Черт побери!

— А это у вас не шахматная фигурка, случайно?

— Шахматы, — обернувшись, улыбнулся Дюпре. — Только она от индийских шахмат, супруга как-то купила… Давненько уже — лет восемь назад, что ли, а то и десять. В лавке старика Марсье и купила, еще жив был тогда старик, хороший человек, кстати.

— А у Марсье откуда взялась эта фигурка? — Громов понимал, что задает глупый вопрос, но все же не удержался, полюбопытничал.

Ну конечно, такой же ответ и получил:

— А черт его знает, откуда? Наверняка продал кто-то из моряков.

И правда… Тряхнув головой, молодой человек взял любезно поданный хозяином серебряный стаканчик, до краев наполненный кальвадосом, и, крякнув, выпил, закусив поданными на большом медном блюде орешками.

Об увиденной фигурке Андрей все же не забыл рассказать возлюбленной сразу, когда вернулся домой. Описал во всех подробностях.

— Ну да, это чатуранга, — свесив ноги с кровати, Бьянка задумчиво покрутила локон. — Наверное, моя подружка Камилла была бы рада ее найти.

— Да, Камилла, — снимая ботфорты, рассеянно отозвался Андрей. — Где-то они с Генрихом сейчас есть? Добрались ли до Митавы?

— Они в этот собирались… как его… Ревель!

— Ну там рядом.

Камилла и ее любовник, судовой врач «Красного Барона» Генрих Штамм, почти сразу же после прихода в Онфлер принялись искать корабль до Ревеля или Риги. Генрих собирался вернуться на родину, причем не один, а с невестой, о чем честно предупредил своего капитана еще в океане. Громов не стал мешать влюбленным, наоборот, даже выплатил врачу повышенное жалованье, а потом, вместе с Бьянкой, пожелал молодым удачного пути. Племянница дядюшки Сэма и ее возлюбленный сели на заглянувший в Онфлер попутный корабль — шведское торговое судно. Никакое иное свободно добраться до Ревеля не могло — Балтийское море все давно уже именовали не иначе как Шведское озеро, ибо, стараниями своего великого короля Густава-Адольфа, Швеция владела по его берегам всем, чем только было можно. Почти все в том регионе подчинились шведам, а кто не подчинился — тот боялся. Корабль — добротный трехмачтовый парусник водоизмещением в шестьсот тонн — носил гордое название «Биргер-ярл», по имени основателя Стокгольма и вообще личности неординарной, которому, если верить путаным новгородским летописям, святой князь Александр, гораздо позднее прозванный «Невским», «возложи копием печать на чело». Впрочем, никакого шрама на лице Биргера никто никогда не видел, и карьера его резко пошла в гору как раз после Невской битвы, сражения, по своим масштабам довольно-таки мелкого, скорее просто — большой драки.

«Биргер-ярл» уже давно должен был достичь Ревеля — тут и ходу всего-то неделя, — так что влюбленные уже наверняка обвенчались, что и собирались сделать в первой же ревельской кирхе. Камилла, правда, исповедовала англиканство — веру хитрую, вроде бы по повадкам и католическую, однако римского папу не признававшую и полностью подчинявшуюся королю… а в данном случае — доброй королеве Анне.

— Интересно, — зевнув, протянул Громов. — Камилла, верно, веру мужа возьмет — куда ей деваться-то?

— А ты — мою, — Бьянка обняла возлюбленного за шею. — Ортодоксальных храмов здесь нет. Пока так… в вот потом… кто знает?

— Как скажешь.

Молодой человек устало махнул рукой — вопрос веры не был дня него таким уж принципиальным: не ислам — уже слава богу. Тем более, устройством будущего тайного венчания, как и уговаривались, занималась Бьянка, частенько встречаясь с какими-то загадочными личностями, коих именовала «добрыми католиками», один из них — вполне воспитанный и умный мужчина лет сорока пяти, скромный, с безукоризненными манерами и изящной бородкой — даже как-то заночевал в доме Громова, и Андрей проговорил с ним почти до утра — настолько было интересно! Тема беседы была чрезвычайно широкой — от устройства Вселенной до тактики парусных флотов. По первому пункту плана незнакомец, представленный баронессой как «почтенный голландский бюргер господин Мартин Флай», спокойно допускал существование множества обитаемых миров, однако, в отличие от Джордано Бруно, был почему-то уверен, что и там, на иных планетах, проживает подавляющее большинство христиан, а точнее говоря — католиков.

