— Будьте любезны облачиться в эти очаровательные наряды, — говорит он, — и тогда сможете входить куда пожелаете.
— А они стерильные? — спрашивает Гарри.
— Нет, — улыбаясь, отвечает Джеф, — но мы все пройдем сейчас через стерилизатор. Не волнуйтесь. Тут все прекрасно оборудовано. Пусть я им не удался, но это, можно сказать, не их вина. Просто невнимательность, да и опыты еще только начинались. А кстати, это очень приятно — целый день заниматься мастурбацией.
Такие выступления Джефа Девэй явно производят впечатление на Энди и Гарри — им это еще в новинку, но этому болтуну до них нет никакого дела, и он уже тащит нас к другой двери, расположенной между платяными шкафчиками. Мы опять пропускаем его вперед, идем следом и попадаем в какую-то камеру, где на одной из стен — целый ряд всяких табло и циферблатов. Вместо дверей — двойные люки с уплотнением из мягкой резины, а возле циферблатов — несколько ручек с указанием отметок и чисел.
— Пять минут — и все, — говорит Джеф.
Он подходит к приборам, поворачивает первую рукоятку, и люк, через который мы вошли, резко закрывается. Потом он нажимает еще на какие-то кнопки, и помещение заполняется теплым и пахучим паром — это, очевидно, дезинфектант. Температура постепенно поднимается, туман густеет. Но дышится по-прежнему легко. Наверное, какой-то новый способ. И видимо, у доктора Шутца в запасе еще немало сюрпризов.
Проходит чуть более пяти минут, мы слышим чистый низкий звук гонга, и Джеф возвращает все рукоятки на ноль. В результате на стене, противоположной той, через которую мы вошли, открывается еще один люк, куда мы и направляемся. Псу Майка Бокански очень понравилась дезинфекция, и прежде чем проследовать за хозяином, он раз пять или шесть радостно чихает.
Но вот мы опять упираемся в дверь.
Легкое нажатие кнопки, и она бесшумно скользит по специальным пазам. Перед нами открывается круглая стена, какие бывают в театре, и мы ступаем на нечто вроде крытой галереи, идущей по кругу между ложами, только вместо них в стене располагаются круглые иллюминаторы, закрытые толстым стеклом, через которые бьет ослепительно яркий свет, заставляющий нас попятиться.
Джеф двигается вправо по галерее, Энди Зигман — за ним. Гарри тащит меня за рукав. Шествие замыкают Майк и его боксер, слегка смущенный происходящим. Должно быть, ему непросто разобраться во всех этих запахах, царящих вокруг.
Джеф останавливается, мы тоже. Но теперь, когда наши глаза уже привыкли к свету, мы жадно приклеиваемся к иллюминаторам.
Сначала я ни черта не мог разглядеть. И вдруг вижу: в двух метрах от нас на операционном столе лежит человек, полностью закрытый белыми простынями. Между ними — лишь оперируемый участок размером сантиметров двадцать на двадцать. Над телом склонились трое, одетые так же, как и мы.
Рядом, еще на одном столе, лежит женщина. Здесь видимый участок тела значительно шире: к столу привязаны ее ступни, лодыжки и бедра, да плоская блестящая полоска стальной ленты охватывает ее на уровне живота — все остальное открыто нашему взору. Женщиной пока никто не занимается.
В изголовье каждого стола установлена сложная аппаратура. Вероятно, для анестезии.
Я пытаюсь разглядеть, есть ли в операционной еще другие ассистенты, но сумрак, покрывающий ту часть зала, которая не попадает под ослепительный свет двух гигантских рефлекторов, не облегчает мою задачу; однако, думаю, кроме этих троих, тут больше никого нет.
Мужики возятся вокруг первого стола, и я пытаюсь сообразить, чем же именно они заняты, но один из них как раз стоит ко мне спиной. Наконец он слегка отодвигается в сторону, и я вижу, что оперируемый — мужчина. Но смотреть на это я не в силах…
Такого не станешь творить и со злейшим врагом. Я отворачиваюсь. С меня довольно. Теперь понятно, откуда взялись те снимки. Мне достаточно и их. Я хочу уйти. И погрузиться в холодную воду. Лучше всего — в Тихий океан. В нем столько воды, что как раз должно хватить.
