Этот журналюга просто омерзителен. Торчок проклятый, и веско добавил: Ненавижу журналюг.

      Я сделал вид, что это не ко мне: гражданин Каширин давно оставил борзое перо ради службы в качестве ищейки Господней.

       Перестань, с нажимом посоветовал Джибрил, и я вдруг ощутил позыв бегства отсюда, почувствовав: меня втягивает в очень дерьмовую историю. Если понадобится, она сама его прогонит, можешь не беспокоиться.

       Я ему яйца оторву, мрачно посулил Варахиил, и я понял: этот оторвет. И еще и съесть заставит. Если понадобится.

      Джибрил невнятно выругался и звучно хлопнул кучерявого по загривку:

       Хватит, говорю! Ты всех уже достал, и ее в том числе. Давай, шагай отсюда, лизоблюд.

      Я наблюдал за ними в совершенной растерянности, словно секунду назад смотрел кино и вдруг очутился в самой картине. Варахиил же издал непонятный звук, очень похожий на хрюканье и встал.

       Узиль, помнится, многого добился. Я иду по его дорожке.

      На мгновение спокойное лицо Джибрила изменилось, и я готов поклясться, что исказила его гримаса боли, будто кучерявый ковырнул старую, плохо зажившую рану.

       Где теперь Узиль? бесцветным тоном осведомился Джибрил, крутя за ножку свой бокал. Варахиил хрюкнул снова и зашагал к выходу.

      Джибрил скривился, как от кислого. Видно было, что ему не по себе, примерно так же будет выглядеть родитель, которого пошлет на три буквы любимое чадо, или человек, чьи убеждения обольют грязью. Я и сам так выглядел, когда ладно неважно.

       Зар-раза, прошипел Джибрил и устало взглянул на меня. А ты небось решил, что угодил нечаянно на чужую разборку? Не обращай внимания.

      Я покосился в сторону Анны. Хозяин сети фотосалонов вручал ей букет хрю-хрюзантем. Мне ужасно хотелось пробудиться, чтобы и ресторан, и Анна, и мой собеседник оказались сном или очередным видением. Прийти в себя, вернуться в реальный мир такая малость.

       А Варахиил, осторожно начал я, он такой поклонник Анны?

      Джибрил презрительно усмехнулся, и от этой усмешки меня словно обдало ледяным ветерком.

       Он великий хитрец. А Анна при всех ее достоинствах совершенно не разбирается в людях.

      Я помолчал. Орган интуиции в заднице голосил, что я в дерьме по самую шею, и если это кончится потерей головы, то я еще легко отделаюсь.

       Скажи, а что такое визионер?

      Джибрил посмотрел на меня с такой печалью, что я едва не вскрикнул.

      Однажды ты вдруг заметишь, что окружающий тебя мир совсем не такой, каким виделся раньше. Что было твердым, станет хрупким, незыблемое утратит основы, и то, что считалось добром, вдруг обнаружит в себе корни зла. Ты же поймешь, что имеешь способность смять пространство в ладони, как фантик, или прорвать в нем дыру, а сделав это, увидишь новую реальность, подобную в целом той, в которой ты родился, и в то же время иную. Более того, за ней ты встретишь новый мир, и другой, и еще один. Для прочих все останется прежним, но ты ты увидишь новое небо и новую землю.

      Снова вспыхнули в мозгу огненными знаками, и это было настолько больно, что я со сдавленным шипением схватился за голову. Глаза заволокло алым туманом, но я все же успел разглядеть, как Джибрил неуловимо быстро переменился вернее, на мгновение я увидел, как его фигура стала прозрачной, и в этой тонкой оболочке гневно загудел яростный столп белого пламени.

      На какое-то мгновение я перестал соображать; голова самым натуральным образом отключилась. Бедные мои мозги спасались от перегрева и отправки на свалку. Когда же я пришел в себя, то увидел, что Джибрил исчез, а ресторан напоминает встревоженный муравейник: люди суетились, одни спешно бежали к выходу, другие двигались в сторону туалета, откуда доносились истерические вопли. Туда же бросился и я, на ходу вынимая из кармана удостоверение.

      Зеваки в туалете стояли очень плотно, однако используя документы следователя, мат и работу кулаками я протолкался к месту происшествия, а увидев, что случилось, едва не упал, во всяком случае, меня повело, и очень резко.

