— С Корнеюшкой понятно, а лошади то здесь причём? — встряла в разговор Маня.

До того лениво валявшаяся рядом на каком-то бревне, загоравшая в последних тёплых лучах осеннего солнца, она решила тоже включиться в обсуждение этой животрепещущей темы.

— Отвечаю. Особо ленивым и не желающим думать. Тебе, тебе, Маня, — ухмыльнулся Сидор глядя на лениво потягивающуюся Маню. — Так вот, лошади всегда применение найдётся. Ведь не откажешь же ты соседям, если попросят делянку вспахать? Не откажешь! А приплод? Если ты, Маня, ещё не заметила, то у нас в табуне только пять жеребцов, что под нами ходят, а остальные — кобылки. Так что по весне, а то и ранее, поголовье увеличится. Куда ты с жеребёнком пойдёшь? Да никуда. Здесь продашь, чтоб не пропал от бескормицы. Вот тебе и польза для Совета. Много лошадей, много вспаханных площадей, много хлеба. Много хлеба, много денег от торговли. Много денег, много оружия. А много оружия, что? Безопасно жить можно. Отбиться от ящеров, или окупиться, если не повезёт. Ты, Маня, луки местного производства и княжеские сравнивала? Сравнивала. Разницу видела? Видела. А сколько тот лук стоит? Счёт идёт не на килограммы, на тонны зерна. Вот тебе и вся экономика местная.

— Выходит, нам кроме как землю пахать и делать нечего? — мрачно поинтересовался профессор. — Что-то мне такая перспектива не нравится. Я не ленивый, но из меня пахарь, как из чурки Буратино. Человек не человек, а не пойми что, только разговоры и разговаривает.

— Профессор, профессор, — покачал головой Сидор. — Уж вам то стыдно так думать. Да заради того, что у Вас в голове, сколько народу по краям дальним отправили. И не все ещё вернулись. Вы у нас вообще на вес золота. Ваша ценность как специалиста не равна даже сотни таких как мы все, вместе взятые. Так что к пахоте, вы допущены не будете. Ваше дело химия. А работой мы Вас обеспечим, не считая того, что Совет на Вас виды имеет. Одно только вино чего стоит. Чтобы разработать технологию просто хорошего вина, не говоря уж об элитном, это сколько же надо опытов поставить. Тут без Вас, как без рук. Год, два, и у нас будут сотни, тысячи литров виноматериала из шишко-ягоды. И что нам с ними делать? Как получить вино? А коньяк из него. Ведь с тем, что делают местные, с этой деревенской бражкой, далеко не пойдёшь, и серьёзных денег не заработаешь. А конкурент? Князь наш, благодетель. Он то не ждёт у моря погоды. У него и плантации огромные, и производство налажено и людей, поболе нашего будет в сотни, а то и в тысячи раз, не говоря уж о налаженном сбыте и производстве. Нет, профессор. Ваше дело не пахать. Вам думать надо.

— Вот поэтому то, ребята, никуда мы не поедем, а остаёмся здесь. Землю мы выбрали, от работы не бегаем, а со старостой, если будет мешать, разберёмся. Не один он в Совете. Если у нас получится с нашим проектом по вину, перспективы для городка не просто великолепные, они потрясающие. Но пока, постараемся не выделяться и про ягоду никому рассказывать не будем. Меньше они знают, мы спокойней спим.

Озадаченные программной речью, вся компания, воодушевлённая будущими радужными перспективами, дружно отправилась к старосте, выбивать свои преференции. Маню оставили на хозяйстве. Очень хотелось есть. Корней с профессором, по дороге свернули к знакомым членам Совета, узнать, что от них хотят, и как это всё будет выглядеть. Так что к старосте добрались только Сидор с Димоном.

Не смотря на некоторую напряжённость и готовность к неприятностям, ничего, на удивление, не произошло. Староста молча выдал им все планы и бумаги с условиями договора, и вполне сердечно расстался, пообещав, напоследок, всяческое содействие. Приятно удивлённые таким порядком вещей, Сидор с Димоном, заскочили к соседу самогонщику и купили у него литр сивухи, отпраздновать образование нового Клана землевладельцев.

По возвращении, они застали удивительную картину. На бревне у полуоторванной дверцы землянки, сидел пьяненький профессор, и что-то вещал Мане, улыбаясь дебильной улыбкой.

