— Никогда никого ни о чем не просил, но так хочется домой! — говорил он друзьям-эмигрантам.
— Но ведь там таких, как ты, сразу поставят к стенке! — предупреждали его.
— Возможно! Но это будет на родной земле!
К просьбе о возвращении в советском посольстве поначалу отнеслись сдержанно, мало ли ностальгировавших Россией белогвардейцев просилось в то время обратно! Но когда Рощаковского проверили по линии НКВД, все сразу переменилось. Поговаривали, что разрешение на возвращение Рощаковского дал лично Сталин, который в свое время был немало наслышан о его громких подвигах. Одновременно фирма, где работал Рощаковский, уволила его, как человека, впавшего в большевизм Но Рощаковский с завидным упрямством упорно отбивался от всех нападок и даже заключал пари с теми представителями шведской аристократии, которым было смешно и весело продолжать дружить с этим «взбесившимся русским».
В мае 1927 года 19-летняя Мария вышла замуж за местного инспектора рыболовства Людольфа Эйде Бувика. Теперь у дочери была своя жизнь, с женой же Рощаковский давно уже не был духовно близок. Больше в Норвегии его ничего не держало. В том же 1927 году Рощаковский получил, наконец, разрешение вернуться в Советский Союз. Мотивов его возвращения на Родину не поняли ни близкие, ни друзья норвежцы, ни знакомые белоэмигранты. На Рощаковского смотрели как на сумасшедшего, но он был тверд. На прощанье он сказал жене с дочерью:
— Возможно, у меня будет в России не слишком сытная, как здесь, жизнь, и не слишком счастливая судьба, но это будет судьба русского человека на русской земле!
СНОВА НА РОДИНЕ
В Москве Рощаковского приняли с настороженным почтением Примечательно, что, приехав в Советский Союз, он заявил, что является вдовцом и детей у него нет. Возможно, таким образом он хотел ввести в заблуждение сотрудников НКВД и оградить от шантажа своих родных, а может, просто навсегда перевернул для себя семейную страницу жизни. Как бы то ни было, но по прибытии в Советский Союз Михаил Сергеевич получил работу в правлении Нижегородской ГРЭС, заняв должность заведующего иностранного отдела. Однако уже в феврале 1928 года его арестовали и в мае того лее года осудили на три года высылки в Сибирь «за шпионаж и участие в контрреволюционной деятельности». Осужден Рощаковский был не просто так, а за связь с лицами императорской фамилии, проживавшими тогда под надзором в Нижнем Новгороде. По-видимому, вернувшись в СССР, Рощаковский передавал им приветы от родственников из-за границы. Вспомним, что Рощаковский во время проживания в Норвегии ежегодно ездил в Данию на день рождения вдовствующей императрицы Марии Федоровны. Впрочем, уже в июле 1928 года решение суда было пересмотрено и высылку отменили. Рощаковскому было разрешено свободное проживание на всей территории СССР. Итак, в первый раз Рощаковский отделался испугом, проведя в тюрьме каких-то три месяца, а на поселении и вовсе полтора. Думается, его явно кто-то вытащил из ссылки, и бывший царский любимец вернулся на прежнюю работу. Поговаривали, что спасителем Рощаковского был нарком Ворошилов, а возможно; и сам Сталин.
А вскоре Рощаковский был назначен военным консультантом в Наркомат судостроения. Трудился он в Ленинграде на судостроительном заводе. Доподлинно известно, что с Рощаковским беседовал Сталин. К сожалению, нам неизвестно, о чем они разговаривали. Несколько раз бывал Рощаковский и у Ворошилова.
Писатель Лев Разгон, просидевший около месяца в одной камере с Рощаковским в 1938 году, рассказывает, что Рощаковский был одним из главных консультантов в Наркомате судостроения, благодаря чему пользовался всеми известными привилегиями того времени: получал высокую зарплату, имел отдельную квартиру, доступ в спецмагазины, личный автомобиль и прочее. Возможно, все было и так, однако, читая письма Рощаковского к народовольцу Морозову (которые мы приведем ниже), думается, что жил он намного скромнее, чем пишет Разгон. Его то сокращали на работе, то периодически арестовывали, хотя и ненадолго.
