— Лейтенант, — Сьерра кивнул в сторону пожилого мужчины с обветренным лицом, горестно смотревшего на труп юноши, — это рыбак, который его обнаружил.
Роман протянул рыбаку руку. Тот был очень взволнован, но четко ответил на немногие вопросы лейтенанта.
Спустя десять минут берег снова опустел. Санитарная и обе патрульные машины уехали. Роман, Сьерра и Кабада сели в «фольксваген».
Никто из них не проронил ни слова вплоть до самых пляжей Марьянао. На площади Ла-Эстрелья они развернулись и выехали на Пятый проспект.
— Зверское убийство, — произнес наконец Сьерра.
Руки Романа еще сильней сжали руль.
— Ты прав, Сьерра, здесь действовал настоящий убийца, не останавливающийся ни перед чем.
Сьерра и Кабада почувствовали, что голос лейтенанта дрожит от негодования.
— Что же будем делать? — спросил Сьерра.
Роман помедлил, прежде чем ответить.
— Это убийство многое меняет. Думаю, единственное, что мы можем сейчас предпринять, — это начать поиски субъекта, о котором рассказывал друг, а вернее, бывший друг Тео — Рауль Трухильо. Этот Ястреб был как-то связан с Тео Гомесом.
— Пожалуй, пока это единственный след, — согласился Сьерра. — А что нам о нем известно?
— Ему должно быть около двадцати пяти лет. Он мулат, худой, но сильный и крепкий. Похоже, имеет обыкновение прогуливаться в районе Прадо, рядом с кинотеатром «Фаусто».
— Угол Прадо и улицы Колон, — уточнил Кабада.
— Его называют Ястреб, и, возможно, он и есть преступник.
Роман вынул сигарету из пачки, но не закурил.
— Поищи дополнительные сведения в отделе идентификации, Сьерра, может, он числится в картотеке. А ты, Кабада, займись его поисками у «Фаусто», в помощь себе бери людей, сколько понадобится.
Машина стремительно промчалась по туннелю и выехала на Кальсаду. На перекрестке с 12-й улицей они остановились у светофора. Сьерра наблюдал через стекло, как ветер гонит по тротуару опавшие листья и бумажки.
— А вы сами чем займетесь? — спросил он вдруг у Романа.
Роман искоса взглянул на него, но ответил не сразу.
— Тем, чем мне меньше всего хотелось бы заниматься, — пробормотал он. И, помолчав, добавил: — Поеду к матери Тео Гомеса.
Зажегся зеленый свет.
Нельсон Барреро вразвалочку шел по Прадо. Миновав перекресток с улицей Нептуно, он бросил взгляд на одного из черных львов, беззвучно рычавших у входа на бульвар.
Кое-где на скамейках сидели люди. Очень разные люди, и пришли они сюда тоже по разным причинам. Старики вышли погреться на солнышке, подышать свежим воздухом или просто-напросто поболтать с приятелями, такими же одинокими старичками, скоротать с ними время. Женщины, отправившиеся за покупками, ждали открытия магазина поблизости. Мужчина беспокойно озирался, высматривая свою знакомую, а она все не приходила. Были еще и такие, что вряд ли захотели бы рассказать, зачем они здесь сидят. Что он мог знать об этих людях? Единственно достоверным было то, что они сидят на скамейках и ему придется прибегнуть к их помощи, чтобы найти человека, которого он ищет. «Его называют Ястреб. Мулат. Лет двадцати пяти, худой, но крепкий. Часто бывает в районе Прадо, около кинотеатра «Фаусто». Это было все, и вот он пришел сюда. Но кинотеатр «Фаусто» закрыт, и на улице не было никого, кроме этих людей, что сидели на скамейках и на каменном парапете Прадо — каждый со своими делами, со своими заботами. «Иголка в стоге сена, — подумал Нельсон Барреро, — и надо ее найти».
Близ улицы Виртудес он увидел старого мулата, который задумчиво курил сигару. Он никого не ждал, это угадывалось в каждом его движении, в каждом жесте, но уходить не собирался. Казалось, он прирос к скамейке. На прохожих он поглядывал, но без особого любопытства. Нельсон Барреро приблизился к нему с беззаботным видом.
— Привет, начальник. Не знаете случайно здесь такого мулата по кличке Ястреб?
— Ястреб? — переспросил старик, словно размышляя вслух. — Да нет, не слыхал про такого.
— У меня к нему срочное дело, понимаете, — не отступался Нельсон Барреро, — и мне сказали, что в этой части Прадо его всегда можно увидеть...