— "До какой же стадии так надо напоить человека?" — подумал удивлённо Сидор, растерянно посмотрев на Димона.

— Ты что-нибудь понимаешь? — уставился на него, не менее потрясённый Димыч. — Он же не пьёт. Совсем.

— По крайней мере, — продолжил его мысль Сидор, — в замке он не пил, хоть и спирт литрами гнал.

Тут профессор, заметив, наконец-то, подошедших друзей, пьяно и радостно принялся в десятый, наверное, уж раз, излагать свою эпопею. Если бы можно было убрать из речи профессора все бе…, ме…, и прочие междометия, то рассказ его сводился к трём простым вещам.

Первое. Использовать его в профессиональном плане, никто сейчас не может. Нет ни базы, ни оборудования. Да и заниматься его проблемами никто не хочет. Денег на это, как ни странно, оказалось что тоже нет. Однако жалованье положили приличное. Видимо, чтобы никуда не сбежал, или не помер от голода, надо так понимать.

Второе. Жалованьем своим они могут подавиться, поскольку профессор вольный человек и не позволит "всяким" себя покупать.

Третье. Что делать и куда податься?

Поэтому, профессор выпил. Сколько выпил? А сколько смог найти. Сколько было денег в кармане, столько сивухи и купил.

Вот тут то, на этой фразе профессор и сломался. Видимо, слово "сивуха" вызвало у него такие ясные воспоминания, что, даже не договорив до конца свой бекающий и мекающий спич, профессор свалился под бревно и заснул.

— Ну и сколько у него было денег? — спросил, заинтересовано, Димон, обращаясь к Мане, развешивающей выстиранное бельё.

— Не знаю, — насмешливо ответила Маня. — Когда уходил, денег ещё не было. Когда пришёл, денег уже не было. Совсем слабенький ведь, бедняжка, — добавила она жалостливо. — И чего пьёт, если не может.

— Давай оттащим эту слабенькую пьянь в землянку, — обратился Сидор к Димону. — Пусть проспится, а то ещё простудится на сырой земле.

Вечером, когда постанывающий профессор, держась за голову и жалобно кряхтя, выбрался из землянки, у костра шло буйное веселье. На принесённый ребятами литр самогона, естественным образом сбежались все старые Манины друзья и приятели, отметить их славное возвращение и вливание в дружные ряды жителей этого милого городка. Литры, как водится, не хватило. Послали за второй, потом за третьей, потом местный самогонщик сам пришел и принёс всё, что у него ещё было. Потом….

Что было потом, никто на утро не помнил. Как ни пытались, так и не сумели восстановить события, но все помнили, что было хорошо. В общем, второй день в крепости — тоже пропал. После такого дикого перепоя, не то, что куда-либо ехать, встать с полатей не было никакой возможности. Даже лёжа, чувствовалось, что земля круглая, и она вертится, норовя постоянно сбросить тебя с краю.

Одно утешало, лошадей успели отвести в табун. Хоть их то кормить не надо было. Про то, чтобы подпитать свои бренные тела, не было и речи. Не было ни сил, ни еды. Всё что они запасли за время экспедиции и чем собирались питаться всю зиму, разом съели, а всё что могли — выпили. Денег, полученных от Совета за доставку профессора тоже не было. Пропили! Впереди замаячила голодная зима.

Тем не менее, как ни странно, пьянка дала неожиданный результат. Новые друзья, а нашу компанию теперь знала каждая собака на южном конце города, обещали помочь, и со срубами, и с переездом, и с корчёвкой пней. Зажигательная речь Сидора, вещавшего добрых три часа, о радужных перспективах разведения шишко-ягоды, настолько всех заразила энтузиазмом, что все как один, обещали им всяческое содействие. Сидор теперь был герой. Правда, сам герой, об этом ещё ничего не знал.

На утро третьего дня Сидор проснулся рано утром от сосущего чувства голода. Кишки громко бурчали и требовали корма. Корма не было. Не смотря на страшное похмелье, дико хотелось есть.

— Ты бы, что ли, поутихомирил то, кишки свои, — раздался жалобный голос с соседних нар. — Не тебе одному жрать охота, — мрачно заметил Димон.