Тонкие рыжеватые брови над серыми глазами удивленно приподнялись:
— А Хозяевам разве можно жениться?
Вита обдало жаром, словно костер вспыхнул ярче.
— Так я же еще не... Дядька вообще не хотел, чтобы я Хозяином стал. У него своих детей не было, так он думал, я... Ему самому почти пятьдесят было, он уже кашлять начал...
Яна поглядела на него. По-прежнему без улыбки, но под этим взглядом он сразу вспомнил, что потерял шнурок, которым связывал волосы, и теперь они болтаются нечесаной вороной гривой, и что безрукавка дядькина не сидит на нем, а стоит вокруг него, будто короб, и даже что штаны у него на коленях грязные.
— А девушка у тебя была?
— Что?..
Яна сорвала желто-лиловый цветок ивана-да-марьи:
— Ну, ты гулять водил какую-нибудь девушку? Так, без свадьбы?
Тьфу! Вот за что не люблю девчонок: сидит такая, будто она ангелица с неба и никогда в жизни даже себя саму голой не видала, а потом ка-ак ляпнет...
— Это... неважно, — пробурчал он, и еще добавил: — Тебе о таких вещах знать не следует.
Тут она, разумеется, захихикала. Раздумала, значит, реветь. А между прочим, ничего смешного.
Это было прошлым летом, когда он отпросился пожить у Айгена. Однажды вечером, запивая ужин пивом, которое им подарили за лечение, он набрался храбрости и спросил, правда ли, что за Хозяина не пойдет ни девка, ни баба. Айген усмехнулся в бороду и подтвердил, что да, не пойдет, разве если сыщется больная на голову. Вит спросил дальше: как же тогда быть, неужели никогда... ну, это... Айген долго хохотал, клонясь ко столу и утирая глаза мосластыми пальцами, а потом сказал:
— Хороший вопрос, парень. Главное, ко времени: что-то я сам о том же задумался. Я мог бы тебя спросить: а что общего между свадьбой и «этим», но как бы твои родичи не решили, что я тебя учу плохому. А потому буду учить тебя хорошему. Давай доедай, что в миске, остальное складывай в мешок. Завтра пойдем искать ответ.
Шли они долго. Сначала к западу, потом, не доходя до Бурого ручья, вдоль безымянного длинного холма — к северу, пока не начали попадаться грубо отесанные плиты, торчащие из травы. Вит приставал к Айгену с расспросами, но тот только посмеивался. Как дошли до камней, Айген запретил говорить.
Наконец спустились в сухой овражек, заросший орешником. Айген походил туда-сюда, посвистел, опробовал несколько простых ключей. Все Слова здесь имели силу, чаша с водой явилась в один миг, толстая ветка упала, будто срубленная мечом — только серебро мелькнуло в воздухе, потом прямо на земле соткалась шкура, вроде медвежьей, но желтая. Айген покивал задумчиво, размотал свой плащ, бросил поверх шкуры.
— Слушай и запоминай — пригодится.
А дальше вместо ключа произнес... такое, за что тетка хлестала Вита прутьями по чему попало. Ну, то слово, которое нельзя слышать ни бабам, ни девкам, ни малым детям.
И перед ними явилась голая девка. То есть, понятно, демоница, но выглядела она как девка. Если не считать того, что кожа у нее была цвета голубики и блестящая, масляная. А глаза зеленые, не такие, как у обычных людей, а в самом деле зеленые, как листья подо льдом. А волосы — пышные, длинные и красные, будто глина.
Вит замер на месте: и страшно, и стыдно, и невозможно не смотреть. Демоница, хотя и синяя, была настоящей раскрасавицей, лучше всех деревенских. (По крайней мере, Трина, Таська и старостина дочка, за которыми Вит однажды подглядывал на реке, ей в подметки не годились.) И шла к ним так спокойно, будто вовсе не голая. Подошла и молча опустилась на плащ. И улеглась животом кверху, и колени раздвинула. Айген ухмыльнулся, подмигнул Виту обоими глазами, взялся за пряжку ремня и... и тут Вит зажмурился и отбежал в сторону.
Далеко, однако, убежать побоялся, уши заткнуть постеснялся — глупо. Сел на траву неподалеку. И как только понял, что ему уже без разницы, какого она цвета и какова ее природа, за спиной раздался довольный голос Айгена:
— Твоя очередь. Запомнил Слова? Или за тебя говорить?
