Осознавая опасность с востока, решение могло быть только одно: упредить нападение России и напасть самим. И напасть как можно быстрее, пока Великобритания не окончила подготовку к наступлению. Лично я был против того, чтобы мы сделали попытку высадиться на остров, и тем самым вынудить Англию к миру. Как бы то ни было, но право принять решение оставалось за Гитлером.
Между тем, Советы готовились к войне. В Берлин прибыл их военный атташе, который в своей речи перед руководством вермахта показал, что его духовный уровень ниже уровня немецкого фельдфебеля. Русские показали фильм, в котором их армия предстает глубоко отсталой. Этот фильм был в нашем распоряжении 24 часа. С него была снята копия, которая затем поступила в качестве инструкции в части вермахта.
Это было как раз то, что нужно Советам. Ведь если государство хочет мира, то оно старается показать себя сильным. Если же хочет развязать войну без названия “агрессор”, то оно показывает себя слабым, с тем, чтобы склонить врага к нападению. Советы пошли даже на то, что, когда на заключительном этапе нашей войны с Польшей, они набросились на нее с востока, а потом был совместный парад, они так обрядили свои полки, что перед глазами немецких офицеров они промаршировали в таком виде, что у многих русских солдат вместо кожаных поясных ремней были веревки, а вещмешки и фляги привязаны бечевками. Даже в Финляндии они использовали второклассные дивизии, оснащенные устаревшим вооружением.
Однако поводом для принятия фюрером решения о нападении на Советский Союз послужила не мнимая слабость русских, а легко угадываемая опасность для Европы с Востока».
А вот что сообщил Гесс о своем ближайшем друге-кумире:
«Гитлер продвигался по служебной лестнице благодаря секретному средству — насилию над духом человека. Он приказывал вселять ужас в концентрационных лагерях и в оккупированных областях, равным образом, как и при убийстве евреев. Приказы приводились в исполнение тоже путем насилия над духом человека».
Гесс писал, читал, гулял, общался с родственниками, беседовал с адвокатом и знать не знал о том, какие страсти бушуют в кабинетах директоров тюрьмы. Скажем, в соответствии с четырехсторонним соглашением было решено, что питание и содержание Гесса осуществляется за счет средств, выделяемых сенатом Западного Берлина, а вот охрану, надзирателей и другой обслуживающий персонал кормят и поят страны, охраняющие Гесса. Американцы на эти цели ежегодно выделяли 35 тысяч марок ФРГ и тысячу долларов США, англичане — около 32 тысяч марок, французы — чуть более 25 тысяч марок, Советский Союз — 24 тысячи марок ГДР (8 тысяч марок ФРГ).
Трудно сказать, были ли проблемы с выделением этих средств у американцев, англичан и французов, а вот глава советской администрации терпел-терпел, да и написал слезное письмо в вышестоящие инстанции:
«С тех пор, то есть с 1961 года, несмотря на неоднократные повышения цен на продукты питания, вышеуказанная сумма не изменялась. В связи с этим объем поставок продуктов приходится сокращать, и у нас возникают определенные трудности в под держании продовольственного обеспечения Межсоюзной тюрьмы Шпандау на должном уровне. В частности, мы не в состоянии закупать в необходимом количестве престижные для русской кухни продукты, в том числе икру, балык, крабы и т.п.
Ожидается, что в дальнейшем эти трудности еще более возрастут. Это связано с тем, что состояние здоровья заключенного № 7 требует усиленного за ним наблюдения, а это возлагается на санитара тюрьмы. Поэтому в ближайшее время потребуется увеличение количества санитаров, что в свою очередь повысит расход продуктов питания. Кроме того, в последнее время увеличилось количество внеочередных экстренных заседаний врачей и директоров, которые сопровождаются официальными обедами.
На всех официальных обедах представителей четырех сторон обязательно подаются спиртные напитки. В 1960—1970-х годах советская сторона неоднократно в одностороннем порядке предпринимала попытки прекратить подачу спиртных напитков, однако это вызвало негативную реакцию западных сторон. Они стали устраивать сепаратные приемы без приглашения советских представителей, их официальные лица стали отказываться от присутствия на церемониях, проводимых советской стороной. По этим причинам мы были вынуждены возобновить подачу спиртных напитков.
