Но это была не единственная акция. «Нацистское правительство, — заявил в 1944 году член палаты представителей США Джон Коффи, — имеет на счету БМР 85 миллионов швейцарских франков. Большинство членов правления — нацисты. Как же могут американские деньги оставаться в этом банке?» Тем не менее деньги остались. Более того. По словам министра финансов США Генри Моргентау, «дальнейшее существование БМР немцы будут рассматривать как перспективное для них поле деятельности, что уверит шахтов и функов в сохранении прочных связей между США и Германией».

Предвоенный период был характерен развитием деловых (и личных!) связей между влиятельными деловыми кругами США и Германии. Первая крупная сделка в этой области была заключена в 1929 году между «ИГ Фарбениндустри» и «Стандард ойл компани». Еще в 1926 году уполномоченный «Стандард ойл компани» Фрэнк Говард был направлен для переговоров о сотрудничестве с «ИГ Фарбениндустри», так как в США были немало встревожены новейшим достижением немецкой химии — производством синтетического бензина из угля (т. н. патент «Буна»), Соглашение, заключенное под эгидой семьи Рокфеллеров, предусматривало раздел сфер влияния: за «Стандард ойл компани» оставался нефтяной бизнес, за немцами — бизнес химический. В 1929 году в США был основан филиал «ИГ Фарбениндустри» — «Америкэн ИГ корпорэйшн», в состав правления которой вошли глава «Стандард ойл компани» Уолтер Тигл, Форд-младший и банкир Уорберг. Эта сделка принесла Германии немало, а именно оградила ее от американской конкуренции на ряде рынков.

Рокфеллеры обеспечили себе связи с Германией (или наоборот?) и в финансовой сфере. В 1936 году отделение частного банка Генри Шредера в Нью-Йорке объединилось с домом Рокфеллеров, создав инвестиционный банк «Шредер, Рокфеллер и Кº». Партнерами стали Эвери Рокфеллер (племянник главы дома), барон Бруно фон Шредер и его кузен Курт фон Шредер, уже знакомый нам по БМР. Интересы банка защищала юридическая контора «Салливэн, Кромвелл энд Кº», а именно известные адвокаты Джон Фостер и Аллен Даллесы. Джон Фостер Даллес входил в состав совета директоров американонемецкого банка Шредеров. Прямой контакт с этим банком имело парижское отделение «Чейз нэшнл бэнк» (Морганы).

Хорошо известен был в этом кругу и видный адвокат Уильям Донован, по кличке Дикий Билл. Как член совместной американо-германской комиссии по долгам, он завязал теснейшие связи с немецким представителем в этой комиссии — берлинским адвокатом Паулем Леверкюном. С Леверкюном его связало и другое — не менее доходное и, пожалуй, более эффектное! — судебное дело. Его героиней была международная авантюристка, именовавшая себя «великой княжной Анастасией», сиречь дочерью свергнутого революцией царя Николая II.

Это дело долгие годы не сходило со страниц немецкой и американской «желтой» прессы, после того как в Берлине в 1925 году появилась женщина, объявившая себя «чудесно спасшейся» дочерью царя. Ее появление привело в некоторое беспокойство всю белогвардейскую эмиграцию и особо «претендента» на российский престол великого князя Кирилла, поскольку лже-Анастасия предъявила претензии на деньги и золото династии Романовых, хранящиеся в странах Запада, в том числе и в Соединенных Штатах.

Дело давно минувшее и забытое — но оно до сих пор волнует не только репортеров скандальных листков. Помнится, в 1980 году — добрых 55 лет после «дебюта» Анастасии — меня в Бонне познакомили с человеком, подойдя к которому, один мой западный коллега с низким поклоном произнес:

— Ваше императорское высочество, разрешите представить вам…

Это был своей собственной персоной наследный принц Гогенцоллерн, Луи-Фердинанд Прусский, сын кайзера Вильгельма II. Их императорское высочество изволили милостиво сообщить мне, что испытывают большую любовь ко всему русскому (видите ли, он долгое время был женат на великой княгине Кире Романовой) и посему лично хочет заверить, что «Анастасия была авантюристкой».

— Если будут утверждать иное, не верьте, — говорил несостоявшийся кайзер.

