– Ну, я в этих вещах не особенно силен, – почесав пятерней подбородок, сказал Сергей Михайлович. – Скажу тебе как врач. Вот, казалось бы: у нас столько всяких чудесных пилюль, что любую болезнь можно просто завалить их количество? Но нет! Мы назначаем для лечения болезни, как правило, одно лекарство, а все остальное – поддерживающая терапия. Иногда купирующая побочное действие основного, чаще просто общеукрепляющая – витаминчики всякие, антигистаминные препараты. Вот что я тебе посоветую, Сережа: нужно вычленить главную причину болезни и лечить именно ее. А все остальное – по отклонениям. Потому что когда лекарств будет несколько – ты нипочем, Сережа, не сможешь контролировать их действие.

Захар вертел головой, порываясь чтото сказать, но почемуто после последних слов отца сник. А я спросил:

– А с армией как быть?

С армией все было хорошо – Майцевстарший сказал, что если так нужно, то он сделает как надо. Будут нам белые билеты по категории "Д". На вопрос – что за диагнозы он нам придумает? – Михалыч только загадочно улыбался и посоветовал не лезть в области, не предназначенные для столь незамутненных разумов как наши.

Потом он встал за своим столом и сказал:

– Приятно было поговорить с вами, молодые люди. Думайте, думайте и еще раз думайте. И только после того – делайте. Не раньше. А буде понадобится какаялибо помощь – обращайтесь, всегда рад. А сейчас извините, у меня задачи попроще, чем ваши, но пациенты тоже нуждаются в моем участии. Всего хорошего. Если чего надумаете, Захар, приводи Сережу к нам домой.

Нам тоже пришлось встать и попрощаться.

– И что будем делать? – спросил Захар, когда мы вышли за ворота и оказались на пыльной улице.

– Как говорит дядя Миша – "знал бы прикуп, жил бы в Сочах". – Я сплюнул в ворох собранной дворником листвы. – Понятно, что нужно выделить чтото главное, но что?

– Ты там десяток причин перечислил, неужели нет чегото главного, чегото, что связало бы все?

– Есть, конечно, – хмыкнул я. – О чем бы люди не говорили, в конечном итоге они все равно говорят о деньгах.

– Деньги – это бумага, – заявил Майцев. – Что толку в деньгах, если, как ты говоришь, всех одолеет тяга к воровству? Да и где их взять, чтобы на всех хватило? Не, Серый, деньги, это, конечно, неплохо, и лучше если они есть, чем когда их нет, но нам нужно чтото посильнее… Чтото посильнее просто денег.

Я не нашел, что возразить. И мы уже подошли к автобусной остановке, на которой оказалось несколько человек ожидающих "тройку".

Пока подъехал раздолбанный ЛиАЗ, мы успели обсудить "Новых амазонок" – польский фильм, только что появившийся в прокате. Мы смотрели его не вместе – Захар таскал в кино какуюто очередную подружку, а я составил компанию двум одногруппникам. Захар восторгался режиссерской выдумкой и смешными костюмами сумасшедших поляков, а я попенял на не очень понятный мне юмор. И оба мы посмеялись, что события, происходящие в фильме, режиссер отнес к 1991му году: всего через семь лет. Чтото со временем у польских сценаристов было неладно. Потом Захар припомнил, как пару недель назад – как раз когда сбили "Боинг" над Камчаткой – ходил на день рождения к какомуто родственнику, умудрившемуся привезти из короткой заграничной командировки видеомагнитофон. И коротко, с непередаваемым восторгом поведал о мощном "чуваке", что размахивал мечом с экрана. Он так и не смог вспомнить труднопроизносимую фамилию.

А в автобусе я плюхнулся на свободное сиденье и только потом разглядел, что оказался соседом очень симпатичной девицы. Она не была похожа на подружек Майцева. Хотя бы тем, что на коленях у нее лежал томик Стейнбека. Раскрытый как раз в том месте, где у Дэнни сгорел дом. Я сам прочитал его всего лишь год назад – "Квартал ТортильяФлэт", "Гроздья гнева" и "О мышах и людях"…

– Добрый день, – сказал я, отмахнувшись от открывшего было рот Захара.

Девица стрельнула в моего друга глазами – они оказались зелеными – улыбнулась и произнесла:

– Здравствуйте.

Наверное, так влюбляются – быстро и бесповоротно?

– Я тоже читал Стейнбека, – сказал я. – Этот Дэнни странный парень.

– Да? Помоему, они там все странные, – ответила мне девушка.

