Предпочтения для пребывания (или жизни) ландшафтов, как-то напоминающих восточно-африканскую саванну: по большей части открытых пространств с травянистой растительностью, в которые вкраплены рощицы и отдельные деревья. Ласкает взор также наличие умеренно-высоких гор на отдалении, что тоже было характерно для нашей «доисторической родины». Если в данной современной местности преобладает лес, то для поселения, или просто пикника предпочитается поляна, если степь — то рощица.

Притягательность водоёмов. При прочих равных условиях для пребывания или жизни предпочитается берег водоёма, даже если воду из него не предполагается использовать для питья, готовки пищи, или иных целей (моря и солёные озёра).

Притягательность процедур купания и брожения по лужам (мелководью), особенно ярко проявляющаяся у детей.

Среди ландшафтных предпочтений стоит упомянуть такой, в значительной степени атавистичный модуль, как модуль брахиации. Брахиация — способ передвижения в пологе леса, когда передвижение осуществляется в основном на руках, под ветками. Характерен именно для человекообразных обезьян; мартышки бегают по ветвям на всех четырёх конечностях. Как правило, сопровождается раскачиванием на ветвях, в манере, близкой к катанию на качелях. Поскольку предки человека переселились в саванну (т. е. окончательно «слезли с деревьев») давно, порядка 2–4 млн. лет назад, причём начался этот процесс ещё раньше — 20–30 млн. назад, то этот модуль уже малоактивен, хотя и проявляется в виде удовольствия от раскачивания на качелях, успокоения младенцев при качании их на руках, тяги (особенно — детей) к лазанию по деревьям, привлекательности «вида с высоты» и так далее.

Важно отметить, что ландшафтные предпочтения проявляют себя не только в непосредственном предпочтении тех или иных природных условий для пребывания, но и в изобразительном искусстве. Подавляющая часть картин и фотографий пейзажного жанра включает в себя так или иначе саванно-подобные сюжеты с какими-то, пусть едва заметными или подразумеваемыми водоёмами, и очень часто — горами или высокими холмами на отдалении.

По своей изначальной экологической специализации человек является видом-собирателем. Основой пропитания было то, что удавалось найти и подобрать — коренья, плоды, мелкие животные. Охота стала входить в число «базовых отраслей экономики» относительно поздно, а изначально практиковалась лишь эпизодически. Следовательно, инстинкт собирательства является для нас одним из базовых. Однако, ныне он по существу атавистичен, и проявляется в форме самого разнообразного коллекционирования, любви к сбору даров природы (грибов, проч.), и так далее. Заметим, что этот инстинкт находится в известной оппозиции понятию частной собственности, и примыкает к инстинкту клептомании: лежит, и никого нет — значит моё.

В составе этого инстинкта можно выделить такие модули, как:

Любому виду собирателей поисковое поведение присуще автоматически — ведь собрать можно лишь то, что удастся найти. Изначально, поисковое поведение предполагало поиск лишь съестного, но, как и многое другое врождённое поведение, поиск стал применяться гораздо шире. Искать можно не только пищу, но и собратьев по виду (например, для спаривания), потерявшихся детей, материалы для строительства жилища, орудий, пути перемещений, и т. п.

Немаловажно, что поисковое поведение поощряет развитие способностей к решению в той или иной мере нестандартных задач: многообразие возможных условий и задач поиска для видов-собирателей обычно бывает слишком велико, чтобы его можно было свести к жёстко заданной последовательности движений. Хотя многие примитивные существа (например, ручейник) вполне успешно осуществляют поиск по достаточно простым алгоритмам, позволяющим уйти от совсем уж хаотического метания наугад [34], тем не менее, поиск — это та сфера деятельности, где преимущества высоких ментальных способностей проявляются весьма ярко. Во всяком случае, наиболее интеллектуальные виды — это виды собирателей и хищников (где тоже очень важно развитое поисковое поведение). Тот поиск, который производят, например, травоядные — не чета поиску у собирателей и хищников; травоядным вполне можно обойтись бессистемным перемещением с места на место.

Стремление к новизне находится в очевидном противоречии с инстинктом самосохранения, включающего в себя избегание чего-то неизвестного, а следовательно — нового тоже. Но собирательство с полным избеганием новизны практически несовместимо — ведь в хорошо известном месте уже всё, скорее всего, найдено, и поживиться чем-нибудь будет сложно. Модуль стремления к новизне — один из наиболее перспективных в долгосрочном плане; по сути дела, именно ему человечество обязано большей части своих достижений. Исследования космоса, будучи, казалось бы, прагматически бесполезным занятием (вернее — хаотически отклоняющимся от ближайшего оптимума), могут способствовать открытиям новых технологий, и даже, в конце концов — открыть возможность колонизации других планет. А это — и есть суть эволюционного успеха нашего вида; а ведь изначально стояла лишь задача поиска новой, и ещё не «прочёсанной» территории…

Поскольку собиратель «клюёт по зёрнышку», а многое из найденного удобно использовать большой массой (например, складируя про запас), то собирательский инстинкт включает в себя модуль накопительства, выражающийся в отнюдь не возвышенной привычке захламлять своё жилище и примыкающее к нему пространство. По идее, это предметы, имеющие хотя бы какую-то, но часто весьма сомнительную полезность. Наиболее цивилизованная форма этого модуля — различного рода коллекционирование; впрочем, коллекционироваться могут вещи, под определение «цивилизованный» едва ли подходящие — например, скальпы противников.

Накопительство — безусловно долгосрочный модуль; однако, как и многое другое инстинктивное поведение, бывает весьма и весьма бестолковым. На этот счёт было очень верно кем-то замечено: «Хлам — как идеальный газ. Заполняет весь предоставленный ему объём». Однако в форме упорядоченной коллекции хлам может весьма способствовать повышению эффективности какой-то деятельности, и даже познанию каких-то новых истин.

Конструктивистская деятельность присуща очень многим видам, даже весьма далёким от человека. И в том числе — очень сложная. В большинстве случаев — это постройки гнёзд и их функциональных аналогов (соты пчёл и ос, коконы шелкопрядов, и т. п.). Но не только. Пауки и муравьиные львы строят приспособления для лова добычи, а бобры и вообще занимаются весьма глобальным, очень сложным, и очень многоцелевым переустройством окружающих ландшафтов. Надо сказать, что деятельность бобров уже вполне сопоставима по сложности с человеческой — оставаясь при этом почти полностью инстинктивной. Разумеется, если человек замыслит построить плотину — подобную бобровой, то он будет вынужден привлечь свой мощный ассоциативный рассудок, пространственное воображение, и прочие, явно не инстинктивные механизмы. Нет у человека столь узко специализированного инстинкта, как инстинкт строительства плотин. Однако начнётся вся эта рассудочная деятельность именно с замысла, т. е. желания. Сам созидательный настрой — есть следствие работы именно инстинкта.

Конструктивизм человека, как инстинкт, видимо берёт начало в инстинкте территориальности, предполагающей маркировку своей территории какими-то рукотворными конструкциями. О конструктивизме наших предков в форме строительства гнёзд надёжных данных не имеется, хотя исключать это нельзя. Следующим этапом развития конструктивной деятельности, уже в небольшой части рассудочным, было видимо изготовление орудий, которое по мере роста рассудочности и привело в конце концов к современным величественным сооружениям технологической цивилизации.