Обретение новой родины

Большинство друзей художника, которые вместе с ним разделяли годы тревог и опасений и проявляли героизм в движении Сопротивления, являлись членами коммунистической партии. К этому времени компартия окрепла. Даже ее политические противники не могли не отдать должного ее членам за их беззаветную преданность родине. Среди ее новых сторонников, вступивших в нее, твердо веря в то, что коммунизм представляет собой единственный путь, который избавит мир от потрясений, был Поль Элюар. Он стал членом партии в 1942 году, когда для этого требовалась особая смелость. Теперь престиж компартии был необыкновенно высок. В ее рядах находились многие выдающиеся личности — представители интеллигенции, художники.

Через месяц после освобождения Парижа Элюар сообщил мне: «Еще неделя, и будет объявлено о том, что Пикассо вступил в коммунистическую партию». Сразу же после его вступления начались догадки о последствиях такого шага. Всех интересовало, сохранит ли Пикассо право создавать такие полотна, какие ему хочется, или ему придется изменить свой стиль и начать исповедовать принципы социалистического реализма.

Игнорируя опасения некоторых друзей в отношении будущего своего творчества, Пикассо с готовностью принял приглашение вступить в компартию. Оно совпало с его самыми глубокими гуманными надеждами. Он шел по стопам самых близких друзей, еще раз бросая вызов давнишним своим врагам — Франко и Гитлеру. Желая честно изложить мотивы своего решения широкой общественности, он сделал заявление Полю Гайля, которое было опубликовано почти одновременно в Париже и Нью-Йорке в конце октября 1944 года:

«Мое вступление в коммунистическую партию является логическим продолжением всей моей жизни. Я никогда не рассматривал живопись как развлечение или как доставляющее только наслаждение занятие. Я всегда стремился посредством моего оружия — карандаша и красок — глубоко постичь мир и жизнь людей, чтобы это понимание с каждым днем раздвигало горизонты свободы. Эти годы ужасного угнетения показали, что я должен бороться не только силой своего искусства, но и всем своим существом».

Далее он говорит о друзьях, которым были известны его убеждения и вместе с которыми он имел счастье доказать преданность общему делу. «Мне так хотелось, — продолжал он, — обрести снова родину. Я всегда был изгнанником. Теперь я не являюсь таковым. Поскольку Испания не может принять меня, французская коммунистическая партия открыла для меня свои объятья. Я нашел в ней тех, к кому я питаю самое глубокое уважение, — крупнейших ученых, замечательных поэтов, выдающихся парижан, которых я видел с оружием в руках в дни августа. Я снова среди своих друзей».

Дань признательности

Спустя полтора месяца после освобождения Парижа «Осенний салон», как и в прошлом, открыл свои двери. На этот раз экспозиция являлась крупнейшим показом французского искусства после четырех лет немецкой оккупации. По традиции в «Салоне» выставлялись картины какого-нибудь одного крупного французского художника. Однако на этот раз такая честь впервые была оказана иностранцу, Пабло Пикассо. На выставке было показано семьдесят пять его полотен и пять скульптур. Большую часть из них он вынужден был создавать за закрытыми дверями студии из-за враждебного отношения к его искусству со стороны нацистских властей и сторонников правительства Виши.

Выставка вызвала яростные протесты как со стороны тех, кто считал, что в этот исторический для страны момент честь должна быть оказана французскому художнику, так и со стороны тех, кто не одобрял ни искусства Пикассо, ни его вступления в коммунистическую партию. За два дня до открытия выставки, 8 октября, группа хулиганов собралась у «Салона» и с криками: «Вышвырнуть его картины!», «Пусть нам вернут деньги за билеты!» — угрожала уничтожить выставленные полотна. Было неясно, руководствовались ли эти люди политическими соображениями или ненавистью к Пикассо как художнику. Присутствовавший во время этой выходки Андре Лот утверждал, что за провокацией стояли роялисты. Но вполне возможно, что ее участниками являлись студенты Школы изящных искусств, которые, как и их учителя, не принимали искусства Пикассо. Однако у художника оказалось много сторонников, с большой похвалой отзывавшихся о его творчестве.