– Вот совершенно точно замечено, – подтвердил Захар ее наблюдение, а я показал ему кулак.

– Будешь странным, – сказал я. – Если пить красное вино галлонами.

– Меня Юля зовут, – представилась попутчица и протянула мне тонкую ручку. – Сомова.

– А я Серый, то есть Сергей Фролов, – назвался и я, принимая ее ладошку, словно стеклянную: осторожно, боясь стиснуть сильнее, чем можно. – А это Захар, я его домой из психушки везу.

Захар скорчил олигофреническое лицо, достаточно близко к прототипам, на которые насмотрелся в отцовой клинике.

– Вы забавные, – Юля прыснула в кулачок.

– Это я забавный, – поправил я. – А Захарка – просто дурной.

– Ыыы, – подтвердил мои слова Майцев, изобразив чешущуюся макаку.

Юля опять засмеялась.

И я "вспомнил" этот смех.

Пройдет шесть лет. Она закончит свой лечебный факультет. После академического отпуска, в который уйдет по беременности. Потому что к тому времени будет носить фамилию Фролова и потом родит мне первого сына – Ваньку. Мы проживем еще три года – самые трудные, те годы, когда из еды будут лишь липкие макароны, а из одежды – только то, что осталось от прошлых лет. Все, что удастся заработать – будет уходить на пеленкираспашонки, примочки и припарки. Но мы будем счастливы. Все эти три года. Потом мне повезет, и я найду хорошую работу, позволившую мне за следующие четыре года стать главным инженером небольшого завода, принять участие в его акционировании и стать – впервые в жизни – совладельцем чегото большого. Пытаясь обеспечить семью, гонясь за любой возможностью увеличить капитал, я буду работать по шестнадцать часов в сутки. Как окажется, только для того, чтобы однажды услышать: "Сергей, нам нужно расстаться. Я ухожу от тебя к маме. И Ваньку я заберу с собой. Ты совсем перестал быть похожим на человека. Тебе твои подъемные краны и бульдозеры дороже меня. Я устала, я так больше не могу. Ты не уделяешь мне внимания и думаешь только о себе". Это будет как гром среди ясного неба – мой мир рухнет. Какоето время я буду пытаться ее вернуть, таскать цветы охапками, задаривать всякой ерундой, пытаясь пробудить ее ушедшую любовь. Все будет тщетно.

Она будет мне говорить: "Не заставляй меня принимать решения, о которых я потом пожалею, Мне нужно самой во всем разобраться". Я пойду у нее на поводу, и мы оформим развод и раздел имущества. Половина того, что я заработал, порой забывая поесть и поспать отойдет к ней. А она будет продолжать говорить, что ей нужно подумать.

В конце концов, я наору на нее и на ее мать, напьюсь и уеду в отпуск в Турцию, чтобы там отвлечься от этого кошмара. Две недели я буду пребывать в состоянии "нестояния". Я перепробую все алкогольные напитки во всех ближайших барах. Я придумаю тысячу речей, которые, как мне казалось, должны были вернуть мне любимую жену. Я вернусь, полный решимости бороться за свое семейное счастье. И в первый же день в опустевшей квартире я узнаю, что моя Юленька уже полгода спит с участковым врачом – своим бывшим одногруппником по медицинскому институту.

Мне расскажет об этом мой дядя Мишка, и будет уверять меня, что он думал, что я об этом знаю.

И тогда мой мир рухнет во второй раз.

Потому что я вспомню все взгляды, недомолвки, совпадения, которым не придавал значения, от которых отмахивался и думал, что мне все просто кажется. Пока я из шкуры вон лез, пытаясь вернуть, пока слушал бесконечные обещания "подумать", надо мной смеялись, об меня вытирали ноги. А потом и дядька Мишка посмеется – он скажет, что я настоящий лошара, если за столько лет жизни так и не понял бабской природы. Что баба – и больше меня не будет коробить, когда он станет называть этим словом мою бывшую жену – как обезьяна: не отпускает ветку, пока не схватится за другую. И еще, скажет он: если со своей бабой не спишь ты, с ней спит ктото другой. И добавит чтото о том, что никогда бабы не уходят "в никуда", а если вдруг ушла – можешь даже не проверять, что у этого "Вникуда" есть руки и ноги и, конечно есть то, что должно быть между ними. Баба может бежать, уточнит ради справедливости дядя Миша, от алкоголика вроде меня – ткнет себя в грудь кулаком – или от лентяя. И заключит: но это не твой случай.