– Сколько всего людей в бою потеряли?

– У меня в роте только двое раненых, оба легко. А у скандинавов двадцать один убитый и около сорока раненых. Большие потери, однако.

– Это да, большие. Что с пленными «маврами» и рабами?

– Негров мало, только семнадцать человек, и все рядовые, – Серый пожал плечами, – викинги пленных не брали. Зато с рабами все нормально, они под замком. В общей численности пятьсот двадцать девять человек. Народ тихий и спокойный, никто не возмущается, сидят тихо и ждут, пока их на работу выгонят. Странные люди, какието апатичные, ни радости, ни тревоги не показывают, хотя нервозность присутствует. Непонятно, то ли потомственные рабы, то ли их всех в жизни устраивает. Посмотрел бы ты на них.

– Хорошо, пройдусь по баракам.

– Кстати, что с ними и пленными делать будем?

– «Мавров» еще раз допросишь и в распыл, а рабов будем использовать на подготовке судов к выходу в море.

– А после?

– С собой их возьмем, и в пути посмотрим, что они за люди. Если найдутся мастера, кто готов суетиться, таких к себе переманим, а остальных Квентину Дойлу продадим. – Я еще раз оглядел офицеров и, хлопнув в ладоши, сказал. – Раз все решили, начинаем мародерку, други! Понеслось!

Соратники разошлись по своим делам, а я вновь начал обход порта. Сначала, еще раз прошелся по трофейным судам, которые вскоре спустят вниз по реке, и в составе торговой эскадры, где сами, а где на буксире, они пойдут в Передовой, а оттуда в «Гибралтар». Конечно, жаль, что мы не все заберем, но и четыре судна, это очень хороший кусок. Теперь мне не придется каждый раз обращаться за помощью к Семенову, когда надо будет чтото для форта перевезти. И опять же, после ремонта трофеев, я смогу поторговаться с общиной Вильгельмсхафена и ее лидером Иоганом Лашем, который за один сухогруз и паром, даст мне тяжелое вооружение, танки и еще чтото ценное. Тото будет дело.

Покинув суда, я отправился по рабским баракам. Вместе с Лихим, телохранителями и переводчиком, зашел в один из них, и увиденное мне крайне не понравилось. Я наблюдал самых разных рабов, в России, в Средиземноморском Альянсе, в Турции и Скандинавии, и у меня сложился определенный стереотип по отношению к таким людям, в подавляющем большинстве своем, грязным, забитым и бесправным существам, которым жизнь показала фигу.

С подобными представителями рода человеческого, надо было обращаться осторожно, и всегда сразу определяться, как ты к ним будешь относиться в будущем. Если желаешь оставить раба живым орудием производства, обычным рабочим скотом, без права голоса, то прессуй его без всякой жалости и веди себя как господин. Это основной метод, который я в своем хозяйстве не приемлю, так как считаю его не эффективным. У меня иной подход. Если человек необходим для моего дела, то легче дать ему свободу и провести с ним разъяснительную беседу о том, что от него ожидается и чего он может достичь в будущем. При разговоре сразу становится понятно, кто перед тобой, и уже в ходе него принимается окончательное решение, дать ли человеку волю, или же, во избежание проблем, лучше перепродать его дальше. С людьми, кто сейчас находился у меня в форте, я поступал именно так, и они работают на меня с полной отдачей, без халявы и тунеядства.

Здесь, в Кингстоне, было нечто для меня новое и необычное. Рабы вели себя странно, Серый все верно подметил. В добротных бараках проживало по сотне молодых людей, мужчины и женщины все вместе. Вдоль стен стояли кровати с чистыми шерстяными одеялами, на проходах столики с цветочками и какимито овощами в вазочках, люди выглядели сытыми, одеты были вполне добротно, не хуже своих прежних надзирателей, и ничем не напоминали угнетенное сословие. В общем, барак англосаксов больше напоминал общежитие, в котором проживают вольнонаемные рабочие, а уж никак не загоны для скота.

Я вошел в помещение и остановился на входе. Рабы увидели меня, окинули равнодушными взглядами, и быстро расселись по своим спальным местам. При этом ни слов, ни вскриков, ни всхлипов. Полное спокойствие, почти апатия. Непонятное поведение, особенно после того, что я слышал в речах Квентина Дойла. Как там главнокомандующий Рединга в одной из своих речей говорил: наши братья жаждут освобождения от ига мерзопакостных отродий Сатаны «мавров»? Вроде бы както так. А на деле, заметно, что тут никто и ничего не жаждет. И то, что чернокожих надзирателей сменили белые, кажется, совершенно ничего не изменило. Другие люди, на месте рабов, волновались бы или радовались, пытались наладить контакт с охраной и узнать, что же происходит. А у этих в глазах ровная пелена и только у некоторых глазки от прорывающегося наружу волнения поблескивают.