Едва я отворачиваюсь от иллюминатора — замечаю слева какое-то движение. Слышу рычание Нуну и, как при вспышке, успеваю заметить, что он приседает, пятится и исчезает в другом конце круглого коридора. Дальше все происходит очень быстро. Передо мной вырастает человеческая фигура на добрую голову выше меня… Это невероятно, я, должно быть, свихнулся. Парень без маски и весь в белом.
— Майк! Гарри!..
Мне едва достает сил сдавленно прокричать их имена, и на меня обрушиваются лапы чудовища. Жесткие, холодные голубые глаза смотрят на меня… как на клопа. Я чувствую, как эти пальцы, точно стальные тиски, сдавливают мне лопатки.
Выстрел, еще один… я ору… Мне больно. Я извиваюсь в руках монстра… Его буркалы таращатся на меня в упор. Господи! Они совсем пустые… Между глаз на лбу появилась красная дыра, все лицо заливает кровь, а он все продолжает сжимать… все сильнее и сильнее… Я чувствую, как из моих глаз брызнули слезы. Сейчас он сломает меня пополам…
Еще два выстрела… Мы падаем почти одновременно. Майк вытаскивает меня из-под гигантского трупа, который так и рухнул, ни разу не содрогнувшись.
И только я успеваю встать на ноги — слышу тихий голос Джефа:
— Теперь нам лучше отсюда уйти. А то доктор Шутц не обрадуется, узнав, что вы убили представителя серии «Р».
Это Гарри добил его двумя выстрелами в спину на уровне сердца. Дальше события развиваются слишком быстро, и мне просто некогда думать о своих помятых стальной лапой чудовища плечах. Мы галопом несемся вглубь по коридору следом за Джефом Девэй. Ныряем в какой-то узкий проход, поворачиваем направо, еще раз направо… Я вконец потерял ориентацию. Папаша Зигман веселится от всей души, и я слышу, как у меня за спиной он от удовольствия что-то кудахчет сквозь маску.
А я… ей-Богу, даже не знаю, говорить или нет… Матерь Божья, мне двадцать лет, я вешу двести фунтов, одни мускулы, и меня мало что может напутать… черт… будь что будет… так и быть. Так вот, на бегу я замечаю, что…
Совершенно верно. Как трехлетний младенец. Да, я надул в штаны от страха, когда меня схватило это чудище.
А сколько их еще таких в этом адском вертепе?… Теперь ясно, почему этим гадам наплевать, залезет к ним кто-нибудь или нет…
С такими амбалами вместо полиции нечего опасаться, что кто-то станет докучать им дольше положенного.
Но какие еще ужасы ждут нас впереди? Я настолько погружаюсь в эти размышления, что опять налетаю на Майка Бокански, который замирает прямо у меня перед носом. И как выяснилось, вовремя, потому что иначе я бы врезался в стену. Но тут я просто содрогаюсь, вспомнив о его гранатах, и подскакиваю на месте, как от укуса тарантула. Майку не до меня… У него такой же испуганный вид, как у Гарри и Энди. Один Джеф продолжает выглядеть бесстрашным.
— Все в порядке, — говорит он нам. — Здесь мы почти в безопасности. Я лично рад, что вы ухлопали Р.62. Он все время издевался надо мной, что я слишком пережаренный. У него-то все было в полном порядке… конечно… но вот он взял и помер. Будет теперь знать!
— Хватит болтать, — обрывает его Гарри. — Как отсюда выбраться?
— О, — необычно светским тоном продолжает Джеф, — но было бы просто нелепо и неучтиво покинуть образцовое заведение доктора Шутца, не посетив еще хотя бы инкубационные камеры и отделение ускоренного старения эмбрионов. Там я смогу подробно объяснить, что именно произошло со мной — не сомневаюсь, вам это будет в высшей степени интересно.
— Черт… — ворчу я, — с меня хватит! Пошли отсюда, и побыстрее. Бог с ним, с доктором Шутцем. Я лучше поеду выращивать виноград где-нибудь в Сан-Берну. А вас, если хотите, — добавляю я, — можем взять с собой. Как сувенир.
— Да вы что, ребята… — говорит нам Майк. — Тут такая возможность увидеть кучу всяких занятных штук…
— Вот именно, — подхватывает Энди Зигман. — Рок, Гарри, ребятки, я понимаю, вы устали после всего, что уже сделали, но сами подумайте, сейчас-то как раз и начинается самое интересное. Ну пожалейте хотя бы беднягу Энди… какая скучная жизнь у старика… Ведь нечасто удается взглянуть на такое, как сегодня.