— Эх, я дура глупая! — подумала Дунька. — Что яи наделала? Все равно натерпелась страху, выйти бы мне за богатого! Да где он кляп-то взял? Дай спрошу у него. — И спросила-таки: — Послушай, Иванушка! Где ты хуй-то взял?

— У дяди на одну ночь занял.

— Ах, голубчик, попроси у него еще хоть на одну ночку.

Пришла и другая ночь; она опять говорит:

— Ах, голубчик, спроси у дяди, не продаст ли тебе хуя совсем? Да торгуй хорошенько.

— Пожалуй, поторговаться можно.

Пошел к дяде, сговорился с ним заодно и приходит домой.

— Ну что?

— Да что говорить! С ним не столкуешься; 300 рублей заломил, эдак не укупишь; где я денег-то возьму?

— Ну, сходи, попроси взаймы еще на одну ночку; а завтра я у батюшки выпрошу денег — и совсем купим.

— Нет уж, иди сама проси, а мне, право, совестно!

Пошла она к дяде, входит в избу, помолилась Богу и поклонилась.

— Здравствуй, дядюшка!

— Добро пожаловать! Что хорошего скажешь?

— Да что, дядюшка, стыдно сказать, а грех утаить; одолжите Ивану на одну ночь хуйка вашего.

Дядя задумался, повесил голову и сказал:

— Дать можно, да чужой хуй беречь надо.

— Будем беречь, дядюшка, вот те крест! А завтра непременно совсем у тебя его купим.

— Ну, присылай Ивана!

Тут она кланялась ему до земли и ушла домой. А на другой день пошла к отцу, выпросила 300 рублей и купила она себе важный кляп.

СТЫДЛИВАЯ БАРЫНЯ

Была-жила молодая барыня, много перебывало у нее лакеев, и все казались ей похабными, и она прогоняла их от себя. Вот один молодец и сказал:

— Дай-ка я пойду к ней наймусь!

Пришел наниматься.

— Смотри, голубчик, — говорит барыня, — я не пожалею денег, только с тем условием, чтоб ты не говорил ничего похабного.

— Как можно говорить похабное!

В одно время поехала барыня в свое имение, стала подъезжать к деревне, смотрит: ходит стадо свиней, и один боров влез на свинью. И так он усердно работал, что изо рта пена клубом валит. Барыня и спрашивает лакея:

— Послушай!

— Чего изволите, сударыня?

— Что это такое?

Лакей был не промах.

— А это, — говорит, — вот что: под низом, должно быть, какая-нибудь родня — сестра или тетка, а наверху-то брат или племянник; он крепко нездоров, вот она и тащит его домой на себе.

— Да, да, это точно так, — сказала барыня и засмеялась.

Ехали-ехали, ходит другое стадо, и один бык влез на корову.

— Ну, а это что такое? — спросила барыня.

— А это вот что: у коровы-то сила плохая, и прокормиться не сможет, кругом себя корм объела и траву общипала, вот бык и попихивает ее на свежую травку.

Барыня опять засмеялась:

— Это точно так!

Ехали-ехали, ходит табун лошадей, и один жеребец влез на кобылу.

— А это что такое?

— А вон, сударыня, изволите видеть, за лесом-то дым, должно быть, горит что-нибудь; так жеребец и влез на кобылу пожар поглядеть.

— Да, да, это правда, — сказала барыня, а сама-то смеется, так и заливается.

Опять ехали-ехали и приехали к реке. Барыня и вздумала купаться, велела остановиться и начала раздеваться, да и полезла в воду. А лакей стоит да смотрит.

— Если хочешь со мною купаться — раздевайся скорее.

Лакей разделся и полез купаться. Она увидала у него тот инструмент, которым делают живых людей, затряслась от радости и стала спрашивать:

— Посмотри, что это у меня? — а сама на дыру показывает.

— Это колодезь, — говорит лакей.

— Да, это правда! А у тебя это что такое висит?

— Это конь называется.

— А что, он у тебя пьет?

— Пьет, сударыня; нельзя ли попоить в вашем колодезе?

— Ну, пусти его, да чтоб он сверху напился, а глубоко его не пускай!

Лакей пустил своего коня к барыне и стал ее раззадоривать. Стало ее разбирать, стала она приказывать:

— Пускай его дальше, пускай его дальше, чтоб хорошенько напился.

Вот тут-то он натешился: насилу оба из воды вылезли.

БАБЬИ УВЕРТКИ

— Тетушка! Я хочу у тебя попросить…

— Ну говори, что тебе нужно?

