— С совещания представителей трех стран.

— Англии и Америки?

— Да. Впрочем, наши партнеры не спешат с нами консультироваться, хотя все мы заинтересованы в равной степени. Кроме того, это касается Германии.

Кост насторожился.

— Продолжайте, — сказал он.

— Вам хорошо известны отношения, существующие между двумя немецкими государствами. Отношения, прямо скажем, натянутые. По крайней мере, так до недавнего считали наблюдатели. Неожиданно мы столкнулись со случаями невероятного саботажа.

— Что вы имеете в виду? — спросил Кост.

— Рост количества покушений на солдат оккупационной армии, промышленный саботаж на заводах, «спонтанные манифестации» против режима и союзников. Заметьте, что эти инциденты составляют часть обширной программы, затрагивающей все три зоны.

— Что думают об этом в Бонне?

— Делают вид, будто ничего не происходит. Хотя Западная Германия и входит в НАТО, страна устала от милитаризации и мечтает только о мире.

— Весь мир о нем мечтает, — усмехнулся Кост.

— В этом и таится опасность. Я говорю не о возможности нацизма, а о пассивном сопротивлении, которое выражается в желании немцев, чтобы их оставили в покое. Они считают, что сами разберутся между собой.

— Нейтралитет? — спросил Кост.

— Именно. Опыт показал, как опасна на Западе страна, провозгласившая нейтралитет. Это хуже, чем открытый враг. Даже американцам это понятно.

— Они поняли, что в девяти случаях из десяти за этим стоит Москва?

— Да. План продуман тщательно: одновременная операция по всей территории ФРГ.

— Мне непонятна одна вещь, — сказал Кост. — Пусть немецкое население сдержанно относится к союзникам, но ведь Боннское правительство настроено иначе?

— Вы думаете? — спросил Эрлангер. — К сожалению, мы получили подтверждение тому, что Боннское правительство недавно имело контакты с правительством ГДР.

— И вы думаете, что в Бонне…

— Ну, разумеется, нет, — перебил его полковник. — Федеральное правительство прекрасно понимает, кто мажет масло на его хлеб. Но правительство знает о настроении народа, враждебного к соглашениям с Западом. А выборы у западных немцев, увы, свободные.

— Чего вы хотите, полковник? — спросил Кост.

— Две вещи. Во–первых, я бы хотел знать, не обнаружили ли вы со своей стороны что–нибудь такое, что могло бы пролить свет на это дело.

Кост забыл о мучивших его угрызениях совести. Он снова превратился в большого ловкого кота, желающего хитростью поймать мышь.

— Точно не могу сказать. Но четверо моих агентов, отправленных на выполнение одной и той же миссии в Восточную Германию, погибли.

— Черт возьми! — вырвалось у Эрлангера.

— Любопытное дело, — пояснил Кост. — Сначала в результате несчастного случая погиб один местный агент. Чтобы выяснить, в чем дело, я послал туда другого. С ним тоже произошел несчастный случай. Двух остальных постигла та же судьба.

— Гангренозная сеть?

— Я прихожу к этой мысли. А ваш второй вопрос?

Полковник замялся. Вторая Канцелярия не очень любила обращаться за помощью к людям Коста.

— Видите ли, наша позиция в Восточной Германии слишком официальна, чтобы мы могли пойти на риск. Принимая во внимание качества ваших людей…

Кост знал, что последнее замечание в устах полковника не было комплиментом. Он улыбнулся: полковнику еще очень мало известно!… Эрлангер продолжал:

— Я не вижу прямой связи между вашим делом и делом, интересующим меня.

— Я тоже, и это досадно. Мой местный агент напал, кажется, на что–то важное. На что? Пока трудно говорить о связи между нашими делами.

Он посмотрел на полковника своими непроницаемыми глазами:

— У меня сейчас не хватает людей. Я должен бороться не только с врагом, сокращающим мои штаты, но с моими собственными людьми. Я не думаю, что смогу вам помочь. Мои люди бывают эффективны, когда действие локализовано, даже индивидуально. Для вашего же дела мне понадобятся десятки людей, которых у меня нет.

