— Vergogna, vergogna, — снова подала голос Марселла.

Хейз не понял, что она сказала, но по цоканью языком и покачиванию головой догадался, что она недовольна переводом отца Орьеллы. Карелла знал, что она сказала «Стыдно, стыдно!», имея в виду глупость канцелярии архиепископа, решившей перевести отца Орьеллу, его секретаря, бумаги и всю прочую дребедень в новый приход. Она не допускала возможности со временем полюбить эти места. Ей стало ясно это с той минуты, как она вошла в домик, в половину меньше того, старого, в Святом Иоанне. А какие экономки из ирландок? Марта Как-Ее-Там, а? И эта женщина будет заботиться об итальянском священнике? Вот что, как понял Карелла, заключалось в этом ее «vergogna, vergogna».

— У нас есть еще немного бумаг для вас, — сказал он.

— О! — удивился Орьелла.

— Cosa? — спросила Марселла.

— Какие-нибудь документы? — спросил патер, потом на итальянском. — Delle altre pratiche? — и опять по-английски: — Какие бумаги?

— Отца Майкла. Мы почти закончили разбираться с ними.

— Они вам пригодятся, — сказал Хейз. — Для счетов, записей об уплате...

— Напомните мне позвонить епископу, — щелкнув пальцами и повернувшись к Марселле, сказал Орьелла. — Надо спросить его, закрыть ли мне счет Святого Иоанна и начать здесь новый или нам с отцом Даниэлем просто продолжить старые счета.

Он повернулся к детективам и сказал:

— Они послали молодого человека прямо из семинарии, ему двадцать четыре года, Даниэль Роблес, пуэрториканец. И он будет иметь дело с восьмидесятилетними итальянцами, этот юный Даниэль воистину собирается ступить в логово льва!

Марселла расхохоталась.

— Мне следовало бы оставить вас ему в помощь, — сказал Орьелла, передразнивая ее.

— Да, конечно! — согласилась Марселла.

— Нас привела сюда необходимость, — сказал Карелла, — произвести обыск в церкви, если вы не возражаете.

— Обыск?

— Cosa? — спросила Марселла.

— Una perquizione, — сказал отец Орьелла. — Но что вы собираетесь искать?

— Наркотики, — сказал Хейз.

— Здесь? — воскликнул Орьелла.

Это немыслимо, чтобы в церкви находились наркотики. Это все равно, что сообщить: в следующую воскресную мессу дьявол будет читать проповедь! В единственном слове «Здесь?» содержалось не только удивление и неверие, но и отвращение. Здесь? Наркотики? Дурман? Здесь?

— Если наша версия правильна, — пояснил Хейз.

Марселла, видимо, понявшая это слово, уже опять качала головой.

— Поэтому мы хотели бы осмотреть церковь, — сказал Карелла. — Посмотрим, что нам удастся найти. Если в церкви дурман, если он имеет какое-то отношение к этому... ну... это может изменить дело.

— Да, конечно, — сказал Орьелла и пожал плечами, как бы говоря: «Это совершенный абсурд! Наркотики в церкви! Но если вы хотите искать их — ваше дело, я просто преданный слуга Господень, меня перевели из любезного моему сердцу прихода в этот гадкий район!»

— Мы постараемся вам не мешать, — сказал Хейз.

— А миссис Хеннесси дома? — спросил Карелла. — Она могла бы помочь нам.

— Она на кухне, — сказала Марселла.

— Я позвоню ей, — предложил Орьелла и подошел к своему столу. Нажав на кнопку на подставке телефона, он подождал, а затем произнес: — Миссис Хеннесси, вы не могли бы прийти сюда? — Марселла нахмурилась. — Спасибо! — сказал Орьелла и положил трубку. — Она сейчас придет, — произнес он, и буквально в ту же секунду Алексис — красивая девочка-блондинка с серьезными карими глазами и торжественным видом — появилась на пороге канцелярии и сказала:

— Извините меня", — а потом узнала Кареллу.

— Здравствуйте, мистер Карелла, — улыбнулась она. — Я — Алексис О'Доннелл, мы встречались с вами в прошлую субботу.

— Да, припоминаю, — сказал Карелла. — Как поживаете?

— Спасибо, чудесно, — ответила она и, поколебавшись, спросила: — Вы что-нибудь выяснили?

— Немного, — сказал он.

