Потом старая самка встала и вернулась той же дорогой, что и пришла, обратно в лагерь. Здесь она съела пару бананов и снова побрела в лес. Я сопровождала Олли и Гилку еще около трех часов. Каждые десять минут Олли садилась или ложилась на землю, а Гилка тотчас хватала мертвого братца и начинала с ним играть.

В конце концов Олли стало беспокоить мое присутствие, она прибавила шагу, то и дело оглядываясь через плечо и, будто нарочно, зашла в такую густую чащу, что я еле поспевала за ней. Тогда я решила вернуться в лагерь. В глубине души я была рада, что могу наконец выбраться из этих зарослей — тяжелый трупный запах надолго задерживался в жарком влажном воздухе, а поскольку я шла вслед за Олли, дышать было совершенно нечем. К тому же меня донимали мухи — целые полчища их, привлеченные все тем же запахом, садились на кусты, через которые мы продирались.

Когда Олли и Гилка на следующий день появились в лагере, мертвого младенца с ними уже не было. По-видимому, они все же бросили его во время странствий по лесу.

Если бы я знала, что младенец Олли был первой жертвой начинающегося грозного заболевания, я бы ни за что не стала в течение двух дней бродить вслед за семейством по лесу, так как в это время сама ждала ребенка. Однако новые жертвы той же болезни появились лишь через две недели после смерти брата Гилки. Только тогда выяснилось, что среди африканского населения вспыхнула эпидемия полиомиелита. Так как шимпанзе подвержены почти всем инфекционным болезням человека, в том числе и полиомиелиту, не оставалось никаких сомнений, что страшное заболевание проникло и к нам в заповедник. Километрах в пятнадцати южнее лагеря, как раз на границе с заповедником, была расположена африканская деревня, в которой два человека уже умерли от полиомиелита. Обезьяны часто заходили в эту долину и кормились на деревьях неподалеку от деревни. Возможно, первые случаи заражения произошли именно здесь, а потом болезнь быстро распространилась и добралась до нашей группы шимпанзе.

Трудно представить себе то состояние, которое охватило нас, когда мы узнали о вспыхнувшей эпидемии. Мы были в ужасе: мало того, что ни Гуго, ни я, ни наша помощница Элис Форд не прошли полного курса вакцинации против полиомиелита; угроза нависла и над шимпанзе, ради благополучия которых мы трудились все эти долгие годы. Мы немедленно связались с профессором Лики, и он организовал отправку в Кигому специального самолета, который доставил нам столь необходимую сейчас вакцину. Мы не знали, какие размеры может принять вспыхнувшая эпидемия, и поэтому решили провести профилактическую вакцинацию среди всех обитателей заповедника. Естественно, что воспользоваться нашими услугами могли лишь те животные, которые регулярно посещали лагерь.

Из лаборатории Пфицера (в Найроби) было доставлено большое количество вакцины в виде таблеток, которыми мы собрались начинять бананы. Каждое животное должно было получить по три таблетки в месяц за один прием, и так в течение трех месяцев. Как правило, большинство шимпанзе без колебания поедали банан вместе с лекарством, но некоторые обезьяны, почувствовав лекарство, тут же выплевывали его, хотя нам таблетки казались абсолютно безвкусными. Для этих особенно разборчивых животных мы заготавливали три банана с таблеткой в каждом вместо обычного одного, начиненного сразу тремя таблетками. Нам приходилось заботиться и о том, чтобы самцы высокого ранга, уже получившие месячную дозу, не отнимали бананов с лекарством у подчиненных особей.

Эти несколько месяцев, пока в заповеднике свирепствовал полиомиелит, были самыми мрачными в моей жизни. Всякий раз, когда кто-нибудь из наших питомцев неожиданно переставал посещать станцию подкормки, мы с ужасом начинали думать, что больше никогда его не увидим, а если и увидим, то изуродованным калекой. Это было, пожалуй, самое страшное. Болезнь поразила в нашей группе пятнадцать обезьян: шесть из них умерли, другим повезло, и они выжили, отделавшись сравнительно небольшими повреждениями опорно-двигательного аппарата. У Гилки была поражена одна рука, у Мелиссы — шея и плечевой пояс. Когда два великолепных молодых самца, Пепе и Фабен — краса и гордость нашей группы, — вновь появились в лагере после кратковременного отсутствия, мы с горечью увидели, что у обоих плетью повисла одна рука.