После принятия в 1985 году постановления “О мерах по борьбе с пьянством и алкоголизмом” возникла довольно двусмысленная ситуация, и нам пришлось обратиться за разъяснениями к начальнику Генерального штаба Маршалу Советского Союза Ахромееву. В соответствии с нашим запросом он дал указание сохранить устоявшиеся традиции, и мы получили право поставлять в свои месяцы председательствования 5 бутылок коньяка, 15 — водки, 20 — сухого красного и 25 — сухого белого вина, а также 60 бутылок пива.
Но за последнее время цены заметно выросли, и у нас возникли серьезные трудности с приобретением спиртных напитков в прежних объемах.
Есть проблемы и с транспортом. В нашем распоряжении всего одна “Волга”, один РАФ, и одни “жигули”. Расход километража этих машин так велик, что они часто выходят из строя, не говоря уже о том, что их внешний вид не соответствует требованиям, предъявляемым к правительственным машинам, — и это вызывает нелестные отзывы со стороны представителей западных сторон».
Была в этой сверхзакрытой и сверхохраняемой тюрьме еще одна серьезная проблема, о которой как-то неловко говорить. Эта проблема — воровство.
В соответствии с известным нам «Приложением № 9», те вещи Гесса, которые после его смерти могли быть использованы в качестве сувениров, в том числе форма пилота люфтваффе и некоторые документы, надлежало уничтожить. А вот его личные вещи — часы, карманный фонарик, портсигар — полагалось передать семье. Так вот еще в августе 1986 года, то есть за год до самоубийства Гесса, выяснилось, что почти все его вещи бесследно исчезли. Пропали: китель, ботинки, пилотка и шлем летчика люфтваффе, пропала его печать с монограммой, пропал портсигар. Были похищены наручные и карманные часы, фонарик, стеклянный флакон и даже коробка с его золотыми коронками.
Видимо, опасаясь, что будет разворовано и все остальное, руководство тюрьмы поспешно принимает решение уничтожить хоть что-нибудь. 18 ноября 1986 года в присутствии представителей четырех стран были уничтожены носки, платки, кальсоны, брюки, шляпы, кепки, куртки, майки, а также оловянная кружка и футляр для очков с маркировкой «VII». Иначе говоря, было уничтожено все, что могло хоть как-то напоминать о Рудольфе Гессе — «нацисте номер три». Заодно сожгли и пустые вещмешки с бирками всех бывших узников Шпандау.
Гесс об этом, скорее всего, не знал. Не исключено и другое: он об этой акции знал и, понимая, что делается все возможное и невозможное, чтобы стереть его имя из истории Третьего рейха, именно в это время решил напомнить о себе, так хлопнув дверью, чтобы об этом услышала вся Европа. Иначе говоря, он решил выбраться из Шпандау. Надежды на официальное освобождение уже не было — это Гесс понимал, но смириться с тихой кончиной в тюремной камере он не мог. Гесс должен был продемонстрировать несломленную силу духа и доказать, что хозяином ситуации всегда оставался он, «нацист номер три».
Кроме того, весь мир должен знать, что истинные нацисты сами принимают решение, когда им уходить из жизни: так сделал Гитлер, так сделал Геринг, так сделает и Гесс, последний законный преемник фюрера.
Чтобы усыпить бдительность охранников и надзирателей, Гесс начал вести себя образцово-показательно. Зная, что по инструкции надзиратель «должен быть постоянно настороже, чтобы пресечь попытки самоубийства заключенного», Гесс даже в пустяках старался упредить тот или иной шаг надзирателей. Скажем, перед выключением света на ночь у заключенного надо было отбирать очки—Гесс не ждал, когда об этом напомнят, и отдавал очки сам.
По той же инструкции надзиратель должен был присутствовать при посещении амбулатории и даже во время принятия ванны — Гесс первым напоминал об этом, и в конце концов добился того, что надзиратели стали следить за ним вполглаза. Точно так же он вел себя на прогулках.