Следуя моим инструкциям, Маганхард уселся в кафе, расположенном ярдах в двухстах от железнодорожной станции. Мы с Харви заняли столик неподалеку от него, и я принялся просматривать газеты, купленные на станции.

Я нашел то, что искал, в «Журналь де Женев»; должно быть, именно за этим и охотился полицейский по имени Робер Грифле. В конце концов им удалось–таки раскопать фотографию Маганхарда восьмилетней давности. Судя до всему, это была карточка, сделанная для паспорта, впрочем, Маганхард и в жизни весьма смахивал на паспортное фото. И за восемь лет он не особенно изменился: все то же квадратное лицо, очки в массивной оправе, густые черные зачесанные назад волосы. Люди, владеющие акциями на десять миллионов в электронной промышленности и яхтой в Атлантике, быстро не старятся.

Заметка, сопровождавшая фото, несколько меня успокоила — информация исходила от французской полиции, охранявшей границу в районе Женевы. Границу они заблокировали так, что там не проскочит и мышонок.

У жителей Женевы нет ни малейших оснований бояться этого монстра–насильника. Вполне вероятно, он и близко не подойдет к швейцарской границе, поскольку Сюрте следует за ним буквально по пятам.

На вопрос, кто сопровождает Маганхарда, представитель полиции ответил откровенно и весьма неопределенно; все, что ему было известно, — это что лично он их не боится. Далее следовал пространный отчет репортера о том, как он обходил пограничные посты и какие вопросы задавал на каждом из них.

— А вон тот парень мне тоже определенно не нравится, — прервал мои размышления Харви.

Я быстро поднял глаза. Некий пожилой господин с газетой как раз поднимался из–за столика, стоявшего у стены в дальнем конце кафе. У двери он остановился и принялся листать газету, а затем, сочтя, что таким образом сделался невидимым, метнул пронзительный взгляд на Маганхарда.

Это был приземистый плотный сутуловатый человек явно не моложе шестидесяти лет с темными глазами и длинными рыжеватыми, слегка тронутыми сединой усами. Однако его одежда меня насторожила: вплоть до самых бровей он выглядел типичнейшим шофером — черные блестящие кожаные краги, черный плащ, черный галстук и накрахмаленный воротничок. Однако сверху красовалась огромная оранжевая кепка из ворсистого твида.

Возможно, он решил, что таким образом избавился от униформы и стал невидимкой. На мой взгляд, он был столь же незаметным, как сигнальный маяк аэропорта.

Внезапно он опустил глаза, снова зашуршал своей газетой, а затем вышел из кафе решительным четким строевым шагом, который в его исполнении весьма напоминал тяжелую поступь динозавра.

Мы с Харви уставились друг на друга.

— Что ж, — усмехнулся я, — он явно не профессионал.

Харви пожал плечами.

— Кем бы он там ни был, если он знает Маганхарда в лицо, то доставит нам неприятности.

Я кивнул.

— Уведите их отсюда. Зайдите в следующее кафе на этой же стороне улицы, чтобы я знал, где вас найти. — Я поднялся и бросил Харви десятифранковую купюру. — И велите Маганхарду снять очки и изменить прическу. — Я передал ему газету, раскрытую на фотографии, и торопливо выскользнул из кафе.

Где угодно, за исключением Монтрё, на улицах было бы полно швейцарцев, решительно снующих взад–вперед и занятых осмотром достопримечательностей или деланием денег. Где угодно, только не здесь. Местные жители скорее всего как раз допивали вторую чашку китайского чая и прикидывали, одно или два яйца сварить на завтрак. Улицы были почти безлюдными, и я сразу засек моего старичка: он находился ярдах в пятидесяти слева от меня и направлялся в центр города.

Я перешел на другую сторону улицы. Машин было немного, так что, вздумай он нырнуть в какой–нибудь переулок, мне бы не составило никакой проблемы перейти ее обратно; да и он, похоже, был не из тех, кому может прийти в голову, что за ним ведут слежку с противоположной стороны улицы. Дважды он останавливался и окидывал пристальным взглядом, достойным старшего сержанта, кого–нибудь позади себя. Он был столь же неприметен, как аллигатор в детской ванночке, однако, судя по всему, окончательно уверился, что Банда Черной Руки не идет по его следу.

