба, и пальцы стали влажными. Рядом, на тумбочке, лежала пачка гигиенической бумаги «Клинекс». Я подал ей один листок, которым она вытерла лоб и высморкалась. Потом, к моему удивлению, заговорила тонким голоском, как звук флейты:

— Вы — хороший человек?

— Мне бы хотелось так думать... — Но ее искренность остановила меня. — Нет, — возразил я сам себе,— я таким не являюсь. Стараюсь им стать, когда помню об этом, но с каждым годом обстановка становится все более суровой. Это все равно, что пытаться подтянуться на турнике на одной руке. Можно всю жизнь тренироваться и все равно не сделать этого.

Она попыталась улыбнуться, но нежные края ее губ не смогли выдавить улыбку.

— Вы разговариваете, как порядочный человек. Зачем вчера ночью вы пришли в дом моей сестры? Как вы в него проникли?

— Со взломом.

— Почему? У вас что-то есть на нее?

— Нет, ничего личного. Ее муж просил меня найти ее. И я пытался это сделать.

— У нее нет мужа. Я хочу сказать, что муж Эстер умер.

— Это она вам сказала, что он умер, да?

— Разве это не так?

— Она солгала.

— Я знаю, — вздохнула Рина. — Но Эстер — моя сестра, и я ее люблю. Я всегда делала для нее все, что могла, и всегда буду поступать так же.

— И поэтому вы оказались здесь?

— Поэтому я нахожусь здесь. Лэнс и Карл Штерн сказали мне, что я могу избавить Эстер от большого горя, может быть, даже от тюремного заключения. Для этого я должна была лишь прилететь сюда под ее именем, зарегистрироваться в гостинице, а затем исчезнуть. Предполагалось, что я возьму такси, проеду до пустынного места мимо аэропорта, а Карл Штерн должен был меня подобрать. Но я его не увидела. Вместо этого я опять приехала сюда. Мои нервы не выдержали.

— Поэтому вы и старались связаться со мной по телефону?

— Да. Я задумалась, когда наткнулась на информацию о Лэнсе в газете. Подумала, что вы сказали мне правду о нем и, возможно, дадите правдивое объяснение всему. И вспомнила кое-что из сказанного вами вчера ночью — самое первое, что вы сказали, когда увидели меня в комнате Эстер. Вы приняли меня за нее и сказали, — она говорила очень старательно, как ребенок, который наизусть повторяет урок, — что были уверены, что я — то есть она — погибла...

— Да, я это сказал.

— Это — правда?

Я колебался. Она поднялась, немного пошатываясь, и схватила мою руку.

— Эстер погибла? Не бойтесь сказать мне, если это правда. Я в силах перенести такую весть.

— Извините, но ответа я не знаю.

— А вы как думаете?

— Думаю, что погибла. Думаю, ее убили вчера после обеда в доме на Беверли-Хиллз. И алиби, которое они пытаются инсценировать, предназначено не для Эстер. Это делается для того, кто ее убил.

— Простите меня. Но мне непонятно.

— Положим, она была убита вчера. Вы выдаете себя за нее, прилетаете сюда, регистрируетесь, потом исчезаете. Тогда в Лос-Анджелесе не возникнет вопросов о ее местонахождении.

— Но я стану наводить справки.

— Если вернетесь туда живой.

Она не сразу уловила смысл услышанного. Потом моргнула, и осознание нависшей опасности потрясло ее.

— Что, вы думаете, мне надо делать?

— Растворитесь. Исчезните, пока я не приму нужные меры. Но сначала вы должны рассказать мне, как все было. Вы не объясните мне: почему разрешили им использовать себя подсадной уткой? И насколько хорошо вы знали о проделках своей сестры? Рассказывала ли она о том, чем занимается?

— Она и не собиралась этого делать, но я догадывалась. Я согласна рассказать, мистер Арчер. В каком-то смысле я виновата так же, как и Эстер. И чувствую свою ответственность за все.

Она замолчала и посмотрела вокруг себя на желтые оштукатуренные стены. Казалось, ее ужаснуло уродство комнаты. Взгляд Рины остановился на двери за моей спиной, ужас исказил ее черты. Когда я повернулся, дверь распахнулась. Резкий солнечный свет ударил мне в глаза и отразился на трех пистолетах. Один находился в руках Фроста, два другие — у Лэшмана и Марфельда, сопровождавших Фроста. За ними была видна спортивная фигура миссис Буш, ползущей по гравию.

По улице катило к городу потрепанное желтое такси Чарльза Мейера. Он не оглянулся назад.

Все это я увидел в тот момент, когда сунул руку под мышку, к кобуре. Но я не успел достать револьвер. Напряженные полтора суток притупили мою реакцию, и я действовал не очень проворно. Хотя и сообразил, что они только и ждали появления оружия в моих руках. Я замер.

Фрост ехидно улыбнулся. На нем была разноцветная шелковая рубашка, широкополая шляпа с ленточкой в цвета рубашки и какие-то светлые фланелевые брюки, которые обычно носят теннисисты. Пистолет в его руке был немецкого производства. Его дулом он надавил мне в солнечное сплетение и забрал мой револьвер.

— Положите руки на голову. Какой приятный сюрприз!

Я положил руки на голову.

— Мне это тоже нравится.

— А теперь повернитесь.

Миссис Буш поднялась на ноги. Она закричала:

— Мерзкие, нахальные подонки! — Она вцепилась в спину ближайшего бандита. Им оказался Марфельд. Он развернулся и ударил ее по лицу дулом своего пистолета. Она упала ничком на землю. Ее волосы разлетелись во все стороны, как вспышка костра. Я не смолчал:

— Я убью вас, Марфельд.

Он обратил на меня свои веселые глаза, если можно допустить, что он мог веселиться:

— Вы и кто еще, паря? Вы не на подаче, вы водите, понятно?

Пистолетом он ударил меня по голове. Передо мной закачалось небо, как голубой шарик на веревочке.

Фрост резко сказал Марфельду:

— Прекрати и, Бога ради, не трогай женщину. — Тон его голоса несколько смягчился, когда он обратился ко мне: — Держите руки на голове и повернитесь кругом.

Я повиновался. Кровь сочилась через волосы и щекотала, стекая на лицо. Рина сидела на кровати, прижавшись к стене. Ноги она подобрала под себя и вся дрожала.

— Вы разочаровали меня, куколка, — заявил Фрост. — И вы тоже, Лью.

— Я сам разочаровался в себе.

— Да, после всех моих стараний дать вам хороший совет и после многих лет дружественных отношений между нами...

— Вы меня очень глубоко растрогали. Я был так же глубоко тронут, когда услышал вой гиены.

Фрост больно надавил дулом своего пистолета на мою правую почку. Марфельд зашел с другой стороны и расправил плечи.

— Не дело так говорить с Фростом.

Он взмахнул ребром ладони, намереваясь ударить меня по горлу. Я подтянул подбородок, чтобы закрыть гортань, и удар пришелся по рту. Я невольно издал звук «г-га» и попытался схватить Марфельда. Лэшман захватил мою правую руку и повис на ней всем весом. Правое плечо Марфельда опустилось. Кулак его полусогнутой руки врезался в мой живот, от чего я согнулся вдвое. Но скоро выпрямился, стараясь проглотить горечь во рту.

— С него достаточно, — скомандовал Фрост. — Лэш, не спускай его с прицела.

Фрост прошел мимо меня к кровати. Шел он вяло, опустил плечи. Его голос звучал сухо и устало:

— Вы готовы поехать сейчас, крошка?