«в демонстрации сравнительной быстроты рассматриваемых животных, — аллегории, безусловно, относящейся к астрономическому эпизоду, — животные символизируют небесные тела, значение которых имеет то же самое соотношение, как и соотношение быстроты: сначала — хищная птица, представляющая солнце; затем — белая змея, которая в мифологии чорти представляет Млечный Путь; а после нее — чак (жаба), или бог дождя, проецированный на звезду [?].
Интересно отметить, что впервые упоминается Млечный Путь, движения которого были совершенно хорошо известны Майя и который все еще играет важнейшую роль в астрономии чорти…»
Как и в «Пополь-Вухе», инкское представление о «состязании в беге по Млечному Пути» являло собой своеобразную форму «технического языка».
И если внешняя форма ритуала, соответствующего небесной геометрии, начиналась бегом вдоль реки, текущей на северо-запад под своим небесным аналогом наверху, а заканчивалась обращением как к победителю к Веге на северо-востоке, где начинал всходить другой поток небесной реки, — тогда ее внутреннее содержание отражало «духовную геометрию», скрытую в этих природных явлениях.
Утром в день этого искусственно устроенного «потопа» Инка и все жители собрались на Уакайпате, центральной площади Куско, и «вынесли все уаки и забальзамированные тела усопших, где отдали им обычные почести». Вечером того же дня было устроено наводнение. Эта прелюдия к наводнению происходила приблизительно через две недели после самого важного праздника в году, Капака Райми в декабрьское солнцестояние, когда считалось, что предки всех племен империи, представленные мумифицированными останками инкских царей и родовыми уаками всех племен, участвовали в празднике. Как показано в главе 3, это представление увязывалось с тем фактом, что Млечный Путь всходил гелиакически в декабрьское солнцестояние, открывая вход на землю усопших.
Двумя неделями позже инки организовали «состязание в беге по Млечному Пути». Этот ритуал начинался в Куско, а завершался на юго-востоке, при юго-восточном направлении пути ежегодного возвращения мертвых через Млечный Путь на восходе солнца в декабрьское солнцестояние. В поток, устремлявшийся на северо-запад от Куско, бросались неисчислимые жертвоприношения Виракоче, поскольку северо-запад представлял собой направление пересечения Млечного Пути, чтобы достичь земли богов. Рассуждая строго «геометрически», этот вход — на анак пачу, «мир наверху» — пребывал открытым, как показано в главе 3, на «другом конце» оси пересечения солнцестояния, идущей с юго-востока на северо-запад, то есть на закате солнца в июньское солнцестояние. В соответствии с этим рассуждением, заключительное действие ритуала происходило на мосту через Вилькамайу, который символизировал собою мост, протянутый через Млечный Путь и соединяющий кай пачу, «этот мир», с анак пачей, «миром наверху», царством богов, куда посылались все жертвоприношения. Обращение к небесному образу Млечного Пути посредством состязания в беге по его земному дубликату составляло парадигматическое деяние андской цивилизации и имело целью сохранение связи между царствами мертвых, живых и богов. И, как показано в главе 2, данный ритуал разделял обычай, встречаемый также в одновременном упоминании в мифологии обеих точек солнцестояния в звездах. Этот маленький «кусочек» голограммы резюмирует в микрокосмосе всю астрономическую космологию Анд в целом.
ПРИЛОЖЕНИЕ 2
ПАРАДИГМА «ЗЕНИТ — ГОРИЗОНТ»
Утверждают, что использование полярных и экваториальных координат в Андах не существовало и что попытки доказать наличие такого знания вступают в категорическое противоречие с самой распространенной моделью того, как американские коренные народы, живущие в тропических широтах от Мексики до Боливии, осмысляли небесные движения. Данная парадигма, разработанная Энтони Авени (1981), утверждает, что, так как движения небесных тел выглядят более симметричными в средних широтах, то основной эталонной системой для наблюдения будет круг горизонта и вертикальная ось, очерчиваемые прохождением солнца через зенит, — явление, которое имеет место только в тропических широтах.
Теория Авени покоится на двух посылках. Во-первых, на том, что народы повсюду разрабатывают свои собственные астрономии. Во-вторых, на том, что те, кто живет между тропиками, будут смотреть на горизонт и зенит, в то время как в умеренных широтах будут без особой пользы вглядываться в небо в тех областях, где восходят и заходят небесные объекты. «По причине значительных различий в том, как видятся расположения и движения небесных тел в тропических и умеренных зонах, мы вправе ожидать, что в этих зонах должны получить развитие и различные системы астрономии».
Согласно Авени, различия в возможностях между пунктами наблюдения с земли приводят к разным способам наблюдения за небом:
«Вблизи тропиков все топографические отметки и названия, разработанные в индейских астрономических системах, независимо от того, являлся ли мотив их создания главным образом практическим или религиозным, тяготели к системе ориентиров, состоящих из зенита и надира, таких же полюсов и горизонта, как основной круг ориентиров. Такое расположение значительно отличается от систем с небесным экватором и полюсами (или эклиптикой), разработанных древними цивилизациями умеренной зоны».
Опять же согласно Авени, астрономы в северных широтах осуществляли «позвездное» наблюдение, то есть наблюдение ночного неба вне отношения к горизонту. Он цитирует записи на клинописных плитках, такие как «Венера в Близнецах» и солнце на три градуса восточнее беты Скорпиона, в качестве примеров того, что такие наблюдения «полностью обособлены от пункта нахождения наблюдателя. Они не просматриваются с местного пункта наблюдения, а, скорее, суммируются к универсальному пункту наблюдения».
Недавнее исследование, проведенное Фрайделем, Шеле и Паркером (1993) среди майя, вызвало такие разногласия в данном вопросе, которые обеспокоили также и других ученых:
«Доказательства, приводимые Шеле, подтверждают то, что некоторое время назад предположила Барбара Тедлок: что майя не ограничивались «астрономией на базе горизонта» — то есть вычислением небесных движений по отношению к горизонту, — а имели полностью «позвездную» астрономию, или «реляционную астрономию», как она известна в технике».
Несмотря на такие несообразности, теория Авени продолжает служить главной призмой, через которую большинство ученых рассматривает доколумбовую индейскую астрономию. Основное же затруднение в этой гипотезе состоит в том, что она вынуждена приспосабливать огромное число исключений, встречающихся как в тропических так и в умеренно-широтных астрономиях, — исключения, на которые сам Авени указал первым:
«В формулировании слишком жесткого обобщения относительно влияния географии на развитие астрономии имеется определенный риск… Конечно, мы можем встретить культуры и в более высоких широтах, которые используют привязку к горизонту в своей астрономической практике. Для этого нам достаточно посмотреть не далее, чем Стоунхендж… превосходный пример, противоречащий моему тезису. Некоторые примеры из исследования североамериканской археоастрономии также показывают, что было бы ошибочно заключать, будто все нетропические культуры избегали привязки к горизонту. [Здесь Авени цитирует работу Эдди по Передвижной Медицине Северной Америки]… И наоборот, случается, что эклиптика и экватор в качестве астрономических понятий используется народами тропиков. В самом деле, страницы 2 и 24 Парижского Кодекса, летописной книги древних майя, интерпретировались как Зодиак, состоящий из тринадцати созвездий… Но вместо поиска сходств между тропическими и умеренно широтными астрономиями, я предпочел подчеркнуть простые различия, которые могут оказаться довольно глубокими. Если какой-нибудь современный западный ученый разделяет какие-то точки соприкосновения с древними астрономами тропиков, то этим, возможно, тот и другие ищут упрощенную обрядность, продиктованную наблюдениями».