Громов даже заспорил было:

— Ну вы и скажете! Что, Дарт Вейдер католик, по-вашему? А мудрый Йода и другие рыцари Джедай?

— Джедай? Не знаю такого ордена, но раз они рыцари — значит, католики, тут и думать нечего! Или вы что же, знаете какие-нибудь гугенотствующие ордена? Хоть один назовите!

— Не стану и спорить, уважаемый господин Флай.

А вот по второму вопросу Андрей был согласен практически со всем, что говорил гость, язвительно критиковавший новомодную линейную (или, как тогда говорили — «кильватерную», тактику морского боя.

— Вот вы, месье Тоннер, конечно, читали сочинения Павла Госта, кстати, доброго католика и даже члена Ордена иезуитов?

— К сожалению, нет. Просто не смог достать.

— Охотно верю. Весь вышедший в Париже тираж был тут же распродан полностью! Так вот… — выпив вина, продолжал «почтеннейший бюргер». — Месье Гост много лет ходил судовым священником на самых крупных кораблях французского флота, а затем преподавал математику в морском училище и состоял на службе у знаменитого адмирала графа д'Эстре, по указанию которого и написал свою книгу. И что там было сказано? А я вам сейчас расскажу! Главное оружие — артиллерия, наилучший боевой строй — кильватерная колонна, исход боя решает артиллерийская атака…

— Ну с этим-то согласится любой!

— Подождите, еще не все! Перед атакой флот должен обязательно занять наветренное положение…

— А как же! — хохотнул Андрей. — Не займешь — не сможешь маневрировать. А вот врагам это сделать затруднительно.

— Зато не затруднительно просто отстреляться и спокойно уйти, — собеседник язвительно улыбнулся. — Пусть потом догоняют. Кстати, англичане возвели тактику кильватерного боя в догму! Даже издали строгую инструкцию, где подробно описали все три фазы боя, изложенные Гостом: построение линии с наветренной стороны, сближение и артиллерийский бой. Англичане — догматики, я вам точно говорю! Даже поражение от де Ритера при острове Тексель их мало чему научило.

Беседа тогда затянулась почти до утра, а утром «господин Мартин Флай» ушел, горячо поблагодарив за гостеприимство.

Вот этого-то человека и вспомнила вдруг Бьянка, лежа в постели с возлюбленным:

— Месье Флай сделал все, как я и просила.

Громов с удивлением повернул голову:

— И что ты просила, милая?

— Сегодня утром ко мне заходил отец Анатоль… часовню на холме де Грас помнишь?

— Да знаю я отца Анатоля! Близко, правда, не знаком, но встречались. Так что, зачем он приходил?

— Он обвенчает нас уже на следующей неделе, в ночь со среды на четверг! Тайно!

Выпалив эту фразу, юная баронесса вдруг засмеялась так весело и счастливо, что и Андрей тоже улыбнулся.

— Так мы с тобой совсем скоро истинными супругами станем!

— Конечно, милый… Хватит уже в грехе жить!

Ближе к концу недели, в пятницу, в город пожаловал высочайший гость — всем хорошо знакомый маркиз Антуан де Сент-Обан, пожалованный Его величеством королем Франции Людовиком Четырнадцатым званием сюр-интенданта правосудия, полиции и финансов! Правда, только в Нормандии — но и то уже была великая честь. Маркиз, устроивший по такому случаю бал в городской ратуше, и не скрывал своей радости, потирая руки и приговаривая:

— Сегодня — Нормандия, а завтра — Париж!

Громов имел с новоявленным сюр-интендантом («глаза и уши короля»!) весьма обстоятельную беседу, сопровождавшуюся, кроме обильных возлияний, еще изрядной толикой американских воспоминаний и — самое главное — настоятельной просьбой Андрея сместить с должностей кое-каких людей.

— Вообще-то хорошо бы их судить…

— Судить? — Сент-Обан расхохотался. — Мы ничего не докажем. От действий своих слуг они отопрутся легко и непринужденно. Да и древность рода, богатство, связи… А тут — такое обвинение! Не-ет, судить никак не получится. А вот сместить с должности — это запросто. Тут к чему хочешь придраться можно. Сместим, не переживайте, мон шер Андре, коль уж вы так этого добиваетесь. Сместить легко. Вот только — кого назначить?