Полковник кивнул головой:

— Я понимаю вас. В данном случае речь как раз и идет о локальном действии. Вот как в двух словах обстоит дело: в Западном Берлине мы напали на след одного типа из подпольной организации. Сначала мы его просто подозревали, но вскоре случилось нечто подтвердившее наши подозрения. Он торговец, и, помимо устной информации, вылавливаемой в среде наших клиентов, мы сами установили его ответственность за уничтожение военных грузовиков с боеприпасами. Несколько человек погибли. Газеты писали об этом случае, подвергая нападкам обоснованность нашего присутствия на немецкой земле.

— Вы можете его похитить.

— А что потом? Он скажет лишь то, что знает, а это немного. Организация будет продолжать свою деятельность.

— Вы кого–нибудь отправили на место?

— За нашим коммерсантом наблюдает агент из Парижа. Он ничего не обнаружил.

— Почему вы думаете, что моему агенту повезет больше?

Эрлангер взглянул на Коста.

— У вас развязаны руки. Ваши люди меньше рискуют при большей свободе действий.

Кост задумался, затем ответил:

— Я собирался отправить в Восточный Берлин одного агента. Он свяжется сначала с вашим агентом в Западном Берлине и поможет ему обнаружить хоть что–нибудь, что могло бы стать отправным моментом дальнейших поисков. Его вмешательство, независимо от результата, будет ограничено во времени.

Кост вздохнул.

— Учитывая специфику деятельности моей Службы, я не могу предоставить моего человека в ваше распоряжение на неограниченное время. Я только что потерял трех «мобильных» агентов.

Эрлангер знал, что подразумевал Кост под «спецификой». Служба Коста имела такое же отношение ко Второй Канцелярии, как парашютный десант к пехоте. Полковник улыбнулся: он выиграл. Он был удовлетворен не столько тем, что агент Коста задействован в этом деле, сколько тем, что будет задействована его организация, которая была гораздо мощнее, чем об этом говорилось вслух.

Они обсудили некоторые второстепенные детали, и полковник Эрлангер ушел. Кос»снял трубку:

— Это Кост. Как дела?… Неважно?… Проводите его ко мне.

Дверь в кабинет открылась, однако Кост не сразу поднял голову. Впервые в жизни ему было не по себе. Он чувствовал на себе взгляды вошедшего человека и Полетты. Не поднимая глаз, он промолвил:

— Вы можете идти, Полетта.

Он услышал, как закрылась дверь, и закурил сигарету.

Наконец Кост поднял голову. Шока не было, хотя он опасался именно его. Было лишь смущение.

Человек спокойно смотрел на него сквозь полузакрытые веки. Он стоял, держа руки в карманах. В его облике было что–то небрежное, но вместе с тем от него исходила сдерживаемая сила. Он похудел, нос его был скошен, застывший взгляд сбивал с толку. Кост почувствовал, что стоящий перед ним человек, несмотря на спокойную внешность, был очень опасен.

— Значит, это были вы? — спросил тот, кого звали теперь Николя Калоном.

— Садитесь, — предложил Кост.

Сам он встал и прошелся по кабинету. Чтобы не видеть Калона, не встречаться с ним взглядом, он встал за его спиной.

— Я надеюсь, что вы все поняли, — сказал он.

— Промывание мозгов?

— Да, — признался Кост. — Максим Калан уже не мог быть хорошим агентом. Ему оставалось лишь разделить участь своих неудачливых коллег. В связи с многочисленными потерями мне пришлось пересмотреть кадровый вопрос и кадровую политику. Одни бессмысленно отдали свои жизни, другие оказались нестойкими и раскрыли наши секреты. Я не мог больше рисковать.

Калон неподвижно сидел в кресле. Кост предложил ему сигарету:

— Я использовал технику по промыванию мозгов. Целью этого метода является не только укрепление сопротивляемости человека, но и формирование сильной и неразрушимой личности.

Косту не нравилось молчание сидящего в кресле человека. В действительности этот эксперимент ставил перед ним серьезные проблемы: практическую — будет ли результат позитивным — и моральную — имеет ли кто–нибудь право посягать на личность человека, разрушать ее и заменять другой личностью? Во время войны в Корее американцы использовали этот метод, чтобы повысить сопротивляемость солдат на тот случай, если те попадут в руки китайцев. Русские использовали этот метод для промывания мозгов тем людям, которых они ставили затем на ключевые посты в странах социалистического лагеря.