С момента перемещения Бильдыева в иное пространство и время прошло более тридцати лет. Уже выросли его дети от двенадцати жен, от детей пошли внуки, но он все равно продолжал скорбеть о прежнем мире, сгоревшем, по его мнению, в небесном пламени Апокалипсиса.

Расспрашивать Павлова о причинах его появления в забайкальской тайге Бильдыев стеснялся, так как уже при первой встрече решил, что имеет дело с субъектом, изображенным на запомнившейся ему иконе Иркутского кафедрального собора. У того святого было такое же, как у Павлова, строгое лицо, высокий лоб, длинные волосы, малозаметные усы и борода.

Во время их беседы в каюту несколько раз заглядывала седая противная старуха, увешанная амулетами. Это была шаманка по имени Айдан. Бильдыев прихватил ее "на счастье", когда "Эсмеральда" сделала остановку у стойбища его соплеменников на высоком берегу Елены. Кроме старухи-шаманки Бильдыев попросил Павлова взять на борт его младшую жену Лисичку, сына Нурлана, сноху Альчидай и двух дочерей: Иниру и Чайку,– невест на выданье, которых он хотел представить младшим сыновьям Гонория. Павлов не возражал, полагая, что в компании с сородичами старик будет чувствовать себя более комфортно.

Когда старуха-шаманка заглянула в каюту в четвертый раз, Павлов не выдержал, и спросил у Бильдыева, что ей от них нужно. Бильдыев вышел из каюты, поговорил со старухой и, вернувшись назад, сообщил, что Айдан "не нравится тот, кто сидит под большой перекладиной". Павлов ничего не понял и решил разобраться. Выйдя на палубу, он жестами попросил Айдан объяснить ему, что ее так обеспокоило. Шаманка показала ему на Алексхана, который, сидя на лавочке под фок-мачтой, играл на кифаре.

– Это – не человек, а шайтан. Он – мужик и баба,– перевел ее речь на русский Бильдыев.

– Что делать? Бывает и такое,– замялся Павлов и развел руками.

– Камлать надо, чтобы мужика от бабы отделить!– продолжал переводить слова старухи-шаманки Бильдыев.

– Получится ли?– засомневался Павлов.

– У нее получится. Она шибко сильная. Самая сильная из всех шаманов, каких моя знала,– уверенно заявил Бильдыев.

– Чем черт не шутит. Пусть попробует,– нехотя, согласился Павлов.

Бильдыев и Айдан о чем-то между собой поговорили, и после этого Бильдыев сообщил Павлову свой план: вечером, когда галера встанет на стоянку, надо усыпить Алексхана маковым соком, положить между двух костров, и ровно в полночь начать камлание. К утру, если все пройдет удачно, Алексхан станет либо мужчиной, либо женщиной. Павлов лишь пожал плечами и отправился на капитанский мостик, чтобы проверить, как капитан Тарас справляется со своими обязанностями. Убедившись в том, что все в порядке, Павлов предложил Бильдыеву продолжить прерванный разговор. В ответ старик лукаво улыбнулся и сказал буквально следующее:

– Мой хочет здесь быть, ветер дышать. Твой хочет отдыхать.

Павлов расценил его слова, как отказ продолжать беседу, и спустился по трапу в свою каюту. Открыв дверь, он сразу обратил внимание на то, что его кровать разобрана и в ней кто-то лежит, укрывшись с головой пуховым одеялом. Возмущенный такой наглостью, он сдернул одеяло с непрошеного гостя и обнаружил младшую жену Бильдыева Лисичку – молодую коренастую женщину с матово бледным лицом и монгольским разрезом глаз.

Лисичка была уже раздета и стыдливо прикрывала ладонями свои маленькие груди. Прочитав в ее взгляде выражение мольбы и испуга, Павлов улыбнулся и произнес на тунгусском языке единственную фразу, которую он знал:

– Здравствуй! Не бойся! Я – твой друг.

Лисичка радостно заулыбалась, повторила вслед за ним те же слова, похлопала себя по животу и раздвинула ноги.

– Ай да Бильдыев! Ай да хитрец! – рассмеялся Палов, закрыл дверь изнутри на засов и стал раздеваться.

