Как ни грустно об этом говорить, но под отутюженными костюмами особого покроя довольно часто скрывались не «должностные лица ведомства иностранных дел, уполномоченные осуществлять официальные сношения с иностранными государствами» — именно такой смысл заложен во французское слово «дипломат», а самые настоящие иуды, или, проще говоря, изменники, предатели, отступники и христопродавцы.
То, что дипломаты всегда были под прицелом своих «соседей» с Лубянки, и зачастую прямо из своих кабинетов переселялись в печально известную «нутрянку», ни на йоту не снимает вины с людей, которые являются носителями самых серьезных государственных тайн и секретов, и эти тайны за тридцать сребреников или за миллион долларов продают врагу.
СКЕЛЕТ С МУДРЕНОЙ БИОГРАФИЕЙ
Сомнительная честь стать самым первым Иудой среди русских дипломатов выпала Григорию Котошихину, более известному как «вор Гришка». История Котошихина, хоть и давняя, но весьма и весьма поучительная, особенно для тех, кто с порчинкой, кто не прочь подзаработать свои тридцать сребреников, будь они в долларах, фунтах или иенах.
Все началось с того, что один из придворных русского царя Алексея Михайловича перехватил тайное послание шведского комиссара, а проще говоря, посла в Москве Адольфа Эберса. Как ни труден был шведский шифр, но ключ к нему нашли. Когда депешу перевели на русский и положили на стол царя, то он схватился за голову. Вот что писал своему королю Адольф Эбере в январе 1664 года:
«Мой тайный корреспондент, от которого я всегда получал ценные сведения, послан отсюда к князю Якову Черкасскому и, вероятно, будет некоторое время отсутствовать. Это было для меня очень прискорбно, потому что найти в скором времени равноценное лицо будет очень трудно. Оный субъект, хотя и русский, но по своим симпатиям добрый швед, обещался и впредь извещать меня обо всем, что будут писать русские послы и какое решение примет Его царское Величество».
Вражеский шпион в ближайшем окружении царя?! Он в курсе его переписки с послами! Он знает не только о тех секретнейших решениях, которые уже принял царь, но даже о тех, которые он еще только собирается принять. Кто этот супостат? Кто этот искариот, отступник и душепродавец? Найти, четвертовать и обезглавить! Ясно, что он из Посольского приказа или из Приказа тайных дел.
Первым под подозрение попал князь Черкасский, который в это время находился под Смоленском и с небольшим войском сдерживал стоявшие на берегу Днепра польские полки. «Он хоть и называет себя Яковом, — рассуждали в Кремле, — но на самом-то деле Урусхан Куденетович, и родом из кабардинцев. Кто их знает, этих Черкасских, которые сто лет назад породнились с самим Иваном Грозным, выдав за него Марию Темрюковну? А вдруг они хотели с помощью молодой царицы завладеть престолом, а когда не получилось, затаили обиду и теперь мстят?»
Прощупать Черкасского поручили князю Прозоровскому. Иван Семенович Прозоровский поручился за Черкасского, как за самого себя! Царю это не понравилось. Что ни говори, а когда так крепко дружат воеводы, за спиной которых многотысячное войско, это не очень хорошо, — и он отправил Прозоровского предводительствовать Астраханью, тем самым подписав ему смертный приговор. Через несколько лет Стенька Разин захватит город и воеводу Прозоровского зверски казнит.
Не избежал проверки и особо доверенный царский воевода Афанасий Ордин-Нащокин, кстати говоря, будущий глава Посольского приказа, который как раз в эти дни прибыл в Ставку Черкасского, чтобы вести с Польшей переговоры о мире. Так как Афанасия сопровождали его ближайший родственник Богдан Нащокин и подьячий Григорий Котошихин, начали трясти и их. Что касается Богдана, то за него поручился Афанасий, который завил, что Богдан не имеет никакого отношения к посольской переписке.
И что же тогда получается? А получается то, что подозрения пали на Григория Котошихина. Поначалу эту версию отвергли как совершенно бессмысленную: все знали, что Григорий пользуется особым доверием у государя, что царь ему благоволит и продвигает по службе. Он даже повелел включить Григория в состав посольства, направлявшегося в Ревель для переговоров со шведами.
