— Примерно то же самое, — ответил Калон.

Соболин наклонился к Калону:

— Я предлагаю договор, герр Ренс. Наши интересы здесь сходятся.

Так как Калон молчал, он добавил:

— Если эта организация действует на западной территории, то мы заинтересованы в том, чтобы освободить вас. Мы все оказались в дураках, нас провели.

За кого, собственно, принимал его Соболин: за дурака или за простодушного человека? Однако обеспокоенность русского была Калону понятна.

Затем Соболин долго говорил о выводе советских войск из Восточной Германии и о передаче Восточного Берлина коммунистическим немецким властям.

— Главное — не препятствовать этому, — убеждал он Калона.

— Действовать надо срочно, — сказал Калон.

Соболин облегченно вздохнул.

— Что вам известно? — спросил он.

— Вы разочаровываете меня, — поморщился Калон.

Он расслабился в кресле и сейчас уже не казался опасным. Но его взгляд… Соболин злился на себя, что недооценил своего собеседника.

— Хорошо, — сказал он. — Я делаю вам честное предложение: закончить дело за сорок восемь часов. Ваши документы останутся у меня. В случае затруднения вы позвоните. Вам гарантирована безопасность на сорок восемь часов. По окончании этого срока мы встретимся независимо от результатов.

Калон нахмурился.

— У меня есть лучшее предложение, — сказал он. — Давайте действовать вместе.

Русский не мог прийти в себя от восторга. Он не сомневался в благонамеренности того, кого он называл герром Рейсом.

— Я попрошу вас только заехать в мой отель, — сказал Калон.

— Хорошо.

Они встали, и Соболин в знак доверия протянул Калону его пистолет. Они вышли из здания и сели в ЗИЛ. На этот раз Соболин сидел рядом с Калоном на заднем сиденье.

Было поздно, и улицы были безлюдными. Снова шел дождь, и Калон молил Бога, чтобы он не погасил пожара в ангаре.

ЗИЛ остановился перед отелем. Калон открыл дверцу, когда Соболин сказал:

— Советую не забывать, что я принял все меры предосторожности.

— Не беспокойтесь, — процедил Калон.

Выходя из машины, он увидел, что один из людей Соболина встал у входа.

Главное для него — осторожность и гибкость. Он шагал по скользкой доске, переброшенной над пропастью: один неверный шаг — и смерть.

Хозяин гостиницы сидел в своем кабинете. Он поднял голову. Его взгляд несколько оживился при виде нацеленного на него пистолета…

— Это вы?…

— Встаньте!

Мужчина тяжело поднялся, смочив языком пересохшие губы. Его круглый живот дрожал под расстегнутым жилетом.

— Даун еще здесь? — спросил Калон.

Хозяин гостиницы кивнул.

— Проводи меня к нему… И без глупостей.

Калон пропустил его вперед и спрятал пистолет под пальто. Они поднялись по лестнице, и толстяк указал на дверь.

— Он здесь.

Калон подошел к двери, нажал ручку, обнаружив, что дверь не заперта, и вошел. В комнате было темно, и из угла до него доносилось ровное дыхание.

Он зажег свет и быстро подошел к кровати. Гельмут Даун проснулся и сунул руку под подушку.

— Не стоит, — предупредил Калон.

Даун медленно убрал руку.

— Не будем терять времени, — сказал Калон. — Хочу довести до вашего сведения, что это я находился в квартире, напротив колбасной лавки Мюллера. Сообщаю вам также, что вскоре после вашего визита Лаймен умер.

Даун сел на кровать. Его тщедушное тело не было создано для физической борьбы.

— Кроме того, у вас на хвосте ГПУ, — добавил Калон.

Он допустил ошибку и вместо запугивания вызвал сопротивление Дауна. Тот быстро наклонил голову и, откусив пуговицу сорочки, с вызовом взглянул на Калона.

— Остановитесь! — крикнул Калон. — Я пришел к вам как друг.

Слишком поздно. Даун уже откинулся назад, губы его посинели, а широко открытые глаза смотрели неподвижно. У яда оказалось слишком быстрое действие.

Даун не понял его. В течение долгого времени он жил в состоянии нервного напряжения. Он предпочел смерть аресту.

Калон быстро вышел из комнаты, зашел в свою и взял чемодан.