— Я думаю, ты и сама можешь догадаться, что нужно.

Тетка тотчас догадалась.

— Я бы, пожалуй, Иванушка, сделала для тебя удовольствие, да ведь ты не знаешь наших бабьих уверток.

— А, тетушка, как-нибудь выкручусь!

— Ну, хорошо, приходи сегодня ночью к нам под окошко.

Парень обрадовался, дождался ночи и пошел к дядину двору, а кругом двора-то была набросана кострика. Ходит он мимо окна, а кострика под ногами трещит!

— Посмотри-ка, старик! — говорит тетка. — Кто-то ходит около избы, не вор ли какой?

Дядя открыл окошко и спрашивает:

— Кто там по ночам шляется?

— Это я, дядя, — отвечает племянник.

— Какой черт тебя сюда занес?

— Да что, дядя! За спором дело стало: отец говорит, что у тебя изба срублена в девять венцов, а я говорю — в десять. Вот я и пришел пересчитать.

— Разве он, старый черт, память-то прожил! — говорит дядя. — Сам же рубил со мной избу в десять венцов!

— Так, дядя, так; вот я пойду, отцу-то в глаза наплюю!

На другой день парень сказал тетке:

— Ну, тетушка! Так, пожалуй, с тобой дела не сделаешь, а попадешься!

— Экий ты чудной! Дядя с тобой говорит, а я как к тебе выйду? А ты знаешь, где наш сарай, куда овец загоняют, туда и приходи в нынешнюю ночь. Уж я к тебе непременно выйду!

Парень послушался, пришел ночью в дядин сарай, прижался в угол и поджидает тетку. А тетка говорит своему мужу:

— Поди-ка, хозяин! Что-то у нас на дворе не спокойно: нет ж зверя. Овцы наши что-то всполошились, уж не волк ли к нам закрался!

Старик вышел на двор и спрашивает:

— Кто тут?

Племянник выскочил:

— Это я, дядюшка.

— Зачем тебя черт занес в такую пору?

— Да вот, дядюшка? Отец не дает мне покоя, чуть не дошло у нас до драки.

— За что ж так?

— А вот за что: он говорит, что у тебя девять овец, а десятый баран. А я спорю, что у тебя только девять овец, а барана ведь ты зарезал.

— Да, ты прав: барана я на крестины зарезал. Да ведь он, старый дьявол, сам был у меня на крестинах и ел баранину. Жаль, что он мне брат родной, а то бы я этому спорщику завтра по уху надавал.

— А мне что? Хоть он мне отец родной — пойду ему да бороду выдеру, а то ведь сам не спит и людям не дает! Прощай, дядя!

— Прощай с Богом!

А тетка так со смеху и катается. На третий день племянник увидал тетку и говорит:

— Ах тетка, тетка! Как тебе не стыдно? С тобою, право пропадешь!

— Ах ты, Ваня, Ваня, какой глупый! Дядя-то с тобой разговаривает, а мне как к тебе выйти? Вот теперь два раза увернулся. Смотри в третий раз не дай маху. Ночью приходи к нам в избу, ведь ты знаешь, где мы спим, да как нащупаешь — так и валяй. У меня жопа-то будет голая.

Только легла тетка спать с мужем да и говорит ему:

— Послушай-ка, что я тебе скажу: чтой-то мне мочи нету спала я шесть годов с краю, а теперь ложись ты сюда, а я к стенке.

— Мне все равно, — сказал старик и полез на край.

Полежала, полежала тетка да и вздумала:

— Эх, хозяин, какая в избе-то жара! Посмотри-ка, должно быть, печка закрыта.

А сама хвать его рукой за жопу:

— А ты все в брюках! Ах ты, прелые муде! Ты бы спросил хоть у Лукьяна или у Карпа: спят ли они когда в портках со своими женами?

Он послушал ее совет скинул брюки и заснул: жопа голая! Только пропели первые петухи, племянник пролез в подворотню да сейчас в сени, приложил ухо к дверям: в избе тихо. Отворил дверь потихоньку, вошел в избу и ну щупать около постели. Нащупал дядину жопу и обрадовался голой сраке, вынул свой кляп и наставил дяде в жопу. Как попер, дядя закричал благим матом и ухватил его за хуй. А тетка спрашивает:

— Что ты, что ты, старик?

— Вставай скорей! — закричал дядя на жену. — Зажигай лучину: я вора поймал.

Тетка вскочила, побежала будто огонь зажигать, да взяла воды и остальной огонь залила.