— Сам подумай, сколько здесь разного народу ходит, — рассудительно сказал старый мулат. — Шутка ли, Прадо, не пятачок какой-нибудь. Я всех тут знаю... Сам живу рядом, за углом, двадцать лет уже здесь обретаюсь. Ястреб, говоришь? Нет, честно признаюсь, не слышал о таком.
— Нет, так нет, — небрежно бросил Нельсон Барреро. — Двину дальше, может, где-нибудь наткнусь на него. И зашагал. Неудача его огорчила, хотя он понимал, что было бы странно надеяться напасть на след Ястреба после первой же попытки. С другой стороны, ему совсем не хотелось, чтобы все Прадо знало о том, что кого-то разыскивают. Ястреб, должно быть, не дурак, и настойчивые поиски сразу же насторожат его. Если уже не насторожили. Нельсон Барреро пересек улицу Трокадеро. На одной из скамеек бульвара сидел худой мужчина в очках и читал журнал. Нельсон Барреро уже хотел было обратиться к нему, но тот был так погружен в чтение, что пришлось отказаться от этой мысли. Нельсон прошел еще полквартала и приблизился к группе парней.
— Ястреб? Нет, не знаем никакого Ястреба.
Еще не раз пришлось ему выслушать этот ответ. Наконец он приметил маленькую кофейню. «Здесь или нигде», — почему-то подумалось ему. Там как раз мололи кофе, и перед стойкой собралась очередь, поджидая, когда начнут варить очередную порцию. Нельсон Барреро направился прямо к, человеку за стойкой, который отпускал кому-то сигареты, и задал все тот же вопрос. Но ответил ему не продавец, а мужчина, стоявший первым в очереди.
— Ты, наверно, имеешь в виду Двадцатку? Ясное дело, он здесь бывает, а как же иначе. Просто здесь его никто не знает как Ястреба — только как Двадцатку или Двадцать Песо... Я-то помню его прежнюю кличку, потому что сам я из Серро и знаю его давно. Странно, что его до сих пор нет... Подожди, вот-вот заявится...
Светловолосая женщина лет пятидесяти на вид открыла дверь сержанту Кабаде.
— Добрый день, — приветливо сказала она.
— Здравствуйте, — улыбнулся Кабада. — Профессор Дель Пино дома?
— Дома. А вы откуда?
— Из следственного отдела, — сержант показал свое удостоверение. — Мне необходимо повидать его.
— Понятно, — женщина кивнула. — Проходите, пожалуйста, товарищ.
Кабада вошел в светлую просторную комнату с очень высоким потолком.
— Присядьте, прошу вас.
Женщина скрылась за тяжелыми портьерами, а сержант расположился в одном из трех массивных кресел, обитых черной кожей, что стояли вокруг низкого столика посреди комнаты, и обвел взглядом стены, увешанные множеством картин и заставленные длинными рядами полок, на которых теснились сотни книг.
Внимание сержанта особенно привлекла одна картина, написанная в очень ярких тонах: на густо-зеленом фоне была изображена обнаженная женщина, тело которой словно бы отливало ртутью. Справа от этой картины висела другая, изображавшая петуха, а вернее — разноцветные пятна, отдаленно напоминавшие петуха. Выше было полотно с церковной колокольней. «Эта картина, должно быть, много весит», — решил сержант: художник выдавил на холст столько тюбиков, что краска образовала неровный слой толщиной никак не меньше трех сантиметров.
Но по правде говоря, Кабада не разбирался в живописи. Вот читать он любил. Ему было сорок, и до 1963 года, когда он пришел в министерство, он работал в типографии. Линотипистом. Благодаря своей профессии и пристрастился к чтению. Особенно ему нравились книги по истории, военные мемуары, хроники, жизнеописания великих людей.
Он встал и подошел к одному из стеллажей. Приятно было обнаружить здесь биографию Ленина, написанную Вальтером, которую он читал в отрывках, когда занимался в кружке, и «Наполеона» Тарле, которого он буквально проглотил несколько лет назад. Он перевел взгляд на стоявшие рядом книги, но их названия мало что ему говорили: «Разграничение» (с длиннейшим подзаголовком), «Критика вкуса», «Новая наука»... На соседней полке сержант увидел книги на английском, французском, итальянском языках и два объемистых тома Хосе Марти. Там же стояло несколько десятков книг удлиненного формата, которые, судя по названиям, принадлежали к детективному жанру: «Четыре фальшивых орудия», «Дело Канарейки», «Кровавый урожай», «Почтальон звонит два раза», «Убийство в Восточном экспрессе», «Загадка на воскресенье», «Улыбка и нож»... За его спиной послышались шаги.