Ай, Рахсан, Рахсан, скверный пес своего господина, что делает с тобой твое бедное, глупое, старое сердце?..

Каким уютным кажется дом, когда за стенами сгустился мрак и звенит оружие патрулей! Пусть это и не твой дом, но тебя в нем ждет радостная встреча, ужин и постель…

Лауруш и Шенги осмотрели опухшую ногу Дайру. Любой Подгорной Охотник – отличный лекарь, только снадобья у него не совсем те, какими пользуют своих пациентов целители из Мира Людей.

Лауруш принес горшочек с густой, как мед, черной жидкостью и заявил:

– Да не окажись у меня в доме желчи ежа-визгуна, я бы решил, что наши гильдейские вконец перестали уважать своего Главу!

Лодыжка Дайру была намазана целебной желчью и туго перетянута чистыми полосами ткани. После этого оба Охотника заверили кривящегося от боли юношу, что если к утру он не сможет плясать, то они впредь разрешат называть себя пролазами.

Пока внимание старших было сосредоточено на Дайру, Нургидан быстро, с волчьим аппетитом проглотил ужин, пробрался в комнату, где предстояло ночевать, улегся на соломенный матрас и уткнулся носом в стену. Он совсем не горел желанием узнать, что думают учитель и Глава Гильдии о подвигах доблестного защитника баррикады.

Нехитрый план сработал. Когда Шенги помог умытому и накормленному Дайру подняться в комнату, отведенную для учеников, он обнаружил, что Нургидан уже мирно спит. Ну, что прикажете с ним делать? Не будить же! Шенги подложил под больную ногу Дайру свернутое одеяло и ушел к себе, причем ученик попросил его не прикрывать дверь – иначе, мол, будет душно.

Тем временем Нитха умылась, поела, пожелала доброй ночи Рахсан-дэру (который увлеченно беседовал с Лаурушем о событиях этого безумного дня), взяла свечу и пошла наверх.

«Женская половина» была рядом с комнатой, где ночевали напарники. Когда Нитха проходила мимо приоткрытой двери, ее остановил негромкий оклик:

– Эй, поди сюда! Только тихо…

Нитха вошла в маленькую, с низким потолком комнату – ту самую, из которой не так давно они подслушивали разговор учителя с Главой Гильдии.

– Ну, чего тебе?

– Тихо, верблюдица, разбудишь Нургидана… Поухаживай немножко за больным, не развалишься! Я тебя ждал: знал, что с огнем пойдешь… Поставь свечу вот сюда, на пол, возле моей подушки. Сама и без света доберешься к себе.

Девушка склонилась над напарником, лежавшим на соломенном матрасе на полу.

– Держи, только пожар не устрой… Что еще?

– До потолочной балки дотянешься? Я на ней спрятал ту рукопись, за которой охотятся воры.

Не без труда девушке удалось снять с балки сшитые вместе пергаментные страницы. При этом она едва не расчихалась от поднявшейся пыли.

– Что это ты выдумал на ночь глядя? Лучше спи, завтра испытания!

– Не усну, пока не узнаю, что в ней такого особенного, в этой рукописи.

Нитха не стала спорить: иногда Дайру был еще упрямее, чем Нургидан. Она направилась к двери, но у порога остановилась.

Да, сегодня Нитха пережила столько приключений, сколько мирной домоседке хватило бы на всю жизнь. За опасными событиями забылось короткое переживание, совершенно новое, неизведанное. Словно злой ветер занес сором маленький, едва пробившийся родничок. Но ветер утих – и звонкая вода вновь пробилась на свет.

Нитха уже не думала про Гиблую Балку, про горлана, хищно падающего с неба, про двух братьев-насильников, которым они с Тхаи дали отпор. Сейчас она была полна одним воспоминанием: сильные руки, обняв, поднимают ее над землей… крепкие губы прижимаются к ее губам…

Тайна стояла в горле и просилась на язык. С Нитхой случилось такое… такое… а никому и не расскажешь! Не Рахсан-дэру же!..

Дорого бы Нитха заплатила сейчас за возможность посекретничать со своими сводными сестрами, хотя дома, в Нарра-до, она с ними не очень-то дружила. Но сестры были далеко. И ни одной подруги, вообще ни одной женщины, которой можно было бы доверить тайну!

Из близких людей – только эти парни, которые ей как родные братья…

Искушение оказалось сильнее Нитхи. Она обернулась и загадочным, очень значительным тоном поведала:

– А я сегодня целовалась со Щеглом!

(Она и не заметила, как «он меня поцеловал» превратилось в «мы с ним целовались»…)

«Родной брат» отвел взгляд от рукописи и хладнокровно спросил:

– Да? И почему об этом до сих пор не объявили на городской площади? Прячут правду от народа?

Юная наррабанка обиженно вскинула голову, что-то прошипела сквозь стиснутые зубы и вышла из комнаты.

Родные братья, да? Близкие люди, да? Нитха, можно сказать, разом повзрослела… а они… они… Один дрыхнет, как сытый крокодил в тине! Другой уткнулся в дурацкий пергамент, да еще шуточки шутит! Никому нет дела до бедняжки Нитхи! Никого не заботит ее судьба! Если Щегол этой ночью ее похитит – они и пропажи не заметят!..

Но девушка слишком плохо думала о напарниках.

Едва из темного коридора донесся злой хлопок ее двери, как Нургидан произнес ясным, совершенно не сонным голосом:

– Я как чувствовал, что этому Щеглу придется ноги выдернуть. Он у меня до последнего костра забудет, как и зачем люди целуются!

А Дайру, не отрывая глаз от выцветшей чернильной вязи на пергаменте, отозвался мечтательно:

– Жаль, он живет не в Издагмире! Я бы его познакомил с Витудагом, господином моим дорогим! А потом бы со стороны любовался, как они друг друга изводят… Ну, ничего, я для этого наглого ворюги и в столице придумаю что-нибудь приятное…

8

Подумаешь, ночь! Подумаешь, лес! Толстого лавочника пугайте лесной чащей, а не разбойничьего атамана! А что лес полон зверья, так пусть это зверье держится подальше от Шершня, не то живо узнает, кто тут самый грозный хищник!

Хуже было другое: Шершень заблудился. Да, бывал он в здешних местах, но давно, почти мальчишкой!

Совался с подсказками Ураган – чародей, живущий в глубине души разбойника. Он, видите ли, тоже посещал когда-то эти места… Шершень отвел душу, крепко облаяв мага: тот не был на здешнем побережье больше семисот лет! А туда же, советовать берется!

Ныло плечо, в которое угодил камень. Болели три пальца на левой руке – хотя, кажется, Шершень не сломал их, когда перехватывал дубинку, а только ушиб…

Наконец Шершень сдался. Влез на нижнюю ветку разлапистого граба, удобно привалился спиной к развилке сучьев, уперся ногами в ствол, повыше поднял воротник куртки, закрыл глаза и расслабился. Матерый разбойник ценил короткие минуты отдыха умел быстро восстанавливать силы.

Проснулся Шершень, когда только-только начало светать. Ветерок, пробившийся сквозь листву, принес запах моря. Оглядевшись, разбойник довольно присвистнул: из черно-зеленой путаницы ветвей краешком проглядывала скала с зубчатой, нервной вершиной – словно дракон откусил от нее кусок.

Шершень все-таки вышел к Кружевной бухте!

Вот только рука крепко болит, побери ее демоны! Пальцы посинели, распухли… Ладно, ему не на лютне играть! Заживет!

Спрыгнув наземь, Шершень нырнул в холодные, росистые волны листвы. Здесь лето еще не желало слышать о том, что осень за морем уже седлает своего рыжего коня.

Пробиваясь к приметной «укушенной» скале, разбойник вдруг ощутил, что в его душе пошевелился, давая о себе знать, дух древнего чародея.

«Атаман, поговорим, пока мы вдвоем…»

– Раз атаманом величаешь, значит, что-то тебе от меня надо, – весело ответил вслух Шершень, обеими руками разводя перед собой гибкие ветви орешника.

«Надо, – с неожиданной серьезностью отозвался Ураган, не обратив внимания на приятельское поддразнивание. – Очень надо, чтоб ты поразмыслил, за какое серьезное дело мы беремся. Если этот мальчишка-раб и в самом деле успел прочесть рукопись…»

– Да помню я, помню, – хохотнул разбойник. – Да разве ж я против? Вот на Аргосмир пиратов натравим, а там можно и мальчишку изловить. Я в жизни много чего пробовал, а вот колдуном еще не бывал, да и мир завоевать как-то не довелось. Занятно будет попробовать, всемером-то… может, про меня еще в летописях напишут!