А вскоре ему было оказано еще более высокое доверие: Котошихина отправили в Стокгольм для передачи личного послания русского царя шведскому королю. В Стокгольме русского посланника чуть ли не на руках носили и отпустили с дорогими подарками. Окрыленный Григорий вернулся в Москву — и буквально оторопел: он обнаружил, что в самом прямом смысле слова выброшен на улицу. Оказалось, что пока он был в Швеции, против его отца, служившего казначеем в одном из монастырей, возбудили дело о растрате. Все имущество, в том числе и дом, конфисковали, а отца и молодую жену царского посланника вышвырнули на улицу. Сколько ни бился младший Котошихин, дом так и не вернули. Пришлось покупать другой, но тридцати рублей его годового жалованья на это не хватало. Тут-то и подвернулся тот самый Адольф Эбере, который без лишних слов ссудил Григория деньгами, само собой разумеется, в обмен на секретные сведения.
Так Котошихин стал шведским агентом. Если же учесть, что с Эберсом он встречался вполне официально как с посланником короля, то никому и в голову не могло прийти, что самую ценную информацию он сообщает именно в ходе этих встреч. Все шло, как было задумано, пока у Котошихина не сдали нервы. Он вдруг решил, что вот-вот будет изобличен, а это значит, жестокие пытки и, как особая милость, топор палача. Не моргнув тазом, он сжег все мосты и бежал в Польшу. Там он в открытую обратился к польскому королю Яну-Казимиру с предложением своих услуг в качестве информатора о делах при московском дворе и в Посольском приказе.
Король это предложение принял и положил ему жалованье сто рублей в год. Но Котошихину этого показалось мало, и он через Силезию и Пруссию бежал в Швецию.
«Я решился покинуть мое отечество, — писал он королю, — где для меня не оставалось никакой надежды, и прибыл в пределы владений Вашего королевского величества. Я всеподданнейше прошу и умоляю, чтобы Ваше королевское величество соизволили принять меня под Вашу королевскую защиту».
Шведский король этой просьбе внял и даже подписал специальный указ камер-коллегии: «Поскольку до сведения нашего дошло, что некий русский по имени Грегори Котосикни хорошо знает русское государство, служил в канцелярии великого князя и изъявил готовность делать нам разные полезные сообщения, мы решили всемилостивейше пожаловать этому русскому двести риксдалеров серебром». На этом милости Карла XI не закончились: через несколько месяцев Котошихина приняли на королевскую службу, удвоив и без того немалое жалованье. А когда его зачислили в штат архива, Григорий засел за сочинение, которое в те годы рассматривалось как разведдонесение, а через двести лет, когда было издано в России, стало называться «драгоценным памятником старины» — именно так именовал книгу «вора Гришки» Виссарион Белинский. Называлась она «О России в царствование Алексея Михайловича».
Что и говорить, эта книга дорогого стоила! Биографии царей, цариц и царевичей, их привычки, пороки и слабости, характеристики ближних бояр, а также чиновных и служилых людей, устройство царского двора и всех существующих приказов, организация и внутренняя структура армии, а также все, что касается рек, дорог, подъездных путей к главным городам России. Очень красочно и не без юмора описан быт русских людей того времени.
Книгу Котошихина с увлечением читают Белинский, Гоголь, Герцен, Толстой, Чернышевский, но вот что поразительно: никто из этих самых уважаемых людей России нигде ни словом не обмолвились о личности автора так понравившейся им книги. А ведь он — Иуда. Он — предатель, мразь и христопродавец. Таким не то что не подают руки, таких без лишних слов отправляют на дыбу.
Неудивительно, что в 1667 году, когда книга вышла в Швеции, вся читающая публика оценила ее по достоинству, а король в очередной раз повысил Котошихину жалованье. Григорий в долгу не остался и тут же обратился к Карлу XI с письмом, в котором клятвенно заверял короля, что будет служить ему «без измены до самой смерти, а ежели что не так, то достоин смертной казни безо всякой пощады».