– Да, конечно, я рассказывал ему то, что мне известно.

– И он спросил вас, не смогли бы вы опознать обвиняемую по голосу, так? А вы ответили, что не смогли бы?

– Да.

– И тогда он сказал вам: «Я собираюсь вызвать вас в качестве свидетеля и спросить, чем отличаются друг от друга голоса этих женщин, а вы можете ответить, что они ничем не отличаются». Так это было?

– Я… не помню точно.

– Но это Гамильтон Бергер посоветовал вам сказать, что вы не замечаете различия?

– Да.

– У меня все, – сказал Мейсон.

– И у меня все, – сказал Гамильтон Бергер. – Моя следующая свидетельница – миссис Ньютон Мейнард, и я надеюсь, мистер Мейсон, что вы будете допрашивать ее так же подробно.

Когда миссис Мейнард выступила вперед, все обратили внимание, что ее левый глаз забинтован. Она протянула вперед правую руку и поудобнее устроилась на свидетельском месте.

Гамильтон Бергер задал ей несколько предварительных вопросов, а затем осведомился:

– Где вы находились двадцать второго сентября этого года?

– Утром я была в Лос–Анджелесе, а вечером – в Сакраменто.

– Каким образом вы ехали от Лос–Анджелеса до Сакраменто?

– Автобусом «Пасифик грейхаунд».

– Вы можете сказать нам, в котором часу вы выехали из Лос–Анджелеса?

– Да, могу, сэр, в восемь сорок пять.

– И в котором часу вы прибыли в Сакраменто?

– Примерно десять минут одиннадцатого вечера. По расписанию мы должны были быть в Сакраменто в пять минут одиннадцатого, но опоздали на пять минут.

– Беседовали ли вы во время этой поездки с обвиняемой, Миртл Ингрем Фарго?

– Да, сэр. Беседовала.

– Когда вы в первый раз ее увидели?

– Когда она вышла из такси в Бейкерсфилде.

– До этого вы ее не видели?

– Нет, сэр.

– Вы были в автобусе на пути между Лос–Анджелесом и Бейкерсфилдом?

– Да, сэр.

– Была ли обвиняемая в автобусе на этом отрезке пути?

– Нет, ее не было.

– Вы уверены в этом?

– Да, совершенно уверена. Она приехала на автобусную станцию в Бейкерсфилде на такси. На ней была вуаль, а за рулем такси сидел мужчина, который только что давал показания.

Миссис Мейнард сжала губы с видом уверенной в своей правоте добродетели и взглянула на Мейсона так, будто хотела сказать: «Ну, принимайтесь–ка за дело. Посмотрим, как вы со мной справитесь».

– Вы разговаривали с обвиняемой? – спросил Бергер.

– Да, сэр. Разговаривала.

– Долго?

– Да, сэр.

– Сможете вы рассказать Суду, как это получилось?

– Дело в том, что по натуре я довольно любопытна. У меня общительный характер. Когда я путешествую, мне всегда хочется узнать что–нибудь новое, расширить свой кругозор. Но если я буду просто сидеть и ни с кем не общаться…

– Мы понимаем, – прервал ее окружной прокурор, – но, пожалуйста, давайте не будем уклоняться от темы, миссис Мейнард. Расскажите нам, как случилось…

– Но я об этом и говорю. И, пожалуйста, не перебивайте меня, огрызнулась миссис Мейнард.

В зале раздались смешки, а судья Кейс широко улыбнулся.

– Продолжайте, – смущенно сказал Гамильтон Бергер, – но, если можно, покороче.

– Мы сберегли бы гораздо больше времени, если бы вы не перебивали меня, – отрезала она. – Так на чем я остановилась? Ах, да. Когда я увидела, как эта женщина выходит из машины под густой вуалью, это заинтересовало меня, и я стала за ней наблюдать. Женщина вошла в туалетную комнату и вышла оттуда уже без вуали. Когда мы садились в автобус, я заговорила с ней, а после того, как некоторые пассажиры вышли во Фресно, у меня появилась возможность сесть рядом с ней. Я так и сделала и начала с ней разговаривать. Признаюсь, мне хотелось о ней побольше разузнать, а главное, выяснить, почему она была в густой вуали.

– Вы спросили ее об этом? – осведомился Бергер.

– Пыталась, но не представился случай. Когда я стала задавать ей наводящие вопросы, она сказала мне прямо в глаза, что едет в этом автобусе от самого Лос–Анджелеса, и я подумала: Ах, ты, врунья эдакая. Ты…

– Не важно, что вы подумали, – остановил ее Бергер, но в его тоне явно прозвучало торжество. – Рассказывайте только то, что она вам говорила.

