На рабочем месте я появился аккуратно в девять часов. Мой закуток, благодаря, видимо, стараниям Милы, был аккуратно прибран, вечный беспорядок на рабочем столе разобран бумажка к бумажке. На полке лежала стопка газет, Епархиальный Вестник и местный Город Мастеров; на улице стоял совсем летний день, я открыл окно и сел читать, ожидая прихода Серапиона или кого-нибудь из аналитиков.

      Одна из статей была отчеркнута красным маркером; по всей вероятности, до меня газета побывала у Серапиона. Речь шла о молодой женщине православной веры, коя удостоилась чести лицезреть ангела Божия. Она поведал ей, что близок конец Света и Страшный суд, а посему надо молиться, делать добрые дела и срочно воцерковляться тем, кто еще этого не сделал. Официального комментария к статье не было. Я подумал, что скорее всего у очевидицы не все в порядке с головой во время работы в газете насмотрелся на таких экзальтированных дам, к которым по вечерам прилетали инопланетяне на предмет любовной связи; хотя кто знает? Может быть, ей действительно повезло. Как мне.

      Я отложил газету и подошел к окну. Внизу расстилались темно-зеленые волны парка; в шевелюре деревьев уже проглядывали желтые и рыжие мелированные пряди. Зонтики открытых кафе с нашего восьмого этажа напоминали крышки от пивных бутылок; скоро зарядят дожди, и зонтики закроются до весны.

      Весен нам обещано двадцать. А потом здравствуй, Ничто.

      Ветер вздыбил зеленое лиственное озеро. Я хотел было закурить и даже достал из кармана пачку сигарет только сейчас обратил внимание на марку: простенькие Союз-Аполлон Легкие, никогда таких не покупал но потом вдруг передумал и убрал курево обратно. Чувство спокойствия и ясной умиротворенности не покидало меня, однако впервые со дня выписки я вдруг подумал, что изменился. Стал совсем другим, словно я-прежний испепелен был сиянием Божественного величия, истаял в сером тумане. Закрыв окно, я приблизился к шкафу, повернул ключ и взглянул в запыленное зеркало на внутренней стороне дверцы.

      Конечно, я видел себя после выхода из тумана, да и сегодня поутру брился не на ощупь, а перед зеркалом, но сейчас вдруг посмотрел на отражение по-иному, более осознанно. Вроде бы ничего не изменилось, но я заметил несколько седых ниток на висках и еще усталость во взгляде, такую, словно вкалывал сутки без сна и отдыха. Не прибавляют радости большие знания, несмотря на знакомую, привычную внешность, я больше не я. Перемена неуловима, но она есть.

       Ну-ка, красавец, глянь на меня.

      Я обернулся. В дверях стоял Серапион, за это время изрядно размордевший. Ему пора было заказывать новую форму: черная рубашка едва не трескалась на животе.

       Хорош, хорош, кивнул он, оглядывая меня, Все девки румяные твои будут. Как самочувствие?

       Прекрасно, я закрыл шкаф и сел на стул. Дивное ощущение сидеть в присутствии стоящего начальника. А что, теперь можно я ведь псих, да и на всю голову. Готов к труду и обороне.

       Узнаю Каширина, обрадовался Серапион. Вот тебе дельце для разгона: политех, факультет психологии, третий курс, группа А. Поступил сигнал на студентку Кильдей Юлию Петровну. Предположительно ведьма. Угрожала соседке по общежитию, которая положила глаз на ее парня; соседка сейчас в больнице с острым аппендицитом.

       Неплохо учебный год начинается, заметил я. Но если есть подозрение на малефиций, то почему ей повестка не выслана?

       Специфика факультета, с неудовольствием ответил Серапион. Настоящий психолог в какой-то степени всегда паранорм. Другое дело, что мы обязаны пресекать вредоносные действия, и тут уже нет ни специфик, ни льгот. Основные разбивки тут, он продемонстрировал тонкую светло-зеленую папку, ознакомься и выезжай. На летучку можешь не ходить.

      Отлично. Не люблю летучки и всяческие собрания на них чересчур отчетливо понимаешь, что жизнь есть сон. А на факультете психологии у меня сохранились знакомые еще с журналистских времен.

