Глядя на эту разыгрывающуюся перед ее взором немую сцену, она уже знала – ей надо поговорить с Яной. Поговорить обязательно и как можно быстрее! И хотя разговор, скорее всего, будет нелегким, неудобным и, возможно, даже глупым, ни к чему, кроме обид, не ведущим, он все равно должен состояться. В любом случае. Это ее долг. Святой долг. Ибо то, что происходит сейчас, может привести только к дикой вспышке насилия. Чего-чего, а насилия этот дом пережил уже более чем достаточно...

Понимая, что раньше вечера поговорить им все равно не удастся, Бонни, как только открылся магазин, села за кассу, достала из железного ящика под прилавком специальную брезентовую сумку с мелкими купюрами и монетами для сдачи и, пересчитав, разложила их по соответствующим делениям выдвижного ящичка кассового аппарата.

Старый Гас выполнял свою обычную дневную работу совсем как сомнамбула. Рик Стассен, как всегда ловко и красиво орудуя острым тесаком, разделял на части мясные туши. Уолтер работал в ледяном молчании. Ближе к полудню им нанесла визит Доррис, чтобы взять пачку сигарет. Глядя на нее, можно было подумать, что она принцесса королевских кровей, вынужденная спуститься в магазин только для того, чтобы пожаловаться управляющему на плохое обслуживание. То, с какой неприкрытой яростью, не говоря уж о трясущихся губах, Уолтер посмотрел на свою жену, привело Бонни в смятение. С чего бы это? Нет, нет, определенно тут что-то не так. Похоже, надо будет повнимательнее понаблюдать и за ними...

Все-таки странно было вот так, не успев толком выйти из затянувшегося транса самосозерцания, отчетливо увидеть в действии окружающие ее силы зла и насилия. Сначала Тина, затем Яна, теперь, возможно, Уолтер.

Обычно наличные деньги от одного из оптовых магазинов, с которыми они имели дело, им доставлял сутулый, тощий человек с безвольным ртом. Как правило, он приезжал не позже двух часов дня.

– Ты сама отдашь мне тридцать два доллара сдачи, Рыжуня? – спросил он у Бонни. – Или нам лучше позвать Уолтера?

Подошедший к ним Уолтер взял у него стодолларовый банкнот, просмотрел его на свет, встал за кассовый аппарат, пробил на нем: «К оплате: 32.12», затем взял деньги из ящичка и передал их сутулому рассыльному. А когда тот, попрощавшись, ушел, повернулся к Бонни:

– Ты уже обедала?

– Нет, пока не получилось.

– Я сейчас сниму Яну с телефонных заказов, чтобы она тебя подменила, а ты пойди перекуси.

Снова Бонни приступила к работе в два тридцать. Во время относительного затишья она проверила скопившуюся наличность, обнаружила лишних пятьдесят долларов, оприходовала их как оплату – что в общем-то приблизительно совпадало с суммой пробитых чеков – и практически не вспоминала о них до тех пор, пока один из посетителей не оплатил мелкую покупку довольно редкой двухдолларовой купюрой. Не желая оставлять эту купюру в ящичке для обычных разменных купюр, чтобы ее по ошибке не выплатили в виде сдачи как пяти– или даже десятидолларовую, она положила редкую купюру в ящичек с уже оприходованными «полученными суммами»... Но чем дольше Бонни сидела за кассой, тем больше ей почему-то не давал покоя этот ящичек. Поэтому, как только представилась возможность и у кассы никого не было, она решила заглянуть в него еще раз. Двухдолларовая бумажка лежала там по-прежнему, а вот оприходованного чека на тридцать два доллара не было. Вместо него лежал чек на восемьдесят два доллара. Написанная карандашом тройка была довольно ловко переделана на восьмерку, а вся сумма стояла напротив покупки, стоящей вообще не дороже десяти долларов. Случайным взглядом эту подделку было не определить, но, если посмотреть повнимательнее, да еще профессиональным взглядом кассира, сразу было видно, что новая сумма писалась явно более мягким грифелем, чем первоначальная. Бонни долго рассматривала подделанный чек, затем глянула в другой конец торгового зала. Там у ряда полок с товарами стоял Уолтер с огрызком красного карандаша во рту и... и внимательно смотрел на нее. Бонни вернула чек на прежнее место в ящичке и медленно, как будто ничего не случилось, отвернулась. В конце рабочего дня баланс полностью сойдется. Только что оприходованные ею пятьдесят покроют «полученные» пятьдесят, и все будет в полном порядке. Вроде бы в полном порядке!