Еще один молодой самец так долго не приходил в лагерь, что мы уже уверились в его гибели. Однако он все же вернулся. Но что это было за зрелище! У него парализовало обе руки, и он едва доплелся до лагеря. Он тотчас же бросился подбирать губами валявшиеся на земле шкурки бананов и другие съедобные отбросы, так как был настолько истощен, что напоминал скелет, а дотянуться до пищи и взять ее руками не мог. В конце концов нам пришлось прекратить его мучения и пристрелить несчастное животное.

Болезнь унесла многих наших любимцев. Джей-Би, шумный могучий Джей-Би, к которому все мы так привыкли, навсегда перестал появляться в лагере. Были и другие жертвы, но самой страшной на фоне развернувшейся трагедии оказалась болезнь и, смерть Мак-Грегора. Воспоминание об этом кошмаре все еще продолжает мучить нас, хотя с тех пор прошло уже несколько лет.

…В тот вечер Гуго заметил, как Фло, Фифи и Флинт, выйдя из лагеря, остановились возле низкого кустарника и стали что-то сосредоточенно рассматривать в высокой траве, время от времени выпрямляясь для этого во весь рост и встревоженно вскрикивая. Мы поспешили спуститься к ним, чтобы посмотреть, в чем дело. Первое, что мы увидели, были мухи. Они густым слоем покрывали листья и ветки, так что весь куст отливал сине-зеленым металлическим блеском. Потревоженные нашим приходом рои мух поднимав лись в воздух и недовольно гудели. Мы решили, что в кустах лежит труп умершей обезьяны, но, подойдя поближе, увидели живого Мистера Мак-Грегора. Он сидел на земле, обрывая руками маленькие красные ягоды, которые росли над его головой, и засовывал их в рот. Лишь когда он попытался дотянуться до удаленной от него ветки, мы поняли, что произошло, и содрогнулись от ужаса. Ноги старого самца были полностью парализованы. Ухватившись обеими руками за нижнюю ветвь, он подтянул свое беспомощное тело с безжизненно волочащимися ногами поближе к желанной цели. Теперь он уже мог достать ягоды. Тогда он оперся обеими руками о землю и, с трудом отклонившись назад, снова принял сидячее положение.

Фло с семейством давно ушла, а мы с Гуго все стояли и смотрели на несчастного Грегора. Уже смеркалось, и тут старый самец тем же способом подтащил себя к дереву, нижние ветки которого росли совсем близко от земли, и не без успеха попытался взобраться на него. Оставалось лишь поражаться силе его мускулов. Он вскарабкался на дерево, причем довольно высоко, при помощи только одних рук и даже соорудил там жалкое подобие гнезда. Рои мух неотступно следовали за ним, но лишь теперь мы поняли почему. Мак-Грегор не мог больше контролировать действие сфинктера мочевого пузыря и каждый раз, когда он пытался дотянуться до вышерасположенной ветки, мышцы сокращались от напряжения и моча тоненькой струей текла по парализованным ногам. Кожа на его теле была во многих местах содрана, ноги и ягодицы сильно кровоточили. Очевидно, бедному животному пришлось проделать долгий путь, прежде чем он добрался до лагеря. На другой день мы проследили этот путь: примятая и окровавленная трава привела нас вниз к ручью, а потом и на противоположный склон. Метров через сто пятьдесят следы исчезли на крутом, размытом водой склоне.

Следующие десять дней мы целиком посвятили нашему бедному другу. Это были страшные дни — каждой из них стоил прожитого года. Мы не переставали надеяться, что болезнь отступит и жизнь вернется к его парализованным ногам, но время шло, а Грегор по-прежнему не мог шевельнуть хотя бы одним пальцем. Все эти дни он провел в окрестностях лагеря. Часов до одиннадцати утра и даже позже он оставался в гнезде, потом очень медленно спускался на землю и садился, чтобы перевести дух. Иногда он сидел так около получаса, глядя по сторонам или приводя в порядок шерсть. Потом подтаскивал свое огромное тело к кустарнику или дереву с низко растущими плодами и приступал к завтраку.