– Я это и делаю. Помнится, я сказала сперва, что не хочу лезть в ее личные дела, но очень любопытна по натуре, а она ответила, мол, это ничего, она совсем не возражает, она даже рада с кем–то поговорить. Она сказала, что до меня с ней рядом сидел мужчина, ехавший из Лос–Анджелеса, и от него так разило спиртным, что ей чуть было не стало дурно. Я спросила: Где же он? Я не заметила его, а она стала оглядываться, будто его ищет, а потом сказала: «Он, наверное, вышел в Бейкерсфилде». Вышел в Бейкерсфилде! Как бы не так! – фыркнула миссис Мейнард. – Его и в автобусе–то не было. Я ведь ехала от самого Лос–Анджелеса и отлично знаю, что никаких пьяных, да и ее самой, в автобусе не было.

– Вы уверены в этом?

– Да, уверена.

– Что еще случилось с вами во время пути?

– Мы сидели с ней и разговаривали, в Стоктоне она вышла, а в автобус вошли двое мужчин. Один из них все добивался, чтобы я сказала, что эта женщина ехала в автобусе от Лос–Анджелеса. Я сразу поняла, что тут что–то нечисто…

– Ваши выводы оставьте при себе, – остановил ее Бергер. – Мы не спрашиваем вас о разговорах, которые происходили в отсутствие обвиняемой. О тех мужчинах тоже не надо сейчас говорить. Вас могут спросить о них позднее, а сейчас скажите, долго ли вы сидели рядом с обвиняемой в автобусе?

– Всю дорогу от Фресно до Стоктона. И почти все время мы с ней разговаривали.

– Вы заметили, как она была одета? – спросил Бергер.

– Я заметила все, что касалось этой женщины, – сказала миссис Мейнард с категоричностью человека, абсолютно уверенного в себе.

– Как же она была одета?

– Довольно скромно, так же, как я. Помню, я даже сказала, что мы с ней одеты похоже, и она ответила, что всегда так скромно одевается в дорогу, но любит, чтобы все было со вкусом. Помню, она похвалила и мой вкус, но при этом намекнула, что я старше, и мне это не понравилось. Я, может быть, и старше ее на год или на два, но уж не настолько, чтобы мне об этом говорили. Наоборот, мне всегда говорят, что я выгляжу моложе своих лет…

– Разумеется, – сказал Гамильтон Бергер и, повернувшись к Мейсону, с насмешливым поклоном предложил: – Не желаете ли приступить к допросу, мистер Мейсон?

– О да, благодарю вас, – сказал Мейсон, поднимаясь со своего места, и с приветливой улыбкой подошел поближе к свидетельнице. – Вы и в самом деле очень моложавы, миссис Мейнард.

– Откуда вы знаете? – огрызнулась миссис Мейнард. – Я же вам еще не говорила, сколько мне лет.

– Да, конечно, – согласился он, улыбаясь. – Но сколько бы вам ни было, выглядите вы хорошо. Я вижу, у вас болят глаза, миссис Мейнард?

– Да, сэр. Что–то попало мне в глаз, и началось воспаление. Приходится теперь носить тугую повязку.

– А почему тугую? – спросил Мейсон.

– Чтобы надевать очки, – пояснила миссис Мейнард. – Если бы повязка была слабая, я не могла бы надеть очки.

– Так–так, – сказал Мейсон. – Стало быть, вы носите очки?

– Да, сэр. Ношу.

– И давно вы их носите?

– Наверное, уже лет десять.

– Вы всегда их носите?

– Нет, сэр.

– Когда же вы их снимаете?

– Когда сплю и когда умываюсь.

В зале раздался смех.

Мейсон подождал, пока смех утихнет.

– Значит, в очках вы лучше видите? – спросил он.

– А что же, по–вашему, я их ношу для того, чтобы выпрямить нос?

Судья Кейс постучал молотком.

– Свидетельница, отвечайте на вопросы по существу, – предупредил он.

– Тогда пусть он спрашивает по существу, – сердито отрезала женщина, обращаясь к судье.

– Продолжайте, мистер Мейсон, – сказал тот, слегка улыбнувшись.

– Вы хорошо видите в очках, миссис Мейнард?

– Конечно.

– А когда снимаете очки?

– Естественно, хуже.

– Вот, например, – сказал Мейсон. – Часы на противоположной стене зала. Можете вы сказать, который на них час?