Статья Нилова ужасно не понравилась В.Распутину и еще двум членам редколлегии журнала - И.Шафаревичу и В.Бондаренко, друзьям титана. В четвертом номере за прошлый год они выступили с письмом, в котором предлагали в пику этой статье опубликовать о "крупном таланте, имя которого знает весь мир", такую статью, которая восстанавила бы его репутацию. Даже по соображениям простой логики это было крайне странно. В самом деле, ведь до этого журнал так отменно поработал на репутацию пророка! Весь 1990 год печатал солженицынское "Красное колесо", которое, по мнению отца Михаила, моего корреспондента из Ивановской области, "нужно нам как пятое колесо телеге". Да еще при этом Распутин печалился: "К несчастью /!/, нет времени растягивать эту эпопею на годы". Он бы растянул.. Так вот, казалось бы, уж чего больше? Назовите мне за последние пятьдесят лет хоть одно произведение, что печаталось бы в 12-ти номерах журнала подряд. Да еще тиражом в 500 тысяч. Но это не всё. В 1988 году был большой вечер, посвященный 70-летию "писателя-подвижника", а через два года в виде напутствия или предисловия, что ли, к "Колесу" журнал напечатал пять статей, написанных ораторами этого вечера на основе их выступлений. И каждый из них не какой-то заокеанский никому у нас неведомый Нилов, а известнейшие в стране авторы - орденоносцы, лауреаты, академики. Герои, секретари Союза писателей!..
И вот образчики их вдохновенной элоквенции: Владимир Солоухин: "Солженицын - сын российской культуры, сын отечества и народа, борец и рыцарь без страха и упрека, достойнейший человек...В какой-то энциклопедии, издающейся в Англии, написано на букву "Б" : "Брежнев -мелкий политический деятель в эпоху Солженицына"...Игорь Шафаревич: "Как писатель, мыслитель, человек, Солженицын ближе к Илариону Киевскому, Нестору или Аввакуму, чем к каким-нибудь/!/ поздним стилистам/!/ - к Чехову или Бунину"...Владимир Крупин: "Я, как писатель, обязан очень многим, если не всем Александру Исаевичу...Страдания, которые перенес Александр Исаевич, возвышают его над всеми нами"...Леонид Бородин: " Солженицын явился той опорой, которая была нам так нужна... "Архипелаг" это реабилитация моей жизни /посвященной борьбе против советской власти - В.Б./...В лагерях мы считали Солженицына нашим представителем на воле. Часто он и был таковым"... По поводу последних слов вспоминается вот что. Однажды в пору его наивысшего взлета, в дни встреч и бесед с самим Хрущевым, министр внутренних дел пригласил Солженицына и предложил ему, как он сам рассказывает, поехать по собственному выбору в любой лагерь посмотреть, как живут его братья по несчастью. Ну, подобно тому, например, как стилист Чехов, который, впрочем, зэком не был, по собственной воле и за свой счёт поехал аж на сахалинскую каторгу. И что же? Да ваш "представитель", товарищ Леонид Бородин, и не ворохнулся! Пусть едут дураки да стилисты, а ему некогда, он сел на велосипед /его любимый вид спорта/ и покатил с супругой на Куликого поле, о чем напишет в очерке "Захар Калита"...Наконец, вот что сказал и сам Валентин Распутин: "Солженицын - избранник российского неба и российской земли...Его голос раздался для жаждущих правды как гром среди ясного неба...Великий изгнанник...Пророк..." /Все цитаты из "НС"№Г1990/. За такие песнопения и я, не скупясь, отстегнул бы 25 тысяч заморских, окажись они у меня в заначке от жены...
И все эти акафисты литературных звезд, как и само "Колесо", повторяю, даны тиражом в 500 тысяч. А статья безвестного В.Нилова - 13 тысяч, то есть почти в сорок раз меньше. И однако же, какой всплеск благородного негодования, какая чувствительность! Словно академика Шафаревича наконец в солдаты забрили, а у Распутина один орден Ленина отняли...
Тут, пожалуй, пора внятно сказать о дважды уже упомянутых 25 тысячах. Г.Бондаренко, сын Владимира, в репортаже о церемонии вручения премии, напечатанном в "Дне литературы", выразил намерение "снять какую-то нездоровую суету вокруг Солженицынской премии этого года в литературных кругах /как всегда (!) вокруг того, что касается, простите, денег!/. Я, простите, никакой суеты не заметил. Во-первых, по нынешним временам в мире публичности это деньги не такие уж блыыие, чтобы из-за них суетиться"аж целым "кругам". Вот когда Бунин получил нобелевскую, тех довоенных долларов, то действительно суетилась почти вся русская литературная эмиграция. Но дело не в этом, а в том, что автор по молодости лет глубоко ошибается, уверяя, будто у нас в литературных кругах "всегда" при денежных премиях затевается "нездоровая суета". Может быть , так стало сейчас и в тех кругах, которые Бондаренко знает лучше, чем я. Но в тех кругах, в которых свою долгую литературную жизнь прожил я сам, были, конечно, толки и споры о справедливости той или иной премии, но о денежном содержании никогда. Получали, например. Сталинские и Государственные премии Асеев, Шолохов, Уланова, Шостакович...Позже - Смеляков, Шукшин, Федор Абрамов, Распутин...В моих кругах только радовались этому и в карман луареатам не заглядывали. Это были честные деньги.
И ныне нас интересует не сумма премии, а то, как возникла, казалось бы, очень странная близость, общность, даже любовь Распутина к Солженицыну и какова природа сего феномена. Г.Бондаренко в упомянутом репортаже пишет об этом так: "Солженицына и Распутина, не сверстников, все же объединяет самое голодное и тяжкое для них обоих послевоенное время: для первого время Экибастузского особого лагеря, для второго - время несытого сибирского детства". Пардон, но ведь это время "объединяет" миллионы,- и что? Может, голод "объединил" Распутина и с Горбачевым, почти года два находившимся в оккупации? Они и по возрасту гораздо ближе. А тогда почему не "объединил", допустим, с Ярославом Смеляковым, голодавшим и в финском плену и в наших лагерях при всех режимах? Но важно еще вот что: я не знаю, каким было детство Распутина, но Солженицын за всю свою жизнь никогда не бедствовал, не голодал и не знал нужды. До войны, в школьную и студенческую пору, за спиной работящей матери он , в отличие от большинства сверстников, так благоденствовал, что едва ли не каждый год проводил каникулы в увлекательных туристских походах: то на лодке по Волге, то опять же на велосипедах по дорогам Крыму, то пешочком по сказочным тропам Кавказа или шляхам Украины...А сверстники все каникулы обливались потом на самых черных работах, чтобы скопить на учебу. Ну, во время войны всем приходилось туго, и вполне возможно, что в обозной роте, а потом в военном училище, где Солженицын провел почти два первых года войны, и он затягивал ремень потуже. Однако, оказавшись весной 1943 года на фронте, он, офицер, уж, конечно, не ел конину, как приходилось нам, солдатушкам, допустим, той же весной под Сухиничами, что, впрочем, тоже не было голодом. Ведь не от голодной и не от смертельно опасной жизни послал он денщика за две тысячи верст в Ростов, и тот / после войны ловкач укатил то ли в США, то ли в Израиль/ по умело состряпанным фальшивым документам привез Солженицыну прямо в уютную землянку молодую жену. Супруги гуляли по лесу, стреляли ворон, фотографировались, читали вслух "Жизнь Матвея Кожемякина", и жена переписывала собственные творения мужа, здесь же под бомбами и снарядами между атак написанные. Так продолжалось до тех пор, пока не назначили нового командира дивизиона, не терпевшего в землянках своих офицеров баб да еще с поддельными документами.
О том, как будущий живой классик и меч Божий питался в неволе, он рассказывает сам: "Большинство заключенных радо было купить в лагерном ларьке сгущенное молоко, маргарин, поганых конфет." Но он никогда ни в чем не принадлежал к большинству и не покупал поганых конфет, ибо, по его словам, "в наших каторжных Особлагерях можно было получать неограниченное число посылок /их вес 8 кг. был общепочтовым ограничением/", но если другие заключенные по бедности или отсутствию родственников все -таки не получали, то Солженицын весь срок получал от жены и её родственников вначале еженедельные передачи, потом ежемесячные посылки.