Новый и совершенно неожиданный поворот событий заставил Бонни изменить свое мнение об Уолтере. Если раньше он казался ей робким, кротким мужчиной, находящимся под каблуком сварливой жены, добросовестно выполняющим тупую работу не только для того, чтобы помочь родному отцу, но и чтобы хоть как-то скрасить свою тоскливую жизнь, то теперь она увидела его другим. Крал у семьи именно он, больше некому. Ни Яна, ни Гас не могли этого делать по определению – не воровать же им у себя самих! Рик Стассен к кассовому аппарату никогда не прикасался. Теоретически, конечно, это мог сделать Джимми, их новый паренек, но он ни на минуту не оставался в магазине один. В торговом зале все время кто-нибудь присутствовал. Кроме того, ему пока еще не был хорошо известен распорядок работы магазина. А Верн Локтер занимался доставками где-то в городе. Остается только Уолтер. И вполне возможно, поступил он так далеко не в первый раз.

Ей также были ясны и последствия. Если воровство раскроется, подозрения падут на нее, Верна и Джимми Довера. Но прежде всего именно на нее. Ведь за кассой сидит не кто-нибудь, а именно она! Бонни стало страшно. И был только один человек, к которому можно было обратиться за помощью, причем как можно скорее. Поль Дармонд – вот кто точно знает, что и как ей надо делать, но... Она вдруг вспомнила о старом Гасе: один сын – мертв, второй – вор, дочь – наркоманка, жена – изменщица... Выдержит ли он все это? Осознав, что сейчас она думает совсем не о себе, как делала прежде практически всю свою сознательную жизнь, а о других, по большому счету совершенно посторонних для нее людях, Бонни неожиданно ощутила прилив гордости за то, что она оказалась на это способна. Гордости и... чувства искренней благодарности... Полю Дармонду.

Когда рабочий день наконец закончился, выручка была подсчитана, магазин закрыт и все, поужинав, начали расходиться, она остановила Яну на лестничной площадке:

– Яна, подожди. Слушай, не могла бы ты прямо сейчас подняться ко мне в комнату? Всего на минуту-другую, не больше.

Яна с нескрываемым удивлением посмотрела на нее:

– Зачем? С чего это тебе вдруг приспичило? Прежде всего, мне в любом случае надо немедленно скинуть с себя эти чертовы туфли. Жмут, сил нет.

– Мне надо срочно поговорить с тобой наедине. Поверь, это очень важно.

– Ну ладно. Минут через пять буду.

Бонни поднялась в свою комнату, сняла брюки, повесила их в гардероб, переоделась в толстую шерстяную юбку. Пластинку ставить на проигрыватель не стала. Вместо этого села на краешек кровати, взяла в руки первый попавшийся журнал и стала ждать... Вскоре, негромко постучав, вошла Яна и плотно закрыла за собой дверь. Затем подошла к стулу рядом с постелью и села, широко расставив крепкие ноги в разношенных комнатных шлепанцах.

– Ну, и о чем таком очень важном ты хочешь поговорить, Бонни?

Ожидая ее, Бонни размышляла, как лучше начать этот трудный разговор, но ничего не придумала.

– Сигареты вон там, на тумбочке рядом с тобой, – проговорила она.

– Спасибо, может, чуть попозже.

– Скажи, Яна, ты...

– Я – что? В чем, собственно, дело? Что тебе от меня нужно?

– Скажи, ты спишь с Верном?

В комнате повисла напряженная тишина. Все вокруг будто замерло. Глаза Яны чудовищно расширились, рука непроизвольно метнулась к горлу. Будто кто-то собирался ее задушить. Она медленно повернулась, словно слепая, нащупала на тумбочке пачку сигарет, дергаными движениями вытащила одну, трясущимися пальцами ее прикурила.

– С чего это ты вдруг взяла?

– Видела, как вы за завтраком друг на друга смотрели. И как ты по поводу и без повода краснела. И как он до тебя дотронулся, когда думал, что этого никто не видит. И как ты пролила кофе, наполняя его кружку. И как ты, непонятно почему, сейчас растерялась... Меня ведь не проведешь, Яна. В прошлой жизни я повидала этого столько, сколько тебе и не снилось. Если бы ты знала об этом хоть немного из того, что знаю я, то ближе чем за версту к этому Локтеру никогда и не подошла бы, уж поверь мне.