Зейн ответил ей насмешливым взглядом и циничной улыбкой.

– Джимми выбрал его потому, что поймал здесь двухкилограммового окуня. Я рыбачил вместе с ним. Господи, он радовался, как ребенок. «Когда я умру, похороните меня там, где я поймал ту рыбину», – постоянно твердил он.

Келли издала неопределенное восклицание. Глядя на отражение в воде, она в глубине души понимала, что рыба тут ни при чем. Джимми питал страсть к красоте природы, страсть, к которой она только начинала приобщаться.

– Хотите что-нибудь сказать? – спросил Зейн, взглянув на нее. – Традиционные «несколько слов».

Внезапно у нее вновь сжалось горло.

– Вряд ли я смогу, – честно призналась Келли, слыша, как дрожит ее голос. – Думаю, у меня не получится.

– Дайте сюда, – резко произнес Зейн, протягивая руку. – Я все сделаю сам и что-нибудь скажу. По-моему, это необходимо.

С трудом сглотнув комок в горле, Келли протянула ему сверток. Их пальцы на миг соединились, и это мимолетное прикосновение заставило ее совершенно пасть духом. Келли обеими руками обняла собаку, радуясь тому, что та рядом.

– Джимми любил книги и природу, – произнес Зейн, вскрывая сверток. Его лицо было серьезным, голос – негромким, но спокойным. – Вот это подойдет лучше всего… – Он глубоко вздохнул и прочитал стихи Вордсворта:

Келли замерла, узнав эти строки. Зейн продолжал тем же спокойным, размеренным голосом, не останавливаясь, не пропуская ни единого слова.

Сердце Келли сжалось от боли и еще какого-то чувства, более глубокого, чем боль. Она была не в силах говорить.

Но Зейн знал, что сказать. Эти стихи были не только красивы, они пришлись как нельзя к месту – лучшее прощальное слово для Джимми, именно то, что ему хотелось бы услышать. Зейн медленно высыпал прах в тихую воду.

– Прощай, друг, – тихо произнес он. – Ты избавился от демонов и монстров. Успокойся и спи с миром.

Бледная, дрожащая Келли наблюдала, как тонут последние частицы пепла. Зейн повернулся к ней.

– С вами все в порядке?

– Да, – солгала она, сжимая в объятиях собаку.

– Нет, не все, – раздраженно возразил он, полез в карман и, вытащив белый носовой платок, протянул ей. – Вот, черт побери, плачьте. Не могу видеть, как вы сдерживаетесь. Просто поплачьте и покончите с этим, понятно? – Он встряхнул платок яростным движением. – Возьмите же, – хрипло повторил он.

Келли хотела посмотреть на него, но отвела взгляд. Выпрямившись, она взяла платок и закрыла лицо, чтобы не видеть своего спутника и чтобы он не видел ее глаз. А затем, к собственному смущению, она разразилась слезами. Долгое время сдерживаемые чувства вырвались наружу.

Зейн отвернулся и взял весло. Она сидела прямо, как и подобает учительнице, и рыдала, как малое дитя, одной рукой по-прежнему обнимая глупую перепуганную псину.

Он опустил весло в воду, прилагая все усилия, чтобы как можно скорее оказаться подальше от залива. Еле слышно выругавшись, он возблагодарил небеса за то, что они сидят в каноэ, – иначе он не удержался бы и обнял Келли. Тряхнув головой, он прогнал шальную мысль. Во-первых, это бессмысленно; во-вторых, ему совсем не хотелось этого.

Келли решительно вытерла глаза. Слезы налетели на нее внезапно, как летняя гроза, стремительная и обильная, и так же внезапно иссякли. Теперь Келли застыдилась оттого, что Зейн видел ее столь беспомощной.

Она отерла мокрые щеки, скомкала платок и стиснула его в кулачке.

– Неужели вам удобно? – язвительно поинтересовался он. – Постоянно держать спину в напряжении?

Девушка бросила на него укоризненный взгляд, будучи тем не менее благодарной, что Зейн не стал проявлять сочувствие.

– Да, – коротко ответила она. – Разумеется, мне удобно.