      Если у местного педа было четыре уютных, разбросанных по городу корпуса, то политех размещался в единственном циклопическом здании о восьми этажах, выпиравшем утюгоподобной мордой на Октябрьский проспект и нависавшем над ним подобно злому учителю над нерадивым учеником. Покрашено оно было в безрадостный серо-бурый цвет, и я от всей души посочувствовал студентам, коим приходится грызть гранит науки в столь угрюмой alma mater. В маршрутке я успел просмотреть документы по делу и теперь направлялся прямиком в западный сектор здания, где размещались гуманитарные факультеты; сперва собирался зайти в деканат, навести о Юлии справки, но потом передумал просить о помощи официальный лиц и пошел к расписанию. У застекленной доски толпились человек десять, списывали график занятий; я умудрился высмотреть, что у группы 3-А практикум по социальной психологии, а ведет его мой старый знакомец Егор Зимин. Над фамилией Зимина карандашом было подписано библ. лект.; я немного подумал и двинулся в библиотеку.

      Библиотека политеха была большая, двухуровневая, как в столичных вузах. Я миновал секторы художественной литературы и краеведения, пересек читальный зал и вошел в лекторий до звонка. Третьекурсники уже занимали места, кто-то громко говорил по сотовому, постоянно вставляя матерные междометья, некрасивая высокая блондинка хохотала как лошадь (уточню: ржала) над чьей-то шуткой, и две близняшки перебрасывались самолетиком. Еще раз посмотрев на фотографию Юлии Кильдей, приложенную к делу, я устроился за стеллажом, аккупировав стул библиотекаря и стал наблюдать.

      Зимин вбежал в лекторий со звонком. Он ничуть не изменился со дня нашей последней встречи и был по-прежнему шустрым, живым и импульсивным красавцем-мужчиной в расцвете, которого не портили ни морщинки вокруг глаз, ни импозантная седина. В свое время его хотели увольнять за некорректное обращение с молодыми студентками (комендант общежития застукала Зимина в компании двух первокурсниц, и они не в шахматы играли), однако он умудрился остаться на старом месте.

      Лекция посвящена была психологии добра и зла, и большую ее часть я мирно продремал за стеллажом: Зимин сыпал абсолютно непонятными терминами, ссылаясь то на Фрейда, то на Юнга, словно желал доказать, что является профессионалом не только в амурных делах. Когда зашла речь о том, как отбиваться от маньяков, я оживился Зимин вытащил из-за стола одну из студенток, в которой я опознал нужную мне Юлию, и предложил ей представить, что она жертва, а он, Зимин, маньяк (я усмехнулся), от которого надо отбиваться.

      Студенты стали усаживаться поудобнее, готовясь к захватывающему зрелищу, а Зимин с очень выразительной улыбкой и прочей мимикой, вознамерился ухватить Юлию за грудь. Собственно говоря, на этом лекция и закончилась: Юлия, не потерпев посягательств, так двинула маньяку по зубам, что тот свалился на пол в нокауте.

      Девочки, занимайтесь спортом.

      Староста, та самая смешливая блондинка, сбегала в деканат, вернулась с аптечкой и в сопровождении очень строгой дамы в темно-зеленом брючном костюме. Зимину оказали первую помощь, а вот на Юлию строгая дама наорала безо всяческих церемоний, чуть ли не матом. Распускать руки, надо же, додумалась..! Девушка, с лицом побледневшим и решительным, побросала тетрадки в сумку и покинула лекторий. Вслед за нею потихоньку вышел и я: делать тут больше было нечего.

      Юлия завернула в туалет (наверняка, умыться: покрасневшие глаза девушку не украшают) на пару минут, а потом, шмыгая носом, села на широких подоконник в коридоре, достала из сумки яблоко и принялась бездумно его грызть. Некоторое время я рассматривал ее издалека кудрявые каштановые волосы, высокие скулы, легкое, еще летнее платье а затем приблизился и сказал:

       Добрый день.

      Ее глаза оказались невероятного, изумрудно цвета.

       Добрый день, кивнула она, провела по щеке тыльной стороной ладони. Я не придумал ничего лучше, кроме как представиться и показать документы. Юлия взглянула на корочку с чем-то похожим на брезгливость и проронила: