— Мне понятно ваше недовольство, — продолжал Браун. — Но поймите и мое. Я не должен бы вам этого говорить, но ведь, как здравомыслящий человек, вы должны понимать, что сами по себе империи не разваливаются? Помимо внутренних противоречий для этого процесса нужны и внешние. Однако, те люди, которые еще двадцать лет назад начинали работать над созданием этих проблем для Москвы, теперь оказываются у разбитого корыта — у них просто нет такого количества денег, чтобы спорить с вами о приоритетах на равных.

— Россия большая страна, места хватит всем.

— Россия большая, — согласился Браун. — Только кроме металлов и нефти миру от нее ничего пока не нужно. Потом, лет через пятьдесят — может быть, но не сейчас. У нас и без того постоянный кризис перепроизводства, а с вступлением на рынок еще одного игрока с дешевой электроэнергией и рабочей силой он станет неконтролируемым. Пусть лучше мое пальто сошьет Мэри, чем какая-нибудь Оксана.

Видел я этих "игроков с дешевой рабочей силой" — миллионами муравьев, работающих до физического изнеможения за двадцать баксов в месяц и горсть риса на обед. Это не путь для советских граждан, как бы нам его не навязывали. При заработке меньше чем в двести долларов севернее Ставрополя проще протянуть ноги, чем ходить на работу. Да и прошли мы этот путь в двадцатых — начале тридцатых.

— А если речь идет только о дешевом сырье, то здесь нескольким серьезным игрокам не развернуться. — Новое сизое облако табачного дыма отправилось под потолок. — Нужно договариваться. Не вы первый влезли в Россию, но вы в числе первых оказались там с деньгами. Мы согласны считаться с вашими планами, но не нужно считать, что кроме вас она никому не интересна. В конце концов — каждому должно воздаться по заслугам.

Серый за океаном агитирует деловой мир Америки за интеграцию России в мировую экономическую систему на правах полноправного партнера, и тратит на это колоссальные деньги. А здесь, значит, без обиняков заявляют, что желают видеть Москву в роли дойной коровы и уже выстроилась очередь потомственных дояров, в которую мы с Серым случайно вломились, подделав удостоверения ветеранов.

Что ж, постараемся ответить развернуто, чтобы не думал, что на мне можно ездить, но и не придумывал никаких неожиданностей.

— Меня больше интересует машиностроение русских, связь, удобрения, энергетика и, не стану скрывать — золото. Нефть сейчас не в лучшем состоянии. А их нефть — откровенное дерьмо и даже цвет у нее зеленый. Ею приходится заниматься, потому что добывается ее много, а продавать они ее готовы себе в убыток. Сейчас цена на Brent около восемнадцати долларов. За последние пять лет ее цена изменяется незначительно и трудно ждать улучшений уже завтра. Urals из России идет еще дешевле. И они дают еще больший дисконт к рынку за заранее выкупленные объемы. Мне их зеленая нефть обходится в десять долларов. При себестоимости добычи часто в двенадцать-четырнадцать долларов. Технологии добычи, если верить моим специалистам — как в каменном веке, но улучшать их — значит серьезно вложится в инфраструктуру и, следовательно, поднять себестоимость добычи еще выше. По крайней мере, на первых порах — три, пять лет. А такого запаса времени у них нет. Деньги, которые они получают от меня, они тратят еще до того, как успевают добыть свою нефть. Сказать честно, торговля сибирской нефтью — не очень прибыльный бизнес. Но им нужна валюта, а мне — стабильность. Американцам хорошо на востоке — у них там целый Пятый флот и они могут гарантировать безопасность своим компаниям. В Кувейте лучшая нефть доставалась бы мне долларов по шесть. И продавалась бы по двадцать. В Северном море — соответственно по восемь и восемнадцать. Брать по десять худшего качества и продавать по четырнадцать… это знаете ли, тот еще бизнес. Логистика, инфраструктура, хранилища — это все тоже чего-то стоит. Так что, если появятся серьезные игроки — я не стану упорствовать, только намекните, с удовольствием сменяю холодную Сибирь на теплый Катар или Аравию.

А там посмотрим, как ваши "серьезные игроки" преодолеют сопротивление правительства и Парламента.

