– Вы проходили около уборной Штута?

Он долго думал, прежде чем ответить, потом сказал, что нет, дальше коридора, открытого для публики, он не заходил.

– Кто может подтвердить, что во время убийства Штута вас в цирке уже не было?

– Жак Серве, один из сыновей месье Луаяля, он может подтвердить. Я пожелал ему доброй ночи, и он проводил меня до двери. И контролер может засвидетельствовать, что видел, как я выходил.

– Кто может подтвердить, что, перед тем как выйти из цирка, вы не зашли в ту часть кулис, где находится уборная Штута?

– Вот это – никто. Но – расспросите служащих цирка! – никто не сможет утверждать, что видел меня там.

Ошкорн отметил про себя, что он снова уклонился от прямого ответа, не подтвердил, что не был в той части кулис.

11

Жан де Латест хотел провести Патона в свой кабинет.

– А почему не в кабинет дирекции? – спросил тот.

– Скоро приедет мадам Лора и, естественно, захочет расположиться в своем кабинете.

– Я решительно протестую!

– Прошу вас, не ставьте меня в неловкое положение. Ведь мадам Лора – владелица цирка. Вряд ли она с готовностью согласится ожидать в коридоре.

Патон несколько секунд подумал. Взвесил все «за» и «против». Расположиться в директорском кабинете? Но ведь и правда, когда придет мадам Лора, трудно будет помешать ей войти в свой кабинет, а тогда придется вести допрос при ней. Когда-то еще приедет Ошкорн! Хорошую шутку он сыграл с ним!

Инстинкт подсказывал Патону, что свидетельство мадам Лора будет иметь первостепенное значение. У него уже составилось мнение об этой странной, скрытной, необычной женщине, и он думал, что присутствие Ошкорна было бы сейчас отнюдь не лишним. Но в то же время – и это было важно! – он хотел бы задать несколько вопросов Жану де Латесту без Ошкорна. Поэтому он согласился вслед за главным администратором пройти в его кабинет.

То, что Жан де Латест называл своим кабинетом, по правде сказать, было всего лишь чуланом, загроможденным какими-то папками и рулонами афиш. В уголке притулился небольшой письменный стол с портативной пишущей машинкой. Меблировку довершали два деревянных кресла.

Все произошло именно так, как предсказал Жан де Латест. Мадам Лора ровно в два часа вошла в цирк и сразу же направилась в свой кабинет, бросив по дороге Джулиано:

– Скажите этим господам, что я у себя.

Потом спокойно принялась перебирать какие-то бумаги. Однако она чутко прислушивалась к тому, что происходит в коридоре. Несколько раз подходила к двери, прислушивалась. Она порвала несколько бумаг, начала перечитывать какое-то письмо.

В эту минуту в дверь постучали. Она быстро сунула письмо в свою сумочку. Два инспектора вошли. Патон нахмурил брови.

– Эта комната будет опечатана, мадам… а пока мы должны просмотреть все бумаги.

– В моем кабинете?

– Но это еще и кабинет Штута.

Он нагнулся, собрал в корзине порванные бумаги и сунул все себе в карман.

Мадам Лора слегка отпрянула, но протеста не высказала. Ошкорн внимательно наблюдал за нею.

Полгода назад, во время следствия по делу Бержере, он уже имел возможность созерцать это спокойное строгое лицо, эти неторопливые уверенные движения, не выдававшие ни малейшего нетерпения, ни малейшего волнения.

Широкое, немного одутловатое лицо, еще сохранившее отблеск былой красоты. Нос прямой, пожалуй, немного мясистый, щеки пухлые, а под воротничком блузки угадывается слишком жирная шея. И все же это лицо казалось жестким. Такое впечатление создавал главным образом рот – необыкновенно тонкий, с абсолютно прямыми губами. Волосы у нее были седые, слегка подсиненные, волнистые, коротко стриженные.

Она не употребляла никакой косметики, и цвет кожи у нее был естественный, даже какой-то чуть мертвенный, и только на щеках проглядывали небольшие красные прожилки. Единственным кокетством, которое позволяла себе эта женщина, были ее ухоженные волосы, всегда тщательно причесанные, которым парикмахер по ее воле придавал легкий синеватый оттенок.

