«Ягуар» с ревом дал задний ход. Когда он проносился мимо меня на скрежещущих покрышках, мне удалось мельком увидеть его лицо, взволнованное, пожелтевшее. Нос и подбородок резко выделялись. Глаза сверкали. Меня он не заметил.

Машина унеслась, и наступила тишина. Я достал пистолет 38-го калибра, который хранил в бардачке, и перешел через улицу. «Линкольн» был зарегистрирован на Теодора Марфельда, который жил на прибрежной автостраде южного Малибу. Обшарпанная кожаная обивка на сиденьях автомобиля почему-то пахла кошками. Заднее сиденье и пол были укрыты листами толстой оберточной бумаги. Часы на приборном щитке машины остановились в двадцать минут двенадцатого.

Я подошел к двери дома и поднял кулак, чтобы постучать, когда увидел, что дверь осталась слегка открытой. Я раскрыл ее пошире ипошел в полутемный зал с куполообразным арабским потолком. Впереди, с левой стороны, на второй этаж поднималась неуклюжая лесенка из красных ступеней. С правой стороны, через внутреннюю дверь, на пол и на гладкую боковую штукатурку лестницы падала полоска света. Силуэт в шляпе показался в двери и почти полностью закрыл собой эту полосу. Из двери высунулись голова и плечо курносого.

— Мистер Марфельд? — спросил я.

— Да кто вы такой, черт возьми? Вы не имеете права вторгаться в чужой дом. Убирайтесь отсюда к черту.

— Я бы хотел поговорить с мисс Кэмпбелл.

— О чем? Кто вас послал? — спросил он нахраписто.

— Между прочим, меня послала ее мать. Я — друг их семьи. А вы тоже являетесь другом их семьи?

— Да, я друг их семьи.

Марфельд коснулся правой рукой своего лица. Левая рука была скрыта дверным косяком. Пистолет я держал в кармане, нащупав пальцем предохранитель. Он закрыл ладонью всю нижнюю часть лица и потянул свою челюсть то в одну, то в другую сторону. На кончике его указательного пальца было вязкое красное пятно. Он оставил красный отпечаток на своем выгнутом носу.

— Вы порезались?

Он повернул руку, посмотрел на большой палец и спрятал его в зажатом кулаке.

— Да, порезался.

— Я умею оказывать первую медицинскую помощь. Если вы испытываете боль, могу принести из машины раствор салицилки. Есть также йод, — я говорил спокойно, как домашний врач. — Может ведь начаться заражение крови...

Правой рукой он как бы отбросил от себя мои слова. Он здорово нервничал.

— Заткнитесь! Черт бы вас подрал! Не люблю брехунов. — Но он взял себя в руки и опять стал вести себя почти как нормальный человек. — Вы слышали, я велел вам убираться отсюда? Чего вы ждете?

— Друг семьи не разговаривает так с другим другом семьи.

Его широкие плечи высунулись из-за двери, в левой руке сверкнул железный прут. Это была бронзовая кочерга. Он переложил ее в правую руку и бросился ко мне. Он оказался так близко, что я мог почувствовать запах его дыхания. От него исходил кислый запах скандала.

— Проклятый трепач!

Марфельд замахнулся кочергой. Темная капля отлетела от ее загнутой части и запятнала штукатурку стены как шлепок жидкой красной краски. Мои глаза задержались на этом на сотую долю секунды дольше, чем надо. Кочерга просвистела в воздухе и обожгла мне голову. Это был скользящий удар, иначе он укокошил бы меня. Пол встал дыбом и ударил по моим коленям, локтям и голове. Пистолет полетел куда-то в дыру гаснущего света.

Я пополз к нему по полу. Нога Марфельда опустилась возле моих пальцев. Я схватил руками его щиколотку и перебросил его тушу назад через себя. Он грузно шмякнулся и остался лежать, прерывисто дыша.

Среди клочьев гаснувшего в моем сознании света я начал шарить вокруг в поисках отлетевшего пистолета. Боковым зрением я успел увидеть яркую комнату за порогом, как отчетливую галлюцинацию. Все было в белых, черных и красных тонах. Блондинка в полотняном платье лежала на белом ковре перед невысоким черным камином. Ее лицо было повернуто в сторону. Вокруг нее расплылась темно-красная лужа.

Позади меня послышались шаги, и когда я обернулся, что-то тяжелое ахнуло мне по голове, сбив меня с катушек и погрузив в глубокий красный туман.