Именно в это время Рощаковский и знакомится с Николаем Александровичем Морозовым. Последний был удивительным человеком Член «Народной воли», он занимался пропагандой и террором, за что, после убийства императора Александра Второго в 1881 году, был арестован и приговорен к бессрочной каторге. До ноября 1905 года Морозов содержался в одиночной камере Шлиссельбургской крепости. Находясь в заключении, бывший студент занялся самообразованием, выучил полтора десятка языков, изучил астрономию, физику, высшую математику и химию. Но настоящей страстью узника Шлиссельбурга стала история раннего христианства. Морозов был первым, кто с научной точки зрения разобрал текст «Апокалипсиса» с точки зрения астрономии и на основе этого сделал ряд сенсационных открытий. После революции 1917 года Морозов ушел от политической деятельности и целиком посвятил себя науке. Он стал руководителем научно-исследовательского института в Петрограде. Следствием многолетней работы Морозова стал его знаменитый фундаментальный семитомный труд «Христос», ставший фундаментом т.н. «Новой хронологии» академика А.Т. Фоменко. Прочитав первый же том «Христа», Рощаковский был от него в полном восторге. С это момента начинается долгая переписка этих неординарных людей.
Казалось бы, ну что может связывать бывшего блестящего офицера и любимца императорской семьи с бывшим террористом-революционером? А связала их любовь к истории человечества и огромное желание разобраться в теряющемся во мраке веков прошлом, отыскать истоки нашей цивилизации и отделить правду от нагромождений лжи. И Рощаковский, и Морозов были настоящими романтиками, желавшими, хоть и каждый по-своему, добра своему Отечеству. Отметим, что, судя по переписке, Рощаковский выступает не только поклонником таланта Морозова, но его скрупулезным редактором, критиком и соратником. Кроме этого, откровенные и честные письма Рощаковского дают нам представление об этом нелегком (а когда ему было легко?) периоде жизни нашего героя.
«Прочёл я IV т. "Христа". — Это гениальный и первый научный (физико-математический) исторический труд. Подобно Ньютону, Вы создали эпоху. Только Ваша роль тем крупнее, чем значительнее все S суммы культуры 2 — 3 научных дисциплин. Эрудиция Ваша феноменальна, и применение научного метода виртуозно; но мощь Вашего гения выразилась, главным образом, в смелости полёта воображения, а за ним и трезвой мысли. Вы — самый великий, нужный и полезный в нынешний исторический момент учёный, и с выводами Вашими должны ознакомиться миллионы людей. Между тем Ваш, далеко ещё не законченный, труд содержит 5940 стр., что несовместимо с темпами наших дней, и тираж — ничтожный. Сомневаюсь, чтобы "Христос" был переведён на английский, немецкий и французский языки. Текст — разрешите говорить прямо — нуждается в систематизации и сокращении, а также в переработке стиля.
6 ноября 1933 г… Но Вам, конечно, надобно знать, что я за человек? — 57 лет; по образованию моряк и дипломат; прожил за границей 26 лет; по сравнению с Вами круглый невежда, но люблю и умею работать. При Советской Власти работаю с 1927 года и занимал должности: заведующий иностранным отделом НИГРЭС (Балахна), старший инженер Строительного комитета СССР, старший научный сотрудник института сооружений, руководитель группы новых материалов Центрального Союзстроя, старший инженер — инспектор Военно-строительного управления РККА, и сейчас служу инженером-экономистом и куратором треста Речсудоверфь. На случай, если Вы физиономист, пришлю очень похожую мою фотографию; но всего лучше позвоните в Ленинграде по тел. 2 — 30 — 39 (Набережная Рошаля, 6, кв. 9) профессору Морской академии Всеволоду Евгеньевичу Егорьеву. Самый звук его голоса внушает доверие, и человек он милейший. Он откровенно скажет Вам, стоит ли со мной связываться (лично ему об этом, конечно, не пишу).
14 ноября 1933 г. Т.к. телефона у меня на квартире пет, сообщаю служебный 94 — 01 (Речной судостроительный трест, ГУМ, 3 этаж, 3 ряд, помещ. 236). Плановый отдел, чтобы Вы могли мне сообщить о дне и часе Вашего посещения… Сегодня мне стало известно, что меня, вероятно, бракуют по службе, где не понравился мой трудовой список, которым я, однако, прослужил уже 31 ½ лет. Если меня действительно уволят, то я должен буду отказаться от данного мною Вам предложения безвозмездной работы, т.к. придётся готовить кусок хлеба, быть может, особенно тяжёлым трудом