Алексис кивнула, о чем-то на мгновение задумалась, в глазах ее застыла печаль, как и в ту субботу, перед тем, как она расплакалась. На ней была голубая куртка с вышитой золотом школьной эмблемой на левом нагрудном кармане, плиссированная зеленая юбка-шотландка, голубые гольфы, коричневые прогулочные туфли; Карелла понял, что она пришла сюда прямо из школы. Девочка обернулась к Орьелле:

— Надеюсь, я не помешала, духовный отец?..

— Вовсе нет! — оживился Орьелла.

— Но мы не знаем... ребята из КМО... не знаем, что делать с танцами в пятницу вечером.

Она обратилась к Карелле:

— Каждый год в начале июня мы устраиваем большой танцевальный вечер. Мы его наметили задолго до этого.

А потом вновь к отцу Орьелле:

— В прошлую пятницу мы отменили обычные танцы, а сейчас даже не знаем, что делать. Мы не хотим поступать неуважительно к памяти отца Майкла, но он дал Глории чек, и она не знает, отдавать его Кенни или нет — для оркестра на пятницу.

— Какому Кенни? — спросил отец Орьелла.

— Кенни Уолшу, — сказала она. — Он руководитель «Бродяг». Этот оркестр должен играть в пятницу. Он просил задаток в сто долларов, и отец Майкл дал Глории чек, но сейчас мы не знаем, как быть.

Орьелла тихонько хмыкнул и, похоже, надолго задумался над этой проблемой. Потом спросил:

— Отец Майкл занимался подготовкой этих танцев?

— О да! — воскликнула Алексис. — По сути, это его идея: «Танцы Первого июня».

— С какой целью? — спросил Орьелла. — А как использовались доходы?

«Не в бровь, а в глаз! — усмехнулся Карелла. — Интересно, что бы подумал Артур Л. Фарнс, с которым случился припадок из-за менял в храме, что бы он подумал о новом пастыре?»

— Мы покупали корзинки для бедных, — сказала Алексис.

— Какие корзинки?

— Продуктовые корзинки, духовный отец. И разносили утром на Рождество.

— А-а, — удовлетворенно промычал Орьелла и, довольный, кивнул Марселле, та тоже кивнула в ответ.

— В прошлом году мы собрали примерно две тысячи долларов, — сказала Алексис.

— И ты говоришь, эти танцы в первый день июня — инициатива отца Майкла?

— О да, духовный отец. Это началось три года назад.

— В таком случае, я думаю, это будет вечер, достойный его памяти. В честь преданности отца Майкла нуждам его паствы. Отдайте Кенни его чек, — сказал Орьелла. — А я сам приду на танцы и дам свое благословение всем присутствующим.

— Спасибо вам, духовный отец, — сказала Алексис, — я передам Глории.

Она собралась уходить, когда в дверях позади нее появилась Марта Хеннесси. В маленькой канцелярии уже ступить было негде. Во время службы на флоте Хейзу приходилось бывать на очень маленьких кораблях; он был подвержен клаустрофобии[37].

— Миссис Хеннесси! — обратился он к экономке. — Мы хотели бы осмотреть церковь и надеемся, вы нас проводите.

— С удовольствием, — сказала Марта и, увидев Алексис, добавила: — Здравствуй, дорогая, как дела?

— Спасибо, хорошо, миссис Хеннесси. Еще раз спасибо, духовный отец, увидимся в пятницу! — Она шагнула в маленькую переднюю, которая отделяла офис от остальной части дома священника. Пока Хейз с Кареллой прощались с отцом Орьеллой, она беседовала с миссис Хеннесси и продолжала говорить с ней, когда детективы выходили из канцелярии. Она тотчас обратилась к Карелле, как будто специально ждала его.

— Я вам хочу кое-что сказать.

— Слушаю, — заинтересовался он.

— Мы не могли бы поговорить наедине?

По ее темным глазам он понял, что дело срочное.

— Встретимся в церкви, — сказал он Хейзу и повел Алексис в сад, где убили священника. По-прежнему цвели, испуская аромат, розы. Там, где когда-то на мощеной дорожке мелом был очерчен контур тела священнослужителя, сейчас серели лишь обдуваемые ветром камни. Они подошли к клену и присели на низенькую каменную скамейку, окружавшую его. Ствол дерева позади них был покрыт мхом. По каменным стенам коттеджа взбирался плющ. Совсем как дворик в английской деревне!