– В каноэ надо держаться более расслабленно, – заметил Зейн, неодобрительно приподняв бровь. – И незачем стыдиться слез. Небольшое проявление эмоций вам не повредит.

Келли равнодушно пожала плечами. Ее рыдания были не просто небольшим проявлением эмоций; это было огромное горе, скорбь по ушедшему Джимми. Она погладила собаку и подняла голову, взглянув на небо. Облака на нем налились угрожающим лилово-серым цветом, солнце быстро уходило за утесы.

– Как вам удалось запомнить всю поэму? – спросила она, чтобы что-нибудь сказать.

Пришла очередь Зейна пожимать плечами.

– Просто запомнил – и все.

Его широкие плечи приподнимались всякий раз, когда он взмахивал веслом. Каноэ летело как безмолвная стрела по темным водам.

Келли промолчала. Она вновь взглянула на небо, беспокойно покусывая нижнюю губу. Смятый платок она по-прежнему держала в руке.

– А в чем дело? – сардонически поинтересовался он. – Неужели вы думали, что я не знаю стихов? Что я всю жизнь читаю только страшные комиксы? Или что я знаю только дрянные стишки, которые пишут на стенах уборных?

Именно так Келли и думала, но не решилась признаться.

– Мне просто не верилось, что вы держите в голове что-либо подобное, – заявила она.

– О, я держу в голове великое множество мыслей, – отозвался он, наполняя иронией каждое слово. – Я знаю, каким вы представляете себе мой мозг – дешевый дом с привидениями, с висящими под потолком летучими мышами и затаившимися по углам тарантулами. Но иногда меня посещает пара-другая достойных мыслей – разумеется, ненадолго.

– Разумеется, – согласилась Келли. То, как себя только что проявил Зейн, до глубины души поразило ее – и не только потому, что он читал наизусть Вордсворта, а потому, что он с безукоризненной точностью выбрал эти строки. Его чуткость потрясла Келли, и ей не хотелось сейчас упрекать Зейна. Все еще пребывая в замешательстве, Келли сменила тему: – Сегодня я познакомилась с соседкой – седовласой дамой лет шестидесяти, живущей в маленьком домишке неподалеку. Мэвис Прюэр. Она была знакома с Джимми и страшно огорчилась, когда узнала, что… когда она обо всем узнала. Джимми когда-нибудь рассказывал о ней?

Зейн слегка приподнял бровь и покачал головой.

– Не припоминаю. Джима не слишком интересовали седовласые дамы.

Келли поерзала на жесткой скамье, обнимая Полли-Энн за шею.

– Она говорила, что прошлое лето провела здесь.

– Прошлым летом меня тут не было. Я был чертовски занят и не мог выбраться. Эти дома снимают каждый год разные люди, они появляются и исчезают.

– Мне показалось, она хорошо знала Джимми, – заметила Келли, отводя с лица длинную прядь волос. Налетел ветер, поверхность воды покрылась мелкой рябью. – Мне просто стало интересно, какие у них были отношения.

Зейн издал короткий смешок.

– Должно быть, он относился к ней по-соседски – ведь эта дама старше его. Обычно он был робким в общении с женщинами, которых он называл «приличными», – своих приятельниц Джим находил в барах, – и это составляло его главную проблему.

Келли вспыхнула. Об этой стороне характера Джимми она предпочитала умалчивать.

– Кажется, он часто беседовал с этой дамой, – произнесла она, мысленно добавив: «И рассказывал ей о вас».

– О, Джим был дружелюбным человеком, – насмешливо заметил Зейн. – Мужчины бывают одновременно и дружелюбными, и робкими. Он всегда считал, что ему нечего предложить порядочной женщине.

– Неправда, – живо возразила Келли. – Он мог бы стать чудесным мужем, замечательным отцом, если бы сумел наладить свою жизнь.

– Если бы, Келли, если бы!.. Это было нелегко. Война слишком глубоко поразила его – во многих отношениях, как и всех нас.

Его замечание изумило Келли. Она внимательно вгляделась в лицо Зейна и нахмурилась.

– Нас? Значит, вы тоже были там? Мне казалось, что вы слишком молоды…

– Я попал туда под конец войны, – мрачно ответил Зейн, – но этого мне хватило.