Я замедлил шаг, чтобы оставаться позади него, и оба мы продолжали целеустремленно двигаться вперед.

Улицы Монтрё представляют собой ряды домов, расположенные террасами вокруг озера; примерно посередине главная автомобильная магистраль пересекается с железной дорогой. Мы миновали торговый район и центр города, направляясь к последнему ряду крупных отелей, стоящих на берегу озера. Утро по–прежнему оставалось холодным и серым, и было еще слишком рано даже для закутанных в пледы старых дев в «роллс–ройсах». Народу на улицах встречалось все меньше, и я несколько увеличил дистанцию между нами.

Старикан в последний раз окинул окрестности подозрительным взглядом, перешел на мою сторону улицы и, не доходя до набережной де Флер, нырнул в переулок. Миновав отель «Эксельсиор», он прямиком направился в «Викторию».

В несколько быстрых шагов я оказался возле двери, и швейцар в ливрее с готовностью придержал ее для меня, прежде чем успел заметить, что мне явно меньше семидесяти. Я кивнул ему и двинулся через фойе к лифтам.

Внутреннее убранство отеля было выдержано в торжественно–мрачном стиле; обставь гробовщик подобным образом свою контору — и она стала бы напоминать молочный бар: массивные квадратные колонны, обшитые темным деревом, кремово–коричневые ковры, большие фикусы и портьеры темно–оливкового цвета, закрывавшие окна и преграждавшие путь свету. Я прибавил шагу: в подобных отелях работа лифтов отлажена безупречно. Никуда не денешься — ведь большинство постояльцев пребывают не в том возрасте, чтобы пользоваться лестницей.

Я заскочил в обшитый темными панелями лифт сразу вслед за своим подопечным, Мальчик–лифтер закрыл двери и поинтересовался, какой мне нужен этаж. Я сделал почтительный реверанс в сторону Черного Плаща, как бы проявляя уважение к его возрасту, и он сказал: «Сэнк». Я едва успел сообразить, что это англифицированный вариант французского слова «Cinque»,[70] и буркнул: «Quatre».[71]

Будучи по–прежнему настроенным подозрительно, старикан попытался поймать мой взгляд, но я предусмотрительно потупился. Человеку, за которым следишь, никогда нельзя смотреть в глаза.

Я выскочил из лифта на четвертом этаже и уверенно сделал несколько шагов по коридору, дабы убедить мальчика–лифтера, что я прекрасно знаю, что делаю, но, едва двери лифта закрылись, сразу же вернулся обратно. К тому моменту, когда лифт снова остановился, я одним глазом выглядывал из–за угла на лестничном пролете этажом выше. Черный Плащ чеканной поступью прошествовал мимо лестницы, я же на цыпочках продолжил подниматься по ступенькам.

Коридор был длинным, с высоким потолком; стены его покрывала блестящая кремовая краска, которая, потемнев, стала дымчато–оранжевой. Старик прошел ярдов двадцать и остановился у двери по левую сторону коридора. Я тотчас же спустился на одну ступеньку: к тому времени я уже достаточно повидал его в действии и знал, что, прежде чем открыть дверь, он будет старательно озираться по сторонам.

Выждав двадцать секунд, я последовал за ним. На двери красовалась табличка с номером «510», и больше в коридоре не было ни души. Я постучал в дверь.

После некоторой паузы послышался дрожащий голос:

— Кто там?

— Service, monsieur,[72] — бодрым и уверенным тоном прокричал я.

Последовала еще одна пауза, а затем дверь приоткрылась на шесть дюймов и рыжие усы настороженно выглянули наружу.

Я приставил к черному галстуку, украшавшему его шею, маленький «вальтер–РРК», позаимствованный у Грифле, а следом за ним вошел в номер и сам.

Глава 23

Это была продолговатая комната с большими французскими окнами, выходящими на балкон прямо над озером. Непохоже было, что за последние полгода их хоть раз открывали: температура в комнате приближалась к температуре парилки. Кроме того, взору моему предстал темно–красный ковер, устилавший весь пол; обилие мебели, выглядевшей слишком дорогой для отеля, — и еще один человек.