Отяжелевшее тело с полной грудью было старательно затянуто в корсет. Ее неизменно строгие костюмы и мужского покроя рубашки придавали ей мужеподобный вид.

«Пятьдесят или шестьдесят? – мысленно спросил себя Ошкорн. – Морщин совсем мало, но это еще ни о чем не говорит… Как эта женщина позволила подцепить себя паяцу? Ну, был бы уж на худой конец Паль, он выглядит очень романтично… но такое гротескное существо, как Штут!..»

Этот же вопрос задавал себе и Патон. Его шокировала уже сама совершенно очевидная разница в возрасте любовников, но то, что такая женщина связала себя с клоуном, – это превосходило все его понятия о женской природе!

Патон вспомнил кое-какие детали из событий, происшедших в Цирке-Модерн за эти полгода. Как им было известно, на следующий же день после смерти Бержере мадам Лора доверила управление цирком Штуту. Он, следовательно, стал как бы содиректором. Но на деле – директором, единственным, поскольку мадам Лора, занятая другими делами, постепенно передоверила бразды правления ему.

– Скажите, мадам, – резко начал Патон, – ведь цирком, по существу, управлял месье де Латест? Как нам говорили, Штут мало занимался административными делами, почти не вмешивался в них.

– Месье де Латест занимался всякой текучкой, но ответственность за главное лежала на Штуте.

Несколько раз – но тщетно! – Патон пытался добиться, чтобы мадам Лора подтвердила важную роль Штута в управлении цирком.

– Месье Латест превосходный служащий, но не больше, – спокойно отвечала она.

«Так что же, выходит, Жан де Латест просто хвастался? – спрашивал себя Патон. – А если нет, то какую цель преследует эта женщина, преуменьшая роль главного администратора?»

– К тому же Штут, – продолжала мадам Лора, – имел солидный пакет акций цирка и, естественно, что он осуществлял, вместе со мною, руководство.

– Штут акционер? Это для нас новость! Этого нам еще никто не говорил!

– А кто бы вам мог сказать? Кто должен был знать об этом? До сих пор я не была обязана ни перед кем отчитываться!

Мадам Лора выразительно подчеркнула слова «до сих пор».

– В силу некоторых соглашений, заключенных между мною и Штутом, я передала или продала ему часть своих акций.

– Выходит, Штут был богат?

– Я же сказала вам сейчас, что передала Штуту несколько акций. Остальные он действительно купил. Он и Паль – самые высокооплачиваемые артисты нашего цирка. Кроме того, когда цирк был два месяца закрыт, они совершили турне по провинции и за границей и неплохо заработали.

– Расскажите нам о Штуте.

– В его лице я потеряла ценного сотрудника…

Патон взглянул на нее с усмешкой, и она, несколько утратив свое хладнокровие, глухо добавила:

– …и друга!

– Расскажите нам о вашей связи со Штутом. Интимной связи, я имею в виду.

Ошкорна всегда шокировала бесцеремонность его напарника. Обычно он еще только обдумывал, как приступить к какой-нибудь деликатной теме, как, глядь, Патон уже перескочил препятствие…

Мадам Лора даже не нахмурилась. Только в ее голосе прозвучала некоторая усталость, когда она спросила:

– Это так необходимо?

– Не забывайте, мадам, Штут умер насильственной смертью! Чтобы найти убийцу, мы вынуждены покопаться в его личной жизни!

Она поставила локти на стол, скрестила руки и открытым взглядом посмотрела на полицейского.

– Вам, конечно, уже сказали, что Штут был моим любовником. Это правда, и, впрочем, я этого не скрываю. Я свободна в своих поступках. Еще вам, конечно, сказали, что я его содержала. Это почти правда! Штуту не было и тридцати, а мне – почти вдвое больше. От тридцати до шестидесяти – огромная дистанция, вы не находите?

Стоя за спиной Патона, Ошкорн не спускал с нее глаз. Ни единый мускул не дрогнул на ее лице, только серые глаза чуть оживились.

– Что же касается остальной жизни Штута, – добавила она, – то я не знаю ничего. Я не настолько неблагоразумна и любопытна, чтобы попытаться узнать…