Когда я пришел в себя, то почувствовал движение и какое-то громыхание в животе, которое постепенно отделилось от меня и превратилось в шум мотора. Я сидел, прижатый к задней спинке переднего сиденья. Плечи были зажаты с обеих сторон. Я открыл глаза и узнал приборную панель и часы, которые остановились в двадцать минут двенадцатого.

— Люди изо всех сил стараются поселиться здесь, — сказал Марфельд, сидевший справа.

Мои глаза еле поворачивались в глазницах. Марфельд на своем колене держал мой пистолет. Сидевший с левой стороны шофер сказал:

— Братишка, ты просто убиваешь меня. Ты выкидываешь одну и ту же старую хохму всякий раз, когда мы проезжаем это место.

Мы проезжали Форест Лоун. Елисейские поля этого местечка искажались от движения машины, жары и ряби не то в воздухе, не то в моих глазах. У меня возникло непреодолимое желание покоя. Я думал о том, как приятно было бы улечься на красивом кладбище и слушать органную музыку. Потом я увидел руки водителя на рулевом колесе. Это были большие", грязные руки с черными ногтями, и это взбесило меня.

Я попытался схватить пистолет с колен Марфельда. Он отвел его в сторону, как делают, когда ребенку не дают конфетку. Мои движения были настолько слабы и вялы, что это меня испугало. Дулом пистолета он ударил по суставам моей руки.

— Как вам это нравится? Соня пробудился.

Мой одеревеневший язык, с трудом поворачиваясь в пересохшем рту, выдавил несколько слов:

— Вы, клоуны, знаете, что бывает за насильственное похищение?

— Похищение? — У водителя была небольшая скрюченная мордашка, которая странно торчала из массивного туловища. Он косо взглянул на меня. — В последнее время я не слышал ни о каких насильственных похищениях. Вам, наверное, это приснилось.

— Точно, — поддержал его Марфельд. — И не думайте разыграть меня, остряк. Я пятнадцать лет работал окружным полицейским. Я чту законы и знаю, что можно делать, а чего нельзя. У нас не позволяется врываться в частный дом, имея при себе смертоносное оружие. Вы нарушили закон, и у меня было полное право одернуть вас. Господи, да я мог бы пристукнуть вас, и меня бы даже не обвинили за это.

— Читайте свои молитвы, — посоветовал водитель.

— Вы — остряки. Некоторые из вас ведут себя так, будто думают, что и убийство им может сойти с рук.

— Некоторые так и поступают.

Марфельд резко повернулся на сиденье и ткнул дулом пистолета мне в живот.

— Что такое? Ну-ка повторите. Я что-то не понял.

Мои мысли все еще были разбросаны вокруг Лос-Анджелеса. Но у меня все же хватило ума, чтобы подумать о паре вещей. Они не могут быть уверены, если я этого сам им не скажу, что я увидел девушку в освещенной комнате. Если она мертва и они узнают, что я видел ее труп, то я окажусь на верном пути к собственным похоронам в закрытом гробу.

— Что вы там говорили об убийстве?

Марфельд сильно надавил пистолетом. Я напряг мышцы живота, чтобы блокировать это давление. У меня во рту появился привкус тминных зерен, которые добавляют в ржаной хлеб. Я сосредоточился на том, чтобы этот привкус не пропадал.

Через некоторое время Марфельд устал приставать ко мне с вопросами и выпрямился, положив пистолет на колено.

— Ладно, вам придется объясниться с мистером Фростом.

Он произнес это таким тоном, как будто со мной не могло случиться ничего страшнее.

Глава 12

Лерой Фрост не только возглавлял частную полицию студии Гелио-Графф. У него были и другие обязанности — важные и в то же время темные. В отдельных случаях он мог снять обвинение за вождение в нетрезвом виде или за употребление наркотиков. Он знал, как оказать давление, чтобы добиться развода или снять с рассмотрения суда обвинение в изнасиловании. Самоубийство путем отравления барбитуратами превращалось в его ловких руках в случайный перебор дозы лекарства. Проработав некоторое время заместителем начальника охраны вашингтонского агентства, он теперь консультировал сценарный отдел по вопросам приобретения рукописей и режиссерский отдел по вопросам найма и увольнения артистов. Я его немного знал, примерно столько, сколько мне было надобно.