Вит не понял, сколько времени они провели тогда в овражке. Но вернулись в деревню к закату. В ушах у Вита звенело, ноги вязли, будто в снегу. Было ему радостно и спокойно, даже близкая ночь и Лес казалась нестрашными, и он наконец поверил, что вправду Хозяин. Ну хорошо — скоро будет Хозяином. Что бы там ни говорили дядька с теткой и батюшка Олег, как бы ни измывались пацаны — чего бояться тому, кто отымел демона? И снова отымеет, когда захочет и как захочет?
Про эту сговорчивую демоницу Айген ему все рассказал, все ключи, которым она повинуется. Обещал и других показать, у него их несколько было... Эх, зараза. Как же ты так, учитель? Все на свете мог, а от дурацкого топора не отбился?
И вот теперь он не знал, как отвечать на вопрос, была ли у него девушка. Сказать «нет» — обидно и неправда, сказать «да» — так ведь демоница не девушка, не человек вообще, рассказать как было... Нет. Рассказать девчонке, как это было, совсем нельзя. Не поймет.
— Жарко, — сказал он и стащил безрукавку, чтобы она не спросила, почему он покраснел.
— Пить хочется, — тихо ответила она. — Пойдем к ручью?
— Не надо. Хочешь, я тебя березовым соком напою?
— Так нет же теперь сока?
— Но я же Хозяин!
Он встал и подошел к березе по другую сторону тропы. Затылком он чувствовал, что Яна смотрит на него, и снова мысленно поблагодарил Айгена.
Взявшись ладонями за ствол, он произнес первые Слова. Выждал, считая в уме до ста, а потом коснулся пальцем белой коры и Словом же проткнул ее. Мутноватая капля заполнила ранку, поднялась над краями, потекла вниз. Пить хотелось ужасно, но Вит сделал шаг в сторону и пропустил девчонку первой.
Он смотрел, как она прижимается губами к дереву, как косая тень от ствола скользит по волосам, и там, где солнце, волосы светятся медом и медью, и в них блестят радужные искорки, будто на спинке жука...
Пила она недолго, почти сразу уступила ему. Ранка в березе была теплой и влажной, сок — сладким, и его становилось все больше.
Напившись, он вытер рот ладонью и поманил Яну: мол, хочешь еще? Она кивнула и снова обняла дерево, ее губы накрыли родничок на стволе. У Вита вдруг перехватило дыхание. Ох не вовремя вспомнил про демоницу... Он шагнул обратно за черту и сказал, ухмыляясь:
— Как будто из одной кружки пьем. Извини, надо было два надреза сделать.
Вредная насмешница поперхнулась и покраснела, как краснеют рыжие, — всем лицом. А вот неповадно будет всякие вопросы дурацкие задавать.
— Будешь еще пить?
— Нет. Останови его.
— Что? А-а. Сейчас.
Как останавливать сок, Вит не знал. Попробовал наугад, применив Слово, каким останавливают кровь из мелких ран у человека, — не получилось.
— Сам остановится, — буркнул он. — Пошли.
— Погоди.
Яна наскребла ногтями щепотку золы из кострища, втерла темнеющий порошок в надрез на стволе.
— Теперь пойдем.
Сок тут же перестал течь. А может, это все-таки заклятье подействовало?
Солнце клонилось к закату, да и сам лес стал темным — сплошной ельник, березы и сосны исчезли. Различать тропу на усыпанной хвоей земле было все труднее, под ногами росла нетоптаная кислица, глянцевые темные листья копытня. Спасибо, ручей никуда не делся.
Вит пару раз оборачивался, строго глядел на Яну, прикладывал палец к губам. В третий раз понял, что напоминать нет надобности. И так боится.
Бояться в Хозяйском Лесу тоже плохо, не лучше, чем наглеть. И глазами по сторонам шнырять — совершенно лишнее. Взгляд — он не Слово, но в сумерках, да еще неподалеку от входа зря не зыркай. А то как раз увидишь краем глаза что-нибудь, и оно тебя увидит. Вот между толстыми бугристыми корнями шевелятся иголки, будто муравейник, и в земле открывается блестящий глаз... Или — навстречу ползет что-то, похожее на змейку, только змейка не может так быстро катиться... поползло и исчезло. Зато лишайник на стволе впереди пришел в движение, и уже ясно, что это не просто лишайник, а отвратительное лицо улыбается губастым ртом... все, прошли, идем дальше, ничего не было. И тяжелые шаги позади, реже и куда тяжелее Яниных, тоже кажутся...