— А что это за банда?

— Я не знаю. Это банда из Сакраменто или Сан-Франциско. Я не эксперт по знакам различия северо-калифорнийских банд. Интересно, знал ли адвокат Сейбл, что у него работает бывший член банды?

— Мы можем у него спросить.

Парадная дверь была открыта. Я вошел в дом и увидел Сейбла. Он сидел в гостиной. Вяло подняв руку, пригласил меня сесть.

— Садитесь, Арчер. Мне жаль, что все так получилось. Не понимаю, почему эти полицейские так отнеслись к вам?

— Перестарались. Забудьте об этом. Началось все не очень удачно, но местные ребята вроде бы знают, что делают.

— Будем надеяться, — сказал он безнадежным тоном.

— Что вам известно об этом вашем погибшем слуге?

— Боюсь, что очень мало. Он работал у меня всего несколько месяцев. Сначала я его нанял, чтобы он присматривал за моей яхтой. Он и жил на яхте, пока я ее не продал. Тогда он переехал сюда. Ему некуда было деваться. Зарплаты большой он не требовал. Питер не был хорошим слугой, как вы могли заметить. Но здесь очень трудно со слугами, а парень он был услужливый. Поэтому я его оставил.

— А какое у него прошлое?

— Он не работал долго на одном месте. Говорил, что работал коком на корабле, докером, маляром.

— А как вы его наняли? Через агентство?

— Нет. Я встретился с ним в доке. Он только что покинул рыболовное судно, сейнер. Я надраивал медь на своей яхте и все такое прочее, а он предложил мне помочь за доллар в час. За день он сделал очень много, и я его нанял.

Морщинка скорби возникла у Сейбла на переносице, как порез ножа. Мне показалось, что ему нравился его слуга. И я колебался, задать ему мой следующий вопрос или нет. Но все же спросил:

— А вы не знаете, была ли у Каллигана судимость?

Морщинка углубилась:

— Нет, конечно. Я доверил ему свою яхту и дом. А почему вы меня спрашиваете об этом?

— В основном по двум причинам. У него на руке была татуировка — четыре маленьких черных точки рядом с его синей татуировкой. Такие татуировки бывают у гангстеров и наркоманов. Кроме того, представляется, что это убийство — гангстерское убийство. Человек, который взял мою машину, почти точно был убийцей. Он действовал как профессионал.

Сейбл смотрел на покрытый воском пол так, как будто в любую минуту он мог провалиться под его ногами.

— Вы думаете, Питер Каллиган был связан с преступниками?

— Сказать «связан» — это слишком слабо. Его убили.

— Я это понимаю, — ответил Сейбл взволнованно.

— Вы не замечали, что в последнее время он был чем-то обеспокоен, чего-то боялся?

— Возможно, но я не замечал этого. Он никогда ничего о себе не говорил.

— А приходил ли кто-нибудь к нему, не считая этого последнего посетителя?

— Никогда. Во всяком случае, мне об этом неизвестно. Он был одиноким человеком.

— А мог ли он использовать эту работу у вас и ваш дом, чтобы укрыться здесь?

— Не знаю. Трудно сказать.

Перед домом зашумел мотор машины. Сейбл встал, подошел к стеклянной стене и раздвинул занавески. Я тоже выглянул через его плечо на улицу. Большой черный фургон отъехал от дома и стал спускаться с холма.

— Если вспомнить, — продолжал Сейбл, — то он действительно старался не показываться на людях. Он не хотел меня возить на машине, говорил, что ему не везет с машинами. Но на самом деле, наверное, не хотел появляться в городе. Он никогда не ездил в город.

— Теперь он туда едет, — сказал я. — А кто знал, что он у вас работает?

— Только я и моя жена. И вы, конечно. Я больше никого не могу припомнить.

— А к вам кто-нибудь приезжал из города?

— За последние несколько месяцев нет. Элис капризничала. Я еще и поэтому нанял Питера. Экономка ушла от нас, а я не хотел, чтобы Элис оставалась одна дома.

— А как себя чувствует миссис Сейбл?

— Боюсь, что неважно.

— Она видела, как все это произошло?

— Не думаю. Но она слышала, что происходит драка, и видела удалявшуюся машину. Тогда она мне и позвонила. Когда я приехал, она сидела на ступеньках у двери дома в полусознательном состоянии. Не знаю, как все это скажется на ее здоровье.