      На полу лежал Валентин Трубников, и рана в паху журналиста красноречиво говорила о том, что реанимационные мероприятия излишни. Оторванное было засунуто мертвецу в рот, и я с трудом удержал рвоту. Возле шумно блевал в писсуар официант, обслуживавший мой столик (видимо, он и обнаружил тело), а рядом с Трубниковым билась в истерике дородная и немолодая уже дама, по всей видимости, супруга, прибывшая вытаскивать своего благоверного из гнезда разврата.

       Так, сказал я, поднимая руку с удостоверением. Кирилл Каширин, епархиальный следователь. Кто обнаружил труп?

      Блюющий официант вскинул руку, а зареванная толстуха провыла:

       Й-а-а Ой, Валюшка..! и вновь припала к телу мужа. Только сейчас я увидел среди зевак Анну. Она застыла, сжав руки на груди, маленькая и хрупкая, и выражение ее лица я не понимал.

       Милицию вызвали?

       Вызвали! охотно отозвался кто-то из толпы. Я с неудовольствием подумал, что вместе с милицией приедет и пресса (бывало, сам всюду первым поспевал), и уже завтра на первых страницах газет появятся красноречивые факты и заголовки: Смерть знаменитого журналиста в гей-ресторане. Но додумать о скандале я не успел: мадам Трубникова внезапно кинулась на Анну и вцепилась ей в волосы. Девушка закричала.

       Это все из-за тебя, сучка малолетка! орала новоиспеченная вдова. Бдь сопливая, ерей немерено! Ведьма поганая!

      Она наверняка разбила бы Анне голову о стену на радость зевакам (сколько всего в один вечер: и пение, и труп, и драка), но я умудрился встрять между ними и с неимоверным трудом оттолкнул Анну в сторону.

       Ведьмы по моей части, госпожа Трубникова! мадам не надо меня-то бить!

      Колотуха у вдовы была подобна гире, и, пребывая в состоянии аффекта, мадам завезла мне по скуле, что и было зафиксировано радостной камерой фотокора Ведомостей. Скандал, скандал

      Анна рыдала в голос, Трубникова продолжала материть ее такими этажами, каких я, приютский мальчик, не слыхивал. Увидев входящих в сортир стражей порядка, я подхватил Анну за предплечье и потащил ее прочь. Тут и без меня разберутся, что к чему. А завтра вся пресса будет смаковать смерть журналиста-передовика, и в скандал непременно втянут и Анну вдова станет кричать на всех углах, что ее муженька грохнул один из хахалей ресторанной певички.

      И ведь так оно и есть. Пусть этот Варахиил и не хахаль, но он же грозился оторвать Трубникову причиндалы. Сказано сделано.

      Я запихал Анну за заднее сиденье единственного такси на стоянке. Куда ее везти-то, в общагу? Водитель, флегматичный здоровяк, похожий на епархиального курьера Леху, дождался, пока я устроюсь рядом с плачущей девушкой и осведомился:

       Куда едем, шеф?

      Вытереть слезы Анне было нечем. Я протянул ей свой носовой платок, к удивлению моему оказавшийся чистым и назвал адрес общежития.

       Шестьдесят рублей.

      Я послушно передал водиле деньги, и машина мягко тронулась с места. Узкие плечи Анны тряслись от рыданий: неудивительно убит поклонник. Девочка наверняка чувствует себя ужасно: обезумевшая вдова орала такие вещи, за какие иные люди морду бьют. А тут еще сирота, за нее и вступиться некому. И с работы ее наверняка погонят: в нашем городе на удивление бесцеремонная пресса, которая раскопает или выдумает все подробности ее общения с Трубниковым: и где, и сколько, и как регулярно. Напишут еще, что она продавала ему наркотики, а тут еще подоспеет заключение о паранормальных способностях за подписью самого отца Серапиона.

      Мне захотелось выругаться. Покрепче.

      Машина свернула с улицы капитана Громова на Ленинский проезд, и хрущевки сменили желто-бурые домишки Подьячева. Я обернулся: на город наползла иссиня-черная грозовая туча, скреблась брюхом по антеннам на крышах. Ох, и ливанет сейчас.