Выйдя на улицу, он направился к своей машине. Человек Соболина следовал за ним. Калон открыл заднюю дверь, чтобы поставить чемодан, и позвал:

— Эльза.

Машина была пуста. Эльза исчезла.

Когда машина остановилась на площади, Соболин сказал:

— Вы знаете, что делаете. Я думал, что Дункан…

— Он тоже был только одним из звеньев в цепи, — резко перебил Калон.

Он, оттого что не несет больше ответственности за девушку, чувствовал внутри себя не облегчение, а какую–то пустоту…

— Я ненадолго.

Калон вдруг резко сорвался с места и пересек площадь. Он рисковал, взяв с собой русского. Но этот риск мог быть еще большим, если бы он был один. Соболин должен быть с ним до конца.

Калон стоял перед домом, куда Даун заходил после обеда. Он подошел к двери и три раза постучал. На двери висела бронзовая дощечка, сообщающая, что здесь живет доктор Хорнбах.

Дверь открыл пожилой человек:

— Что вам угодно?

— Доктор Хорнбах? — спросил Калон.

— Я не принимаю в такое время.

— Может быть, вас убедит это, доктор?

Калон нацелил на него пистолет, и Хорнбах съежился. Он отошел в сторону, пропуская Калона, но тот заставил его идти впереди.

Они вошли в просторный кабинет. В застекленном шкафу Калон увидел разнообразные медикаменты. Прежде чем сесть, доктор взял со стула маленький тюбик и, улыбаясь, развернул его.

— У меня слабое сердце, — пояснил он.

Калон подскочил к нему и вырвал порошок из его рук со словами:

— Не выйдет, доктор. Меня только что провел Даун.

Доктор посмотрел на Калона усталыми глазами.

— Однажды это должно было случиться.

У него были глубокие морщины, мешки под глазами и горькая складка у рта. Коротко остриженные волосы были совсем седыми.

— Я, если мы договоримся, не отниму у вас много времени, доктор. Я хочу, чтобы вы поняли. Меня ждут в машине три человека из ГПУ, но я пришел к вам как друг.

Хорнбах поднял голову:

— Какой смысл предавать в моем возрасте?

— Вы не поняли, доктор. Я хочу сохранить вашу организацию, но я должен быть уверен, что не ошибаюсь. Для этого мне необходимо выйти на ваших шефов.

— Я ничего не знаю.

— Не глупите. Я понял, что Даун был в вашей организации мобильным агентом, обеспечивающим связь между различными ее членами. Что касается вас, доктор, то вы являетесь соединительным звеном и должны знать звено, ведущее к голове.

— Я всего лишь скромный член организации.

— Нет, я не думаю. Остальные звенья вербовались из более скромной среды, такие, как Лаймен, например. Кроме того, ваша профессия позволяет вам легко перемещаться, не привлекая к себе внимания. Более скромные члены вашей организации не перемещаются. Вы будете говорить, доктор?

— Я не понимаю.

— Глупо. Я не из ГПУ, но, если я провалюсь, вы попадете к ним. Подумайте об этом. Кроме того, есть другой способ узнать имя вашего корреспондента…

На этот раз Хорнбах проявил интерес.

— Я могу ошибаться, — продолжал Калон, — но весьма возможно, что им окажется один из ваших пациентов, то есть его имя мы сможем найти в списке ваших больных. На это потребуется время, но можете быть уверены, его найдут.

Доктор казался несколько взволнованным. Его руки, покрытые желтыми старческими пятнами, дрожали.

— Кто вы? — спросил он.

— Неважно, — ответил Калон. — Советую вам поспешить.

— Как я могу доверять человеку, которого сопровождают русские агенты?… Вы думаете, что это патриотизм. Нет, для меня это гораздо более лично, в некотором роде искупление.

Калон стиснул зубы. Он был бессилен перед Хорнбахом и тот знал это. А внизу ждет Соболин. Он отпустил Калона на веревочке, потому что это позволяло ему выиграть время.

— Доктор, — медленно начал Калон. — Рано или поздно они окажутся здесь, и тогда мы с вами проиграли.

Он встал, подобрал с пола небольшой флакон, содержащий пилюли, и поставил его на стол, на расстоянии вытянутой руки от доктора.