— Я могу с ней поговорить?

— Не сейчас, пожалуйста. Я разговаривал с доктором Хауэлом, и он сказал, чтобы я дал ей успокоительное. Шериф согласился не допрашивать ее пока. Существуют границы тому, что может вынести человек.

Возможно, он имел в виду себя. Плечи его были опущены, когда он отошел от окна, лицо было серым и вздутым, как вареный рис. Когда происходит убийство, жертвой обычно бывает не только убитый.

Сейбл, видимо, догадался, о чем я думаю.

— Мне все это тоже очень тяжело переживать. Естественно, это не имеет никакого отношения ни ко мне, ни к Элис. И все же я глубоко переживаю случившееся. Питер был членом нашей семьи. Мне кажется, он был к нам привязан и умер на пороге нашей двери. Это действительно заставляет нас думать.

— О чем?

— О смерти.

— Вы говорите, что Каллиган был членом вашей семьи. Он спал в доме?

— Конечно.

— Мне бы хотелось взглянуть на его комнату.

Он провел меня через двор, а потом через кладовую в заднюю комнату, спальню. В комнате стояла односпальная кровать, комод, стул и торшер.

— Пойду посмотрю, как себя чувствует Элис, — сказал Сейбл и оставил меня одного.

Я стал рассматривать веши Каллигана, которых было очень мало. В стенном шкафу висели джинсы, пара рубашек, сапоги и дешевый костюм, купленный в универмаге в Сан-Франциско. В нагрудном кармане пиджака лежал лотерейный билет. Грязная расческа и безопасная бритва лежали на комоде. Ящики комода были практически пусты: пара белых рубашек, грязный серый галстук, майка с короткими рукавами и пара трусов в цветочек, носки, носовые платки и картонная коробка, в которой находилась примерно сотня пуль для автоматического револьвера 38-го калибра. Меньше сотни, потому что коробка была начата. Револьвера не было.

Под кроватью лежал чемодан. Это был старый полотняный чемодан, обвязанный ремнями, который выглядел так, как будто его пинали ногами не в одном автобусе. Я развязал ремни. Он открылся. Содержимое его пахло табаком, морской водой, потом и еще чем-то, чем всегда пахнут вещи одинокого мужчины.

В чемодане была серая фланелевая рубашка, свитер грубой вязки синего цвета и другая зимняя одежда. На рыбачьем ноже с широким лезвием присохла рыбья чешуя. Мятый зеленоватый смокинг хранился здесь в качестве воспоминания о лучших днях.

Профсоюзный билет, выданный в Сан-Франциско в 1941 году, указывал, что Каллиган был активным работником к тому времени уже распущенного профсоюза морских поваров. Было там и письмо, адресованное мистеру Питеру Каллигану: до востребования, Рено, Невада. Каллиган не всегда был одиноким. Письмо было написано на розовой бумаге нетвердым почерком:

"Дорогой Пит.

Хотя «дорогой» это не то слово, которое я должна была бы написать после всего, что я от тебя вынесла. Но теперь все кончено, и пусть это слово остается. Я думаю, ты меня понимаешь. А чтобы ты все же понял, то я тебе скажу, что ты никогда ничего не понимал, пока жизнь не наказывала тебя за это. Так вот знай. Я больше не люблю тебя. Вспоминая прошлое, не могу понять, как я вообще могла тебя любить. Я просто влюбилась в тебя. Вспоминаю все, что пережила с тобой. Ты все время менял работу, пил, дрался и все такое. Поэтому ты, конечно, не любил меня. И не стоит меня сейчас обманывать. Но я ни о чем не жалею. Виню только себя одну за то, что жила с тобой. Ты, кстати, часто доказывал мне, что ты за человек. Как у тебя хватает нахальства писать мне? Я не знаю, где ты узнал мой адрес. Возможно, от одного из твоих друзей, этих продажных полицейских, но они не испугают меня.

Я вышла замуж за прекрасного человека и очень счастлива. Он знает, что я уже была замужем. Но он ничего не знает о нас. Если у тебя есть хоть немного совести, забудь меня и не пиши больше. Предупреждаю тебя, не порть мне жизнь. Я могу тоже доставить тебе неприятности. Гораздо больше, чем ты мне. Вспомни Л.-Бэй.