— Машиностроение? — Браун растянул рот в скептической улыбке. — Занятно. Ну какое может быть у них машиностроение? Мне недавно попадались исследования их потребительского рынка, и, знаете, эти материалы говорят о такой ущербности их промышленности, что мне странны ваши надежды. Валовой продукт — восемь тысяч долларов. Это треть от нашего. К примеру, каждая советская семья имеет возможность обновить свой автомобиль — если он есть — один раз в пятьдесят лет! Телевизор — в пятнадцать! Холодильник — раз в двадцать лет! Это уровень Нигерии!

— Это статистика, Браун. Вы не хуже меня знаете, как наши ястребы из года в год безоглядно завышают оценки советского военного бюджета, чтобы выбить из Парламента дополнительные расходы на оборону. Это просто статистика. Русские тоже считают, что производят в четыре раза больше тракторов, чем США, но это ни о чем не говорит.

— Подождите, Майнце! Вы сами только что рассказывали о древней технологии нефтедобычи! Но оставим это. Как вы правильно заметили — это всего лишь статистика, призвание которой — врать. Скажите мне вот что: насколько я знаком с вашим бизнесом — вы ведь чистый финансист, портфельный инвестор? Откуда такая активность на коммодити-рынках?

— Что вы ко мне привязались, Браун? В чем вы меня подозреваете? В работе на КГБ? Разве я пытаюсь влиять на вашу политику? Нет. Тогда почему вы лезете в мою коммерцию? Вы слышали такое слово — диверсификация? Вот это она и есть в чистом виде. Я вижу перед собой пустующий реальный рынок, пусть небольшой и рисковый, и пытаюсь его заполнить. Мне непросто достались мои деньги и терять их в каком-нибудь очередном глупом кризисе я совсем не хочу. Вместе с ворохом бумаги я желаю иметь что-то вещественное! Это понятно?

— Более чем, — Браун смотрел мне в глаза своими блеклыми гляделками и ожидал продолжения спича.

И я его не разочаровал:

— И больше оправдываться я не стану. Особенно перед вами. Я согласился принять участие в вашем проекте — этого довольно. Я и без вас мог бы открыть нечто подобное в своей маленькой Андорре и собрать под одной крышей всех хоть чуточку заметных ученых и инженеров. А знаете, что? Я ведь так и сделаю. Я предложу им работать на моих проектах. Химия, медицина, кибернетика — безразлично. Им даже не придется покидать своих лабораторий в Беркли, Цюрихе или Тавистокском институте.

Я замолчал, посчитав, что и без того наговорил очень много лишнего. Все-таки слабый из меня еще переговорщик. Ведь первейшее правило гласит: не лезь в тему, где чувствуешь свою слабую позицию. Отшутись, сошлись на головные боли, уйди от серьезного разговора, тяни резину, подготовься и только потом, когда будешь в себе уверен — лезь в спор. Но это для умных. Я не такой. Стоит попасть вожже под хвост — завожусь и начинаю молоть языком что попало. А он специально выводил меня из равновесия. Умеет ведь, сволочь.

— Мне казалось, — медленно проговорил Браун, — что вы уже поняли, как устроен мировой рынок? Но вы опять сумели меня удивить. Неужели вы в самом деле одиночка и за вами никого нет? Разве так бывает?

— Как видите, — я поднялся из кресла, развел руки в стороны. — Вот такой вот я. Удивительный. Документы по проекту пришлите в мой офис. В любой. Прощайте, Браун, спасибо за чудесный грог.

Спустя десять минут я ехал назад, в Лондон и мучительно соображал, чем мог себе навредить в состоявшемся разговоре? И чем ближе мы подъезжали к столице, тем становилось яснее, что ничем я себе не навредил, а только лишь набрал дополнительные очки — своей несговорчивостью, горячностью и нежеланием прислушиваться к признанным авторитетам. Чем они смогут мне навредить? Да ничем! Одним иском в суде больше или меньше — уже не важно, их и без того по десятку ежемесячно рассматривается. Мне еще здесь лет пять продержаться, а потом уже неважно будет кто там что обо мне станет думать. Завещание только нужно составить и в душеприказчики назначить… какой-нибудь благотворительный фонд с поэтическим названием вроде "Дружба народов". И создать его завтра же. А в управляющие назначить отца и кого-нибудь из Серегиных финансовых разбойников. С другой стороны, теперь у меня наверняка сложился имидж алчного буржуина, носом чувствующего малейшую прибыль, но избегающего открытой конкуренции.