В 1980 году претендентка на русский престол была забыта, а в 20-е годы ее дело шумело. Во-первых, им занимался весь мир белой эмиграции, одним из центров которой был тогда Берлин. Во-вторых, «Анастасию» запустили на антисоветскую орбиту, для того чтобы помешать передаче молодой Советской республике русских авуаров, хранящихся в западных банках. Именно с этой целью прибыл в Нью-Йорк д-р Пауль Леверкюн. Он взял себе в союзники Уильяма Донована. Почему именно его?

Леверкюн не случайно обратился к Доновану. Он, как профессиональный разведчик, по досье немецкого абвера изучил одну страницу из биографии бравого офицера американской армии, проявившего изрядную храбрость на полях первой мировой войны. Об этом хорошо знали в США. Но куда меньше знали о том, что герой битвы на французской реке Урк вскоре после войны направился в иную сторону: он был послан президентом Вильсоном специальным наблюдателем к командующему американским экспедиционным (читай: интервенционистским) корпусом в России генералу Грэвсу. Приехав во Владивосток, где этот корпус высадился в августе 1918 года, Донован сопровождал специальный поезд генерала Грэвса в поездке в Омск к адмиралу Колчаку. В то время США вынашивали план создания под своим протекторатом «Восточно-Сибирской республики» и Донован настойчиво рекомендовал усилить финансовую и военную помощь Колчаку в его борьбе с Советской властью, ассигновав ему 94 миллиона долларов. Такова была «первая встреча» будущего руководителя американской разведки с Советской Россией, и далеко не случайно биограф Донована Ричард Данлоп писал, что корни американских спецслужб «глубоко уходят в историю XX века, а один из корней тянется к этому поезду и этому человеку», сиречь Доновану.

Расчет абвера оправдался: Леверкюн и Донован сразу нашли общий язык и начали антисоветскую кампанию, требуя не выдавать злым большевикам золота и денег Романовых, защитить несчастную лже-Анастасию. Как мы узнаем позднее, антисоветская база контактов Донована — Леверкюна сохранилась на долгие годы и сыграла немалую роль в закулисных интригах эпохи второй мировой войны. А в 30-х годах Донован, начав с «дела Романовых», активно расширил свои контакты с деловым миром Германии. В частности, он, став заместителем генерального прокурора США, оказал немалые услуги концерну «ИГ Фарбениндустри» при разборе ряда спорных вопросов, касавшихся деятельности филиалов этого военно-промышленного гиганта в США.

Я позволил себе этот небольшой экскурс в скандальную хронику 20-х годов, чтобы читатель мог понять, какими путями рождаются международные заговоры и сговоры. Ведь предмет нашего исследования — сговор монополий. Он не является абстрактным понятием, а воплощается в живых носителях. А теперь — обратно к нашей сухой материи…

Список американо-немецких сделок и контактов длинен. В 1931 году «ИГ Фарбениндустри» подписал договор с концерном «Алкоа» — крупнейшим производителем алюминия. Договор обеспечил патентами германское самолетостроение, которое имело огромное значение для подготовки к войне. В руках «ИГ Фарбениндустри» оказались и акции другой корпорации — «Галф ойл», а также дочерней компании Форда в Германии. В правлении последней заседал один из руководителей «ИГ Фарбениндустри» Карл Бош. Сделку заключили немецкие фирмы и с «Ремингтон армс» (производство артиллерийских снарядов), и с «Бауш энд Ломб» (оптические приборы для авиации).

История сближения «Стандард ойл компани» и «ИГ Фарбениндустри» по-своему примечательна. Эти фирмы в принципе могли стать врагами, ибо часто сталкивались на мировых рынках. Но оказалось иначе — как это часто случается в мире всеобщей конкуренции, где сговор бывает выгоднее, чем схватка. Путь сговора был избран Уолтером Тиглом, председателем совета директоров гигантского американского нефтяного концерна в 30-е годы. Он давно испытывал симпатии к немцам, причем по весьма «оригинальной» причине: ему нравилось, как Германия умело обходит ограничения Версальского мирного договора. Испытывал он и политические симпатии к немецким правым партиям, в том числе к нацистам, чему способствовал его друг — сэр Генри Детердинг, глава английского нефтегиганта «Ройял датч-шелл», который не раз давал деньги малоизвестной тогда НСДАП, а также русским белоэмигрантам, обосновавшимся в Берлине и Лондоне. Тигл был дружен и с Германом Шмицем — председателем правления «ИГ Фарбениндустри», будущим членом совета директоров БМР.