Да уж, чтото здесь не так. Я подозвал к себе одного раба, щуплого парня лет двадцати пяти одетого в потертый, но чистый комбинезон серого цвета, и через переводчика начал задавать ему вопросы:

– Как тебя зовут?

– Майкл Гарт, сэр.

Первый ответ прошел сразу, без раздумий и вид у раба, попрежнему, равнодушный.

– Откуда ты?

– Из Бирмингема, сэр, Северная рабочая колонна.

– Какаято специальность имеется?

– Электрик, сэр.

– Ты доволен тем, что «мавров» перебили?

– Не знаю, сэр.

– Почему?

– Не могу знать, кто такие «мавры», сэр.

– Это те люди с черным цветом кожи, у которых ты был в рабстве.

– Рабство? – на миг мужичок замялся и смутился. – Но мы не рабы, сэр. Я рабочий, а те, кого вы называете «маврами», сэр, это наша охрана от опасностей внешнего мира. Мы все делаем великое дело, под руководством великого гения всех времен и народов герцога Бирмингемского Магомеда, возрождаем цивилизацию, и каждый из нас находится на своем месте. Всем общеизвестно, что чернокожие люди прекрасные солдаты и управленцы, а белые и мулаты лучше работают на полях, стройках и коечто понимают в технике. И поэтому чернокожие ополченцы имели оружие, а мы, белые, рабочие, и без указания свыше ничего решить не в состоянии.

– Но я и мои люди по цвету кожи такие же, как и вы, и мы одолели черных.

– Это случайность, сэр, или вам повезло. Мы уверены, что вскоре снова сможем трудиться на благо герцога Бирмингемского, а вас прогонят солдаты, которые, наверняка, уже спешат к нам на выручку.

Раб говорил четко и быстро, и сыпал целыми предложениями. Как отлично заученный материал на экзамене, он вываливал на меня потоки словес, а в его глазах было все то же самое показное равнодушие и спокойствие. Охренеть! Такого мне еще видеть не доводилось, хотя я всякого дерьма повидал. И чем больше я общался с этим самым Майклом Гартом, рабом с замашками агитатора, тем яснее понимал, что имею дело с хорошо выдрессированным животным, которое вырастили, выкормили и обучили исполнять ряд определенных действий, а затем влили в стадо точно таких же двуногих рабочих скотин. Человека с малолетства убедили в том, что он второй сорт, рабочий придаток негров, и он уверен в том, что вся его жизнь заключена в служении великому герцогу Магомеду. Хорошо ктото поработал, создал программу обучения молодняка, организовал процесс и теперь, видимо, пожинает плоды своих трудов в виде собачьей преданности загруженных лозунгами и привыкших к определенному мироустройству людей.

– Кто же вам в голову такие мысли вложил? – спросил я у Майкла.

– Никто, сэр.

– А что ты про Армию Рединга скажешь? Там ведь свободные люди живут.

– Вот они и есть настоящие рабы, которые находятся в плену своих дурацких древних верований, национализма и традиционализма, подчиняются шарлатану Квентину Дойлу и питаются отбросами, а настоящая свобода у нас.

– На нас работать станете?

– Вы с оружием в руках и мы подчинимся силе, сэр. Но знайте, нас спасут, и вы об этом пожалеете. Вас будут судить…

– Хватит!

Прервав разговор, я резко развернулся на каблуках, покинул жилище рабов и вышел наружу. Млять! Я зло сплюнул на потрескавшийся старый бетон. С подобной холуйской преданностью я давно уже не сталкивался, и меня распирало бешенство. Ненавижу, когда людей в скотину превращают. Невольно вспомнились Внуки Зари, сектантысатанисты из Харькова. Они тоже использовали техники нейролингвистического программирования, зомбирования людей и промывали им мозги ради подчинения своей воле. В Бирмингеме, по всей видимости, происходит нечто подобное. Вот только сатанисты давали людям веру в сверхъестественное высшее существо, являющееся олицетворением всемирного зла, а здесь вместо нее вера в светлое будущее и высшее предназначение служения одному человеку.