Тихим вечером, когда уставшее за день солнце тонуло в знойном мареве заката, "Эсмеральда" торжественно и гордо под парусами, поднятыми на обеих мачтах, проследовала мимо фактории. На берегах Елены горели костры, ветер доносил запах дыма, еды и зычные голоса прибывших на летнюю ярмарку представителей разных племен народов Северного Забайкалья и Прибайкалья.

Павлов открыл окно-иллюминатор, расположенное у изголовья кровати и высунул голову. Лисичка тоже захотела посмотреть, что происходит на берегу, и шлепнула его по голой спине. Павлов ничуть не рассердился и подвинулся, чтобы ей тоже было видно.

Когда за окном перед ними открылась безбрежная гладь Голубого залива, они вернулись в исходное положение. При этом Павлов ни на минуту не забывал о галере и чувствовал ее ход. Вот пройден поворот, курс – фордевинд. Северо-западный ветер давит в паруса, опасно потрескивают мачты, гик-шкоты и ванты, готовые лопнуть, жалобно звенят.

Лисичка, извиваясь под ним, стонет все громче и громче:

– М… ммм… мммм….

Внезапно галера резко накреняется на левый борт, и Павлов вместе с Лисичкой скатываются с кровати на пол, застеленный мягким ковром. Вскочив на ноги, Павлов стал быстро одеваться, чтобы поспешить на помощь капитану Тарасу.

Лисичка, заглянув под кровать, рассмеялась и что-то громко сказала. Павлов вначале подумал, что она увидела ручного хорька, которого он держал в каюте для борьбы с серыми крысами, но все оказалось гораздо хуже: из-под кровати, сконфуженно улыбаясь, вылезли дочери Бильдыева Инира и Чайка. Девушки дрожали, но не от страха, а от холода, так как из одежды на них были только маленькие кожаные передники для прикрытия и оберега передней, нижней части тела. Судя по их одежде, а точнее – по ее отсутствию, Бильдыев отправил их на подмогу младшей жене.

Павлов показал Лисичке кулак и приказал девушкам укладываться на кровать, – не для того, о чем они подумали, наверное, а для того, чтобы согреться. Он накрыл их пуховым одеялом и жестами объяснил Лисичке, что ему надо срочно отправляться по своим делам.

Поднявшись на капитанский мостик и оценив обстановку, Павлов приказал убрать лишние паруса и посадить людей на весла. Галера перестала зарываться в волнах и выровняла ход.

Впередипо курсу показался Красивый каньон – гряда холмов, которые рассекало речное ущелье, сдавленное с обеих сторон скалами высотой в 20-30 метров. В самом узком месте каньона течение было настолько сильным, что путешественники, поднимающиеся вверх по реке на челнах, лодках и ладьях, вынуждены были с трудом продвигаться вперед, цепляясь баграми и крючьями за отвесные стены, сложенные светло-серыми и розоватыми известняками. К счастью, дул попутный ветер и "Эсмеральда" при помощи парусов, сорока гребцов и умелого лавирования благополучно миновала теснину.

На закате солнца "Эсмеральда" подошла к устью небольшой реки под названием Полынь. Павлов приказал капитану Тарасу сворачивать паруса и искать подходящее место для якорной стоянки и предстоящего ночлега. Место нашлось довольно быстро. Его порекомендовал старик Бильдыев, вспомнив "про два холма и горячий ручей", где он когда-то зимовал вместе со своими соплеменниками.

Прошел еще час, и настала пора для долгожданного ужина. На галере остались только вахтенные; все остальные: члены экипажа, гости и женский музыкально-танцевальный коллектив,– сошли на берег, разожгли костры, поставили шалаши и с нетерпением ждали, когда в трех медных котлах сварится оленина. Чтобы подбодрить уставших гребцов и матросов, Павлов приказал боцману Корейка спуститься в трюм и доставить на берег бочонок изысканного сиракузского розового вина, когда-то хранившегося в винном погребе его летнего дворца на мысе Принцессы грез.

Дождавшись, когда все насытятся, Павлов попросил красавицу Полину под аккомпанемент кифары исполнить какой-нибудь свадебный гимн,– якобы для того, чтобы проверить, как она подготовилась к предстоящему завтра выступлению перед орландами. Пение и музыкальное сопровождение всем понравились, и Павлов, подозвав к себе исполнителя и аккомпаниатора, собственноручно преподнес им кубки с вином.