Следующей весной выставлявшиеся в «Осеннем салоне» полотна были показаны в Музее Виктории и Альберта в Лондоне. Вместе с ними были выставлены ретроспективные работы Матисса. За исключением «Рыбной ловли в Антибе», которая вместе с некоторыми другими крупными картинами хранилась во время оккупации в квартире у Зевроса в Париже, все остальные работы были написаны после 1940 года. Атмосфера насилия и тревоги, сквозившая в полотнах Пикассо, резко контрастировала с работами Матисса, излучавшими спокойствие, удовлетворенность и чувственность.

Лондонская публика настороженно отнеслась к выставке. Ежедневно в залах толпились посетители, мнения которых разделились между теми, кто всей душой принял работы Пикассо, и теми, кто чувствовал себя глубоко оскорбленным этим яростным выражением, как им показалось, неэстетических взглядов. Многие из них, кто еще не снял военную форму и не забыл царившего еще совсем недавно насилия, увидели мир, который их поразил. Они ожидали от искусства успокаивающего воздействия и не могли поверить, что картины могут наносить раны. Независимо от того, нравился ли им окружавший их мир, Пикассо побуждал их принимать его таким, какой он есть.

Летом 1945 года Пикассо приступил к картине, чем-то напоминавшей «Гернику», — «Склеп». Картина была выставлена в «Осеннем салоне» следующей осенью. Она создавалась в тот момент, когда мир узнал об ужасах нацистских концлагерей. К сожалению, она не была закончена ко времени организации лондонской выставки. Успей он сделать это, она помогла бы публике лучше понять, что искажения фигур и предметов на полотнах художника — отражение его внутреннего состояния, а не капризное желание шокировать публику.

В отличие от «Герники» это полотно не содержит символов, помогающих заглянуть в будущее, это скорее эпилог недавней трагедии. На нем — куча изломанных, искалеченных и расчлененных тел, лежащих под столом с пустой посудой. Оно — выражение трагической безнадежности. В нем нет ни одного символа надежды, присутствующего в полной насилия «Гернике». Это — одна из самых мрачных работ художника. И вновь, чтобы избежать рассеивания внимания зрителя цветом красок, он ограничивается несколькими промежуточными тонами между белым и черным.

Полотно, созданное в час победы, в драматической форме передает сущность нашего жестокого и несущего в себе семена разрушения века. «Это полотно, — писал. Барр, — плач, плач без скорби, похороны без плакальщиков, реквием без торжественных нот». И далее цитировал слова самого Пикассо: «Картины пишутся не для того, чтобы украшать апартаменты. Они — орудие борьбы против жестокости и невежества». Дважды в течение последнего столетия Пикассо блестяще оправдал эти слова своими работами.

Дремавший в Пикассо гений вел его неизведанными путями, которые, будучи непонятными даже сейчас, позволили искусству столь полно и достоверно отобразить трагедию своего времени.

АНТИБ И ВАЛЛОРИС (1945–1954)

Возвращение к морю

Прошло не так много месяцев, и возбуждение, вызванное освобождением, стало постепенно ослабевать. Теперь уже можно было трезво оценить понесенные утраты и плоды победы. Последствия войны и нацистского террора оказались неимоверными, а причиненные страдания неисчислимыми. Безвозвратно исчезло так много жертв, что неожиданное появление любого старого друга вызывало огромную радость. Но здоровье многих, кто выжил, оказалось подорванным лишениями и муками. В последние месяцы перед освобождением Парижа Дора Маар перенесла серьезную болезнь. Нуш Элюар, которая никогда не отличалась крепким здоровьем, неожиданно скончалась осенью 1